Мертвые милашки не болтают - Дей Кийн

— Послушайте…

Она посмотрела ему в глаза.

— Да?

Он решил действовать в открытую.

— Меня это, правда, не касается, но я хочу сказать вам по-честному, что миленькие девушки не приглашают к себе в два часа ночи незнакомого мужчину, если у них нет на уме чего-то определенного. Так что же кроется за этим?

— Ничего. Просто я не хотела бы оставаться одна.

— Почему?

— Если вы поднимитесь ко мне, я скажу вам.

Харт держал обе руки на руле.

— Слово «встреча» может иметь довольно много значений.

— Я знаю…

Она сказала это каким-то особенным тоном. Харт и рассердился, и взволновался. И еще он чувствовал себя усталым. Странные все-таки существа эти женщины. Они, видимо, уверены, что достаточно им немножко пококетничать с мужчиной, и все будет так, как они хотят. Но самое невероятное заключалось в том, что почти всегда они оказывались правы.

— Прошу вас, — сказала она спокойно.

Харт больше не раздумывал.

— Хорошо, — сказал он. — Только действительно на рюмку мартини.

Она откинулась на сиденье, держа руки на коленях.

— Там посмотрим…

Харт уже нажал было на газ, но сразу затормозил, так как рядом с ним остановилась патрульная машина и из нее вышел полицейский.

— Остановитесь на минутку, — сказал он. В следующую секунду он узнал Харта и крикнул через плечо своему коллеге: — Эй! Джо! Вылезай! Это наш док вернулся с войны!

Оба полицейских были рады вновь видеть Харта. Тот, что заговорил первым, сказал:

— Поздравляю вас, док! Вы правильно осудили Коттона. Мы как раз слышали радио.

Присутствие девушки в машине как-то неприятно стесняло Харта. Он посчитал, что ее следует представить.

— Очень приятно видеть вас, бравых молодцов. Разрешите представить. Мисс Пэгги…

— … Джонс, — добавила она.

Оба полицейские назвали свои имена, но осуждение Коттона их интересовало больше. Они возбужденно поведали Харту, что во всем районе заключались пари 8 к 2, что Коттона не осудят, а они оба поставили всю свою зарплату, что Коттона осудят. Оба полицейских были постоянными посетителями его аптеки и ему нравились, но тем не менее он был рад, когда у них заквакал радиотелефон и они были вынуждены уехать.

Харт медленно поехал дальше. Было бы лучше, если б он не повстречался с этими полицейскими. Несмотря на мировое значение этого города, он оставался в отношении сплетен настоящей деревней. Завтра утром все, начиная от швейцара ликеро-водочного магазина и кончая мэтром в его аптеке будут знать, что Джо Фини и Петт Хукер остановили в два часа ночи машину дока и увидели в ней маленькую девушку, которая представилась им пед явно вымышленным именем Джонс. И это — после выполнения им своего гражданского долга в качестве присяжного в процессе, который тянулся два месяца.

Пэгги положила руку на его колено.

— О чем вы думаете?

Харт не стал от нее ничего скрывать.

— О том, что даже сухой бизнесмен, ничего не знавший, кроме своего бизнеса, может попасть в щекотливое положение.

— Ну, уж теперь-то вы наверняка на меня разозлились, правда?

Харт продолжал действовать в открытую.

— Этого я не сказал. Но теперь попал в зависимость от обстоятельств.

— Каких?

— Теперь я просто обязан знать, кто вы и что от меня хотите.

2 сентября 1958 года 3 часа 00 минут

Квартира выглядела точно так, как и ожидал Харт: две комнатки, ванная и маленькая кухонька в одной из старых отремонтированных вилл, что были разбросаны по склонам холмов к северу от Бульвара.

Попивая вторую порцию мартини, харт должен был отдать должное девушке: она хорошо готовила коктейли, хотя они и были немного крепковаты, да вдобавок подавались в рюмках для виски.

«Встреча», как они ее называли, проходила по определенной схеме. Пэгги объявила, что она должна переодеться во что-нибудь более легкое. Но вместо того, чтобы предстать перед ним в обязательном в таких случаях неглиже, она появилась в красном шелковом халате, который не закрывал ее колен.

Потом села сбоку на кушетку и с кокетливой улыбкой и даже немного вызывающе посмотрела на него.

Харт вытер влажные ладони о брюки. Он пытался сказать что-нибудь остроумное, но ничего не приходило в голову.

С каким-то торжественным взглядом своих серо-синих глаз Пэгги придвинулась немного ближе.

— Вы сейчас раздумываете, не так ли?

— Над чем я должен раздумывать?

— Что на мне под халатом.

— Как вы точно угадали! — сознался Харт.

Неожиданно хриплым голосом она сказала:

— Кроме меня самой, под халатом ничего нет.

В следующий момент ее губы слегка коснулись его губ…

В машине Харт сказал, что заедет к ней разве только на рюмку мартини. Теперь он должен был вспомнить об этих словах, когда перегнулся через нее, чтобы достать из пачки пару сигарет и одну из них зажечь для нее.

— Что ж, после того, как ты меня заполучила, наверное, скажешь мне причину? — спросил он.

Пэгги взяла сигарету.

— Скажем так: я не хотела оставаться одна.

Харт затянулся.

— Но почему именно я?

Она долго смотрела ему прямо в лицо.

— Ты поверил, если бы я сказала, что ты был единственной причиной, по которой я приходила на судебное разбирательство, что два месяца и два дня я сидела и думала, как хорошо быть с тобой вместе?

— Нет, разумеется, не поверил бы, — ответил Харт. Годы, прожитые на Сансет, заставили его отказаться от многих иллюзий. — Мне почему-то кажется, что речь тут не в одиночестве, а в упрямстве. — Он приподнял ее голову, чтобы посмотреть в глаза. — Кому ты отомстила, Пэгги?

— Ты еще в машине сказал, что сегодня чудесная ночь.

Харт провел рукой по ее волосам и сказал:

— Ночь чудесная, но только это не ответ на мой вопрос.

— А ты считаешь, что я должна тебе ответить?

— Мне бы этого хотелось.

Какое-то мгновение она лежала молча, а потом, пошатываясь, встала.

— Извини меня, я хотела бы выпить стакан воды.

Когда она вернулась, походка ее была еще более неуверенной, а от нее самой попахивало джином.

— Ты уверена, что ходила пить воду? — спросил он ее.

Она честно ответила:

— Нет, я пила джин… — После этого она снова легла и без улыбки посмотрела на него.

— Как насчет того, чтобы объяснить мне, что все это значит?

— Ты обозлишься на меня.

— Возможно.

— И Гарри тоже.

Харт почувствовал, как на лбу у него выступили капельки пота. Но несмотря на то, что в комнате было душно, капли пота были холодные. Он заставил себя спросить:

— Какой Гарри?

— Гарри Коттон.

— Ты его хорошо знала?

Губы девушки скривились в горькой улыбке.

— Я — его жена. Его законная жена. Мы поженились в Техасе, когда у него еще было предприятие по борьбе с вредителями. — Девушка посмотрела на него. — Ну, а теперь можешь залепить мне пощечину.

Харт должен был взять себя в руки, чтобы подавить горькое чувство, поднимавшееся в нем. Должно быть, Коттон причинил ей горе, большое горе, раз упрямство завело ее так далеко. И не удивительно, что защита побоялась вызвать ее в качестве свидетеля.

— Почему ты считаешь, что я должен дать пощечину? — спросил он.

Горечью отдавали ее слова, когда она сказала:

— Гарри тоже сделал бы такое! Он не стеснялся путаться с любой женщиной отсюда и до Вако. И это началось уже с первой недели после свадьбы… Теперь я это знаю. В паузах он возвращался ко мне. Но в то же время он ревновал меня к первому встречному мужчине и устраивал сцены с побоями. Иногда он меня так избивал, что я не могла выйти на работу. — Постепенно голос ее стал пронзительным и резким. — И теперь он получил то, что заслужил! Ты слышишь, то, что заслужил!

— Да, я слышу, — спокойно ответил он.

Одно, по крайней мере, было ясно: это была ночь, когда он получил благодарность. Горечь и боль заставили Пэгги не только рассчитаться со своим осужденным мужем, но и поблагодарить его, Харта, за то, что он внес свою лепту — ровно двенадцатую часть — в его осуждение на смерть. Он попытался за это рассердиться на нее, но не смог. Да, должно быть она была вынуждена терпеть адские муки, раз была готова на нечто подобное.

— Сколько тебе лет, Пэгги? — спросил он ее.

— Двадцать четыре.

— Совсем ты не так уж стара, чтобы плакать, — дружелюбно сказал он. — Хотя выплакаться даже лучше. Но потом на всем этом поставить точку.

Пэгги покачала головой.

— Я уже пыталась.

— Он знал, что ты присутствуешь на процессе?

— Наверняка видел. Именно из-за этого я туда и ходила.

Казалось, ей было трудно об этом говорить. Харт спросил себя, сколько ей понадобилось влить в себя мартини и джина, чтобы решиться на то, что она сделала. Даже в таком состоянии, в каком она находилась сейчас, в ней было что-то благородное.