Rusкая чурка - Сергей Соколкин

Вон, кажется, и Петя подъехал. «БМВ» свой никак не может втиснуть между двумя «жигулями», дергается туда-обратно. Как будто время вышло, а кончить не может… Деятель… Что-то мысли все об одном. Что-то будет! Ну вот, запарковался, вышел. Бедный мужик, устал даже.

Хотя заметила, продолжила выяснять отношения со своим внутренним миром Алина, не любят все эти начинающие олигархи (да и кончающие, собственно, тоже), чтобы их мужиками называли, они все – мужчины. Кинжал им в зубы! А с ними – не бабы, не телки, а женщины. Женщины! С одним – королева, с другим – принцесса. Ведь все должно быть достойно (в их кругу). Элита хренова! Это потом надоевшие женщины становятся шлюхами, девками, их бьют, дарят товарищам, проигрывают в карты, продают друг другу через этого ублюдка жирного – Изю Клистермана, похожего на стриженый и выцветший на палящем московском солнце пожухлый кактус. У, мерзость! Кактус, обоссанный идущим в страну золотой мечты верблюдом демократии… А сейчас этот кактус еще и в телевизоре выставили, как в витрине, две передачи собственные дали – «Ночь с Клистерманом» и «Красавицы под чудовищем», где этот мерзопакостный очкарик учит девочек продаваться…

– Муж, – говорит, – это как работодатель. Поживете года три с олигархом, бабки, квартиру с него получите и отвалите…

Вон недавно эта потасканная красавица Аэлита Барабаш во всех СМИ заявила (правда, после развода), что муж ее заставлял с детьми играть, посуду мыть, еду готовить – в общем, издевался, как только мог, держал на положении рабыни… Ну, прямо изверг! Вот уродка… Сумасшедший дом! А пока они жили вместе, были граф с графиней да князь с княгиней. И сам Кирракоров был у них на посылках – то ли на Евровидении, то ли где-то еще подальше…

Ух ты, какой букет шикарный! Красные розы. Я, как чувствовала, платье такое надела. Красные розы – это, кажется, страсть. Ну, что ж, стражди! Я тебе покажу, недораскрученный мой… Подать и мне Кирракорова!.. Хотя на кой хрен мне этот расейскоподданный болгарского происхождения, похожий на грустного турецкого султана?! Пусть за старушками бегает…

– Петенька, ку-ка-ре-ку-у, я уже выхожу, – размахивая обеими руками и оскалившись издали кошачьей улыбкой превосходной степени (это, видимо, когда большая кошка уже наступила на маленькую мышку и открыла страшную зубастую волосатую пасть… Почему волосатую? Волосатую, пожалуй, можно убрать), Алина поприветствовала дорогостоящего ухажера.

И уже в ту же секунду она спускалась в этом отмороженном черепашьем, почти стоящем на месте лифте навстречу своему так давно ожидаемому временному счастью, вернее, благополучию, а может, к своему билету в мир больших возможностей, в мир выбора возможностей, в мир возможного выбора – в общем, в выбор большого мира… Совсем запутали бедную девочку.

Пусть сам придумает, как сказать, халявщик, а я сделаю так…

Алина чмокнула Петю в растопыренные губки и, небрежно вдохнув запах дорогих метровых роз с полуметровыми шипами-колючками, подождала, пока он распахнет перед ней переднюю пассажирскую дверцу роскошного семьсот пятидесятого «БМВ» черного цвета, уже подмигнувшего ей всеми своими стоп– и прочими сигналами… А потом сама, с очаровательной виноватой улыбкой, открыла заднюю. Но уже сев упругой попочкой в мягкий салон, она не спешила занести в него правую ножку, заметив, что на нее с большим вниманием и явным интересом уставились два симпатичных парня из серебряного джипа. Смотрите, голуби, смотрите…

Улыбнувшись им и слегка поерзав по приятной коже сиденья, она, медленно осмотрев себя сверху вниз и обратно, все-таки занесла изящную ножку в сладко пахнущий дубленой кожей, дорогим пластиком и заморским деревом салон и закрыла за собой дверку полностью тонированного автомобиля. На мгновение исчезли все звуки, и внешний мир просто перестал существовать. Как будто не было только что весны на свете, не пели веселые птички, не кричали детишки на площадке, не гавкали и не гадили в детской песочнице недодрессированные собаки, не визжали на них и их невозмутимых козлов-хозяев испуганные мамаши, в истерике похватавшие своих расплакавшихся чад. Не было ничего. Даже обычного в таких случаях полумрака не было. Была… черная дыра… открывающихся перед ней возможностей и перспектив. Эта дыра оглушала ее, обволакивала горячее выпуклое тело, ощупывала ее множеством рук, смотрела на нее тысячами болезненно блестящих черных глаз, словно примеривалась к ней, привыкала к ней, сживалась с ней. И похоже, они понравились друг другу. Сработались, как бы сказали раньше.

Где-то далеко-далеко, в глубине, тихонько, как игрушечный, заработал, зарокотал мощный мотор. Глухо-глухо, тихо-тихо, ненавязчиво-ненавязчиво. Засветились красивыми цветными огонечками, закрутили белыми стрелочками различные датчики, циферблаты, спидометр, полилась негромкая классическая, немного вязкая музыка. Машина медленно тронулась, объехала дом и выплыла на шоссе Энтузиастов. А вот включился климат-контроль – не услышала, а скорее почувствовала Алина: накатила приятная волна свежего воздуха. Розы затрепетали, как живые, зашептались, стали раскачиваться в руках, шурша листьями и лепестками в такт покачиванию автомобиля.

