Ползучий плющ - Наташа Купер

— Там работают наши люди, — сказал сержант, его тон сделался чуть более приветливым и мягким. — Мы просто подумали, что ты вспомнишь что-нибудь сама и это поможет нам задать им нужные вопросы.

Ники все равно не доверяла ему, несмотря на относительную приветливость его тона. Она читала книги Джона Ле Карре и знала, почему следователи, ведущие допрос, меняют таким образом свою тактику: это способ заставить подозреваемого проговориться о том, что, по их мнению, он скрывает.

Она никогда не думала, что полюбит подобные книги, но как-то раз, после разговора о романах, директорша ее педагогического колледжа дала ей почитать «Сапожник, портной, солдат, шпион», и книга ей очень понравилась — из-за содержавшейся в ней тайны и пронизывавшей ее боли. Потом она прочитала и другие его книги, какие только смогла раздобыть, но понравились ей не все: только те, в которых действовал Смайли. Она прямо-таки полюбила его, и если она будет думать о нем, с ней ничего не случится, даже если эти двое мужчин продолжат кричать на нее.

Если б у нее был отец, он мог бы походить на Смайли: спокойный, добрый и не очень счастливый, и такой порядочный, что даже как-то не по себе. Она будет думать о нем, а не о кричащих на нее полицейских, которые притворяются, будто считают ее способной навредить Лотти. Она ничего плохого не сделала — только отвернулась на пару минут. Не следовало этого делать, но это единственная ее вина. То, что она отвернулась. Ничего более серьезного она не сделала, что бы они ни говорили.

— Ну, дорогуша?

— Что — ну? Мне больше нечего сказать, — ответила Ники, впиваясь ногтями в ладонь и сожалея, что она такая потная. — Я уже много раз все это рассказывала. Когда я увидела, что ее нет на детской площадке, я спросила у каждого, не видел ли кто Лотти, но поскольку была суббота, конечно, никто не видел.

— Суббота? А какая разница? — с неподдельным удивлением спросил полицейский постарше. Ники вздохнула: она не могла поверить, что он не в курсе дела.

— На неделе в это время дня там бывают почти одни няни, и все мы в основном знаем друг друга и наших детей. Мы за ними за всеми и присматриваем. Если б это был обычный день, кто-то увидел бы, что делает Шарлотта, и остановил бы ее или предупредил меня. Но родители редко своих-то детей знают, не то что чужих. В течение недели они работают с утра до вечера, уходят до завтрака и возвращаются, когда их дети уже спят. С ними живут няни и… и знают их.

Ники замолчала, чтобы вытереть глаза грязным, затвердевшим комком туалетной бумаги, который она нашла в кармане. Антония приказала Ники в разговорах с Лотти называть ее гигиенической бумагой, и Ники обычно не забывала об этом, но про себя она всегда называла ее туалетной бумагой, ведь таким образом она словно бы показывала Антонии фигу, и это было здорово.

— Потом на выходные няни уходят, и на их место заступают эти мамаши. Они ведут детей в парк, бросают их на детской площадке, а сами болтают друг с другом, не обращая на детей внимания. Поэтому никто из них ничего и не видел, и поэтому они так отвратительно себя повели, когда я сказала, что Лотти потерялась. А я в этом не виновата. Не виновата!

— Хорошо, хорошо. Успокойся. Значит, ты увидела, что Шарлотта исчезла. Пожалуйста, констебль, принесите Ники чашку чаю.

Всем своим видом более молодой полицейский показал, что терпеть не может подобных приказов, и лениво удалился из комнаты для допросов, давая понять, что он тут не мальчик на побегушках.

— Ну вот, он ушел, Ники, дорогуша. Здесь только ты и я. И теперь мы можем все прояснить. Что ты сделала потом?

— Когда ничего не добилась от родителей?

— Да.

— Я спросила у всех детей, которых знала, но никто из них мне не помог. Они, конечно, видели Шарлотту, когда мы пришли, но никто не заметил, что с ней случилось. Поэтому потом я просто побежала по парку, зовя ее и расспрашивая всех встречных, не видели ли они Лотти. И я бегала и бегала, пока не стали запирать ворота, и тогда я пришла сюда. Больше мне некуда было идти.

Ники почувствовала, что сейчас снова расплачется, горячими и липкими, как кровь, слезами, но она не могла позволить им пролиться перед этим человеком. Ни за что, насколько это в ее силах! Он был не такой противный, как другой, но все равно, столько лет скрывая ото всех свои слезы, она не желала давать им волю сейчас.

— А что родители Шарлотты?

— А что они?

Об Антонии ей даже думать не хотелось. Страшно даже представить, как она будет говорить с ней о случившемся с глазу на глаз. При мысли об этом Ники начинало мутить. Роберт, тот нормальный, он понял, что у нее не было злого умысла, но Антонию ни за что в этом не убедить. И если дойдет до дела, Роберт примет сторону Антонии. Ники очень хорошо это знала. В каком-то смысле ему придется так поступить, даже если это несправедливо.

