Рай. Бин Фрай! - Владимир Буров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ты, парень, не отлично образован. – Теперь все говорят:
– У меня отличное образование. Или два. Отличных образования.
– Команде ученых нужны негры, как в футболе, чтобы, наконец, поняли, что это не игрушки. Забивать надо. А не бегать по полю в поисках смысла или творческого союза.
Опять встал Виктор Евро. Ксе поморщилась. Она сказала:
– Думаю и так все ясно. Науки у нас нет, потому что нет образования, а образования нет, потому что оно не нужно. Так как нет науки. Вместо науки идет второе образование, третье и так далее. Все пытаются выполнить завет Ле-Нина, совершенно не понимая его смысла.
– Учиться. Учиться. И учиться. – Тройка. Семерка. И туз.
– Пусть скажет, – кивнул ПП.
Виктор опять поднялся.
– Тройка, семерка, туз, – начал он, – это:
– Учиться, учиться и учиться.
– Слышали уже, – сказала Ксе. – Я сама это сказала.
– Учиться, учиться и учиться, – это значит:
– Учеба, наука – открытие!
– Великолепно. Как в Силиконовой Долине.
– Но есть проблема, – сказал он.
– Какая? – спросил ПП.
– Я не понимаю, почему наука и образование были запрещены.
– И какое же у вас есть предположение? – спросил ПП.
– Никакого. Точнее, одно есть. Я могу думать только, что здесь правил десант с Марса.
Многие поняли, что здесь нет науки, как естествознания, и занялись вещами, куда вроде бы не может проникнуть черная магия. Просто потому, что они просты, как таблица умножения. А именно:
– Переводами. И, мама! Попали в самое болото. Они думают, что делают простой, как таблица умножения перевод. Многие из них даже не понимают, что этот перевод плох. Некоторые понимают, что он плох. Но мало, кто понимает, что перевод вообще отсутствует. Его просто нет. Перевод полностью блокирован. Он глушится, как глушится Радио Свобода. Но кем, я все-таки не понимаю.
– Все, все, все! – Ксе хлопнула три раза в ладоши. Она заметила краем глаза, что Капитанская Дочка подняла руку, желая высказаться по третьему вопросу. Этого нельзя было допустить.
– Я скажу три слова в заключение, – сказал ПП. – Первое Учиться:
– Мы уж строим Силиконовую Долину.
– Второе Учиться:
– Мы уже пригласили в наши университеты преподавателей из Оксфорда, Гарварда и футболистов из Бразилии.
– А футболистов зачем? – спросила Капитанская Дочка. Она все-таки смогла вставить слово. – Их вроде бы и так уже хватает.
– Для численности. Теперь будет, как вы предлагаете пять на пять. И это только там, где профессора понимают, что им надо учиться, учиться и учиться. Там, где думают, что наше образование и так хорошее, только надо кое-где чуть подправить, будет два к восьми. На два наших восемь бразильцев. А то некоторые уже додумались до того, что, мол, и при коммунизме была вера. Ну, с некоторой натяжкой, не совсем укладывалась в общепринятые представления, но в общем соответствовала христианству. По инерции, так сказать. По инерции чего?! Разве Россия тринадцатого любимого года и не была разрушена за неверие. Так вот это мнение, это шапкозакидательство, что, мол:
– Мы не только сейчас верим, но в прошлом уже два, а не один раз верили, – будет разбавлено бразильцами два к восьми.
– Коммунизм – это то место, где нет веры принципиально. Это Вавилонская Башня, то есть стремление достичь результата своею собственной рукой. Своею собственной рукой – значит без перевода, без чужого, другого мнения. Это и называется смешением языков. Можно сказать, что:
– Коммунизм – это отказ от перевода. А еще точнее:
– В переводе отказано.
Вдоль дороги лес густой с бабами-ягами. Они блокируют перевод, не пропускают на дорогу, оставляя людям чистый разум. Свой чистый разум.
Третье Учиться:
Далее, что третье?
ПП что-то шепнул своей любимице Ксе. Она опять как фокусник три раза хлопнула в ладоши.
– Информация о Третьем Учиться засекречена, – сказала Ксе. И добавила с улыбкой:
– Только избранные будут иметь доступ к этой информации. Мы закрываемся, нет, не в том смысле, что мы закрываемся совсем, – она обвела ручкой кабак, – а мы от вас закрываемся в банкетном зале.
Банкетным залов здесь было два. Один у входа, другой у черного выхода. Так-то это были просто два угла. Но при нажатии кнопки:
– Банкет, – угол двенадцать на двенадцать автоматически огораживается двумя выдвижными стенками, довольно тонкими, в китайско-японском стиле, но звуконепроницаемыми. Со стороны можно было подумать, что это место для суши обслуживания. Однако именно здесь должна была быть спланирована секретная операция. Она должна была доказать существование Чаши Грааля. В переводе на русский язык это:
– Третье Учиться Ле-Нина.