Алина положила цветы на сиденье, расстегнула пуговицы на своем белом итальянском плаще, подаренном ей на день рождения (кажется, не Петей), закрыла глаза, словно сразу потеряв часть силы. Петя что-то рассказывает – кажется, хвалится удачной сделкой? А чем ему еще хвалиться? Не длиной же своего недостойного достоинства, немного доставшего ее, несмотря на Петин достаток… Жестоко улыбнулась своей шутке. Донесся будоражащий запах дорогого Петиного парфюма. Глаза стали улавливать вспышки за стеклами, силуэты домов, тень промелькнувшего мотоциклиста. Вот тоже смертнички, носятся как угорелые, тарахтят громче тракторов. Да еще и радио на всю улицу включают, чтобы все вокруг слышали. Чтоб он свалился, прости господи! Вот уж точно – умирать, так с музыкой!

Открыла глаза, оказывается, еще даже до площади Ильича не доехали.

Виновато прищурилась, ласково улыбнулась.

– Петь, а мы куда, опять в «Космос» к твоим друзьям едем? – вкрадчивым – даже не голосом, а каким-то утренним дыханием ангела прошелестела Алина.

– Ну да, нас ждут. Артурчик Артурыч уже звонил. Вначале на втором этаже у Леши посидим в узком кругу, потом Сема подгонит свою команду королев красоты из агентства – кажется, «Барановические узоры», – и поедем на «Баранович» зажигать, помнишь, корабль такой. Удачно он его тогда купил… Кстати, Лебс с Глызиновым подъедут, попоют. Аленка Апкина обещалась. В общем…

– Петь, я сейчас не могу… – Алинин ангел прикрыл бессовестные уста вздрогнувшим черным крылом.

– Как не можешь, Линочка, мы же заранее договаривались… А что случилось? – Петя, повернувшись вполоборота и откинув назад правую руку, положил ее на левое бедро девушки.

– Да ничего, просто мне надо срочно заехать в одно местечко… Не одной, с Розой, ты же ее знаешь… – почти пропела Алина, озорно сверкнув глазами и делая вид, что не заметила, где находится Петина рука и что она делает. Ангел вылетел и забился под велюровый потолок автомобиля.

– Да мало ли кого я знаю, нас же ребята ждут.

– Ну, ты поезжай, а я потом приеду. Мотор поймаю. Мне там надо-то побыть всего часа два, три от силы… А ты едь. – Алина спокойно убрала руку Пети со своего бедра. Ангел с победой вернулся обратно.

– Мотор она поймает. Триппер ты поймаешь. Знаю я эту твою Розу.

– Ты чё, охренел. Ты что обо мне думаешь, ну-ка, останови, я выйду… Останови, или я на ходу выпрыгну. – Разгневанная, она попыталась на самом деле открыть дверку. В гневе и боли ее лицо с четкими, правильно прорисованными чертами было великолепно… Богиня! Ангел вытащил разящий меч.

– Ну, прости, милая, я не то имел в виду.

– Что не то?! Вам там королев с принцессами подвезут. Сами чего-нибудь не поймайте. Рыбаки… – Ангел с размаху поразил Петю в голову.

Петя почувствовал абсолютную правоту в словах подруги и полностью сдался, да и ругаться ему сегодня ну совсем не хотелось. К тому же девочка эта с некоторых пор стала иметь над ним некую непонятную ему власть.

– Ну это не мне, это для ребят, точнее, для компании, чтобы веселее было. И девчонки порепетируют, ну там, как держаться в свете. Они же летом в Грецию на фестиваль какой-то там едут. Ну, прости, Линочка, прости. Мир, да? Знаешь, давай я тебя довезу и подожду.

– А как же твои ребята, вдруг они без тебя королями станут? – уже чисто по-женски, почувствовав полную победу, напоследок надавило на выступившую чужую мозоль очаровательное создание… Алина, обиженно замолчав, закрыла глаза, давая Пете возможность еще помучиться в горниле страдающей совести… Ангел, торжествуя и похихикивая в ладошку крыла, чуть не обгадился от счастья.

Машина, плавно оставив позади себя аквамаринового цвета красивый храм Сергия Радонежского начала девятнадцатого века, с высокими, врывающимися в небо золотыми стрелообразными головками-наконечниками колокольни и самой церкви, помчалась вниз по узкой Николоямской улочке мимо старинного здания Рогожской полицейской части с пожарной вышкой-каланчой, приближаясь к Садовому кольцу. Поднырнула под мост эстакады и направилась мимо старинных, с подновленной лепниной, особняков, отданных под банки, рестораны и различные деньгозарабатывающие представительства, к великолепной громаде сталинского ампира. Проскочив высотку на Котельнической и опять повернув направо под Большой Устьинский, кажется, мост, гордость немецкого автопрома с длинноногой гордостью московского банкира в чреве, поплыла вдоль кованого парапета Москвы-реки, рядом с разрушенным и непонятно как перестраиваемым, как и сама наша страна, зданием гостиницы «Россия». Ехать, вернее, пробиваться сквозь уплотнившиеся потоки сверкающих, сияющих и сигналящих членовозов стало труднее. Тем более что почти в каждом из них были свои начинки из отечественных и даже импортных гордостей и гордостаев. Но пока еще можно. Показались величественные башни и стены старого Кремля. Изящная, зажженная еще отцом Ивана Грозного, Василием Третьим, свеча колокольни Ивана Великого освещала и золотила облака, проплывающие над Москвой, словно посылая с ними свое благословение всем городам и весям государства Московского… Впереди, чуть левее, мелькнул новодельный облик храма Христа Спасителя, напоминающего своей белизной огромное, придавленное к земле, но пытающееся взлететь тяжелое облако.