— Вот твой чай, дорогуша, — сказал сержант. — Спасибо, констебль.

Ники сделала глоток, но напиток оказался отвратительным на вкус.

— Ну ладно, дорогуша. Теперь скажи мне вот что. Почему ты снова пришла сюда сегодня утром? Ты сообщила о случившемся вчера. Я полагаю, сегодня утром ты вернулась, чтобы что-то нам рассказать. И что же?

— Ничего, — ответила Ники, отодвигая от себя пластиковую чашку. — Я пришла не за тем, чтобы что-то рассказать. Я пришла узнать, нашлась ли Шарлотта, потому что знала, вы не сочтете нужным позвонить такой, как я, а Антонии с утра дома не будет. Я хотела узнать из первых рук.

— Ты уверена, что ничего не хочешь нам сказать? Понимаешь, мне кажется, у тебя на сердце какая-то тяжесть.

— Нет, никакой!

— Я уже много лет здесь работаю, детка, и навидался таких девушек, как ты. Я знаю, что тебя что-то гложет и ты хочешь снять этот груз с души.

Ники вздохнула. Снова и снова — как им не надоест? Но сколько бы они ее ни атаковали, они ничего не добьются. Она уже собиралась им это сказать, когда увидела выражение жалости на его лице. И тогда, ей показалось, она поняла.

— Вы нашли ее, да? — Тошнота усилилась. — Вот зачем все это, да? Вы нашли ее и кто-то ее обижал? Она не?… Что с ней случилось? — В панике голос Ники сел. — Вы должны мне сказать. Должны.

— Успокойся, дорогуша, — сказал сержант, и, судя по его виду, он просто упивался собой. — Мы еще ее не нашли… улик тоже. Но найдем.

Ники посмотрела на него. Жалости на его лице больше не было, только гадливое любопытство и злорадство.

— А потом мы узнаем, что с ней сделали и кто это сделал. Ты понимаешь это, да, Ники? Такие вещи невозможно скрыть. Очень многие люди этого не понимают. Они считают, что встряхнешь немного ребенка — и никаких отметин не останется, или шлепнешь разок-другой — и не будет ничего, кроме маленького синячка, но это не так. Подобные вещи травмируют ребенка гораздо сильней, чем думают люди, и врачи всегда могут это выяснить. Иногда люди, приглядывающие за детьми, считают, что они всего лишь прививают им навыки послушания и что это не повредит, но потом дело заходит слишком далеко. Ты понимаешь, о чем я говорю, верно?

Она смотрела на него с ненавистью. То, в чем он пытался заставить ее признаться, было ужасно. И он тоже был отвратителен — запугивал ее. Она не раз таких встречала.

— Я никогда и пальцем до Шарлотты не дотронулась, — отчеканила она, стараясь говорить тоном Антонии. Как правило, такие подонки, вроде этого сержанта, после этого ведут себя по-другому.

— Ну, если не ты, то кто? Отец девочки когда-нибудь бил ее?

— Он ей не отец. Ее мать разведена. Лотти никогда не видится со своим настоящим отцом.

Она увидела взгляд, которым обменялись эти двое, и пожалела, что не удержала язык за зубами. Теперь они, наверное, примутся за Роберта. Полиция всегда так действует — обращается со всеми как с подозреваемыми, пока не доберется до сути. И тем не менее Роберт лучше, чем она, сумеет за себя постоять.

— Когда вы собираетесь меня отпустить?

Воцарилась странная тишина, а потом полицейский постарше сказал:

— Когда хочешь, дорогуша. Ты же сама пришла, забыла? Мы тебя сюда не доставляли и не держим тебя здесь. Ты не под арестом, вовсе нет.

Пот на ее лице теперь был холодным, а стол словно заходил ходуном, когда она поднялась. Ники оперлась на него обеими руками, ненавидя себя за то, что оставила на блестящей поверхности влажные отпечатки. Мгновение ей казалось, что она вот-вот потеряет сознание, но потом она взяла себя в руки и снова взглянула на полицейских. Они рассматривали ее с еще более мерзким любопытством, чем раньше.

— С тобой все хорошо, дорогуша? — спросил сержант. — Ты очень бледная.

— Все нормально. — Она не собирается рассказывать им про головокружение и тошноту. — Кроме того, что я переживаю за Шарлотту. Вы обещаете позвонить мне, когда найдете ее? Я давала вам номер.

— Номер твоей хозяйки, — сказал сержант, по-прежнему не сводя с нее глаз. — Знаешь, она уже вернулась из Нью-Йорка. Перед тем, как ты сюда пришла, показали в новостях. Мы ее видели. Она в ярости.