– Ничего вы не добьетесь! – крикнул кто-то.
– Кто это? – спросил ПП, хотя двери уже двинулись навстречу друг другу под углом Пифагора.
– Бенедикт, прошу прощенья, Венедикт Ерофеев, – сказала секретарь Ксе.
– Но он же умер, – удивился ПП.
– Как видите, теперь опять жив. В роли Виктора.
– А! Ну, хорошо. Сейчас мы проведем тест на оптимизм.
– Кто здесь еврей? – спросила Ксе, предварительно прослушав ПП. – Никого, – подытожила она. Напоследок она внимательно посмотрела на Бориса, и задала второй вопрос:
– Кто хочет в Ханаан к теплому морю?
Встали все, как будто собрались петь Интернационал.
– Я уточняю вопрос:
– Под пули! – Все продолжали стоять.
– Стоят, – сказала Ксе. И добавила: – Хоть ногтем стеклышко барабань. Прорывается конный корпус из-под Вишеры на Любань. – Для красного словца мы не будем врать, что это были власовцы, хотя в тылу и у них стояли заградотряды. Только у конармейцев Гайда их не было.
– Куда вы ребята? У них же скорострельные пулеметы. Тысяча двести патронных гильз вылетает. В минуту! Поля можно выкашивать.
Реакция ПП? Не последовало. Двери закрылись. Перед этим все посмотрели картину Пикассо под названием:
– Конец фильма:
– Когда закончилась война. – Прекрасная девушка, прекрасный муж, дети, Волга, которая, правда течет что-то слишком долго. Но это бы еще ничего.
– А это что? – спросила Капитанская Дочка. – Дыра. Зачем здесь дыра?
– Она видна невооруженным глазом! – воскликнула Мэри.
– Зачем вы нарисовали дыру? – спросила Мэри.
– Социалистический реализм – это дыра в художественном произведении, – сказал Пикассо. И добавил: – Хотя в принципе я не обязан комментировать свое произведение.
– Почему? Так говорил Заратустра? – спросил Максим Максимыч.
– Так говорит Высоцкий.
Далее, экспедиция.
– Зачем нам эти демоны? – спросила Капитанская Дочка. Она была включена в состав экспедиции, вопреки настоятельному требованию Ксе:
– Не брать ее.
– Почему?
– Она будет плести против меня интриги.
– Она может быть нам полезна, – сказал Сори, чтобы успокоить великосветскую даму.
– Я не понимаю, чем?
– Если в тайге мы не сможем подстрелить медведя.
– Медведя?
– Если не подстрелим медведя – съедим ее, – сказал мрачно Пели.
– Это ужасно.
– А эти демоны опять с нами тоже для этого? Ну, чтобы их съесть в тайге, если не будет мяса? – спросила Капитанская Дочка.
Была набрана группа в количестве девяти человек. ПП, Ксе, Пел, Сор, Пикассо, Капитанская Дочка, Адам, Ад и Уп.
Собственно, зачем? Стоял простой вопрос перед членами президентского бюро:
– Что можно сделать для ПП? Описание какого события вдохновит его, как Хемингуэя вдохновила рыбная ловля, секс нескольких человек с одной и той же леди – правда, в разное время, – кофе в темном лесу, свежая клубника по утрам и бой быков. Да, и как эта леди, в конце концов, достается последнему еврею, за что ему, в конце концов, набили морду. Это финал в стиле экшен.
– Это похоже на исход евреев из Египта, – сказала Ксе. – Может вам, то есть всем нам пройти десять казней египетских? А вы их запишите. Ну, как Ван Гог. С натуры?
– Было.
– Кто это сказал?
– Я, – поднялся Адам.
– Кто это? – спросила Ксе, демонстративно не узнавая своего мужа.
– Лучше изобразить атаку русской армии на Любань, – сказал Сор. И добавил: – Если уж мучиться, то мучиться надо по-русски: бессмысленно.
– Нет, нет, нам нужна мистика, что-то такое необычное, а это для России норма. Что особенно в гибели конного корпуса, вышедшего из Вишеры на Любань? Это все равно, что описывать расстрел делегатов семнадцатого съезда. Все эти казни египетские мы уже проходили. Смысла нет. Все равно потом скажут:
– Ничего не было.
Тут ПП за ликером попросил, чтобы ему погадали на его три шестерки.
– Кто может сказать мне, в ком отчуждено мое мистическое знание? – И молчали все, как рыба об лед. Даже Ксе, хотя ей очень хотелось понять будущее. В конце концов, она не выдержала и сказала: