В свете зеленой лампы - Андрей Межеричер

и какой результат этих прошедших лет? Я прожила последние двадцать лет в одиночестве, ничего не нажила, никто обо мне не вспомнит и не пожалеет. Подруги не в счет, они то есть, а то нет, как только на них житейские заботы навалятся. А семья – где она? Я с этим вопросом и в церкви была, спрашивала священника. Мне ведь мало, чтоб один Бог меня любил, я хочу, чтобы хотя бы одна человеческая душа помнила меня, любила и жалела.

Вечером я всё это с чувством, с жаром рассказала Пане, она всегда мне во всем сопереживала. Но тут я увидела, что и она меня не понимает. Она поддерживает меня как подруга, она всегда на моей стороне, может и посмеяться со мной, и поплакать. Но тут она не могла понять, что я от нее хочу. Да я и сама не знала, зачем к ней пришла, видимо, больше было не к кому, а выговориться хотелось просто до слез. Ночью опять бессонница, качающийся фонарь и мысли о прошлом и будущем. И глаза Андрейки, то тревожные, то смеющиеся, его пухлые пальчики и круглые губки. Казалось, жизни не жалко за такого ребенка. Я не хотела звонить Васе, но ведь роднее его у меня никого нет…

Мы встретились, и он был на удивление серьезен, без своих глупых шуточек и намеков. Сказал, выслушав меня:

– А что ты теряешь? Попробуй. Обратно на завод тебя возьмут всегда.

Так я и решила, а наутро позвонила Лене и ответила, что согласна.

Так началась моя новая жизнь. Мне и в самом деле хотелось изменить свою действительность, внести в нее что-то свежее. Как вы помните, мы, Духовы, не боимся перемен. Еще несколько раз после этого я была на Садовой, знакомилась с квартирой и соседями, мы обговаривали условия моей работы и жизни в новой семье. Они были такими: я получала от Лены с Игорем зарплату раз в месяц наличными на руки. Зарплата была меньше, чем на заводе, но я жила и питалась бесплатно вместе с семьей. Комната была большая, и ту стену, в которой была входная дверь, разгородили шкафами с занавесками между ними. Получилось две спаленки: одна для меня, другая для детей. Родители спали на раскладном диване у окна. В мои обязанности входили стирка, готовка, уборка и присмотр за детьми. Надо сказать, что Лена всегда помогала мне с домашними делами, а Игорь вместе с Таней по выходным помогал с уборкой. Я была целый день с Андрейкой, он быстро привык ко мне и ходил за мной везде хвостиком. По будням в районе часа дня я сажала его в коляску, и мы ехали встречать Таню из школы. Таня была очень послушной и тихой девочкой, у нее были две-три подружки, с которыми она играла во дворе или дома у стола.

Я назвала эту главу «Игорь и Лена» по имени моих новых работодателей. Но никогда не звала их по имени и отчеству. Это было бы странно – мальчика, которого я провожала в школу, которому клала в портфель завтраки, которого утешала, когда он был расстроен, вдруг через несколько лет начать звать как-то по-другому, не по имени. И его жену, годящуюся мне в дочки, тоже. Слава богу, что и им самим не приходило в голову просить меня об этом. Я и Игоря, и Лену звала по имени и на «ты».

Коммунальная квартира

Квартира на Большой Садовой была большая, но и перенаселенная, как мне показалось. В соседней с нами комнате, сразу возле входной двери, жила семья Лениного брата Владимира, которого дома звали Димой. Он был по образованию учителем физкультуры и работал по соседству в министерстве инструктором по спорту. Его жена Фаня, очень миловидная и добрая молодая женщина, работала фармацевтом, и у них была маленькая дочка Лариса, одногодка нашего мальчика. Разница в возрасте между ними всего три месяца, и все надеялись, что они подружатся, когда немного подрастут. Так и получилось: дети со временем стали очень дружны и плакали, когда их разлучали. Лариса являлась молочной сестрой Андрейки, так как у Фани молока почти не было, а у Лены было его много, и она часто кормила обоих. Иногда приезжала Анна Иосифовна, Димина теща. Она была невысокого роста и говорила наполовину по-русски, а наполовину по-еврейски. Их семья, Бабинские, происходила из Киева, там жили многие родственники и все говорили на идиш – так назывался их язык.

Раз уж я начала описывать одних соседей, давайте расскажу и об остальных. Наша Лена и ее брат Дима с семьями переехали в эту квартиру, поменявшись жилплощадью с семьей Гордон, занимавшей раньше эти две лучшие комнаты и уехавшей в их квартиру в Столовом переулке, дом четыре. Я не знаю подробностей, но вроде бы Гордоны раньше жили во всей этой квартире, а потом их уплотнили, или какая другая причина была, не буду врать, не знаю. Наши всегда хорошо о них отзывались, но я их сама никогда не видела.

Дима с Фаней жили справа от нас, если смотреть на двери комнат, а слева находилась комната, где проживала самая колоритная семья нашей квартиры – Батовы. Сама хозяйка, Ирина Васильевна, лет пятидесяти, была маленького роста и очень полная. Она работала уборщицей в домоуправлении и следила за порядком в квартире. Это она составляла график уборки наших общих помещений и вывешивала его каждый месяц на двери туалета. Она была довольно медлительной, если шла в кухню, то обойти ее сбоку было невозможно и приходилось ждать, пока она неспешно пройдет наш узкий и длинный коридор. То же происходило и в ванной или туалете: дождаться, пока она выйдет, было непросто. Но Ирина Васильевна была добрая, и если ей выговаривали за ее медлительность, спокойно улыбалась и отвечала:

– Милая, у меня не получилось быстрее, уж извини!

У нее были две дочери, Надя и Нина, лет тридцати, образованные и довольно молчаливые. Их отец во время войны на фронте спас генерала, и, хотя глава семейства Батовых умер несколько лет назад, тот всё равно приходил к ним каждый год 9 мая на ужин. Я знаю это, так как наш Игорь был фронтовиком и орденоносцем и его Батовы тоже приглашали, а вот Диму нет: тот был молодым и не воевал, а еще во время застолий становился слишком шумным. У Батовых с внутренней стороны двери в комнату были тяжелые портьеры, а когда дверь открывалась, часто слышался шум