Первый после бога - Михаил Ахманов

– Смарт, прикончи часового, – негромко промолвил капитан. – А ты, Нельсон, разберись с парнем при лошадях. Только аккуратнее, не перепугай табун.

Два буканьера, опытные охотники, поползли по земле, прячась за кустами и пожухлой травой: Нельсон – к лугу, Смарт – к крайней палатке лагеря. Там, опираясь на мушкет, маячил часовой, и его голова то и дело падала на грудь. Солдат, который стерег лошадей, храпел в траве у погасшего костра. Словом, караульная служба у дона Руиса была поставлена из рук вон плохо.

Край солнца только-только появился над горными вершинами, но света хватало, чтобы разглядеть селение и лагерь в подзорную трубу. Индейцы уже поднимались, кое-где начинали дымить очаги, но лагерь спал – солдатам не приходилось заботиться о пропитании. Две палатки слева, три справа, а между ними – капитанский шатер… В палатках, должно быть, по десять человек, решил Шелтон, чуть приподнялся и махнул рукой. Его люди, притаившиеся на краю маисового поля, зашевелились.

Часовой мешком свалился на землю, в его горле торчал нож. Тот, что стерег лошадей, внезапно булькнул и перестал храпеть. Скакуны вроде бы не встревожились – все так же пофыркивали и щипали травку.

– Вперед, – негромко сказал капитан.

Три с половиной дюжины бойцов, растянувшись цепочкой, зашагали к палаткам. Шли не скрываясь, в полный рост; все уже было предрешено, и черти в аду наверняка уже точили вилы и смазывали салом сковородки.

– Стой! – скомандовал Шелтон в десяти ярдах от палаток. – Поджечь фитили! Бросай и ложись!

Полетели гранаты. Грохот взрывов расколол утреннюю тишину, палатки охватило пламя, в деревне взвыли псы, закричали в ужасе люди. Кони на лугу с диким ржанием понеслись к реке, подальше от страшных звуков.

– Пим, Миллер и ты, Смарт, – на луг! – распорядился капитан. – Помогите Нельсону успокоить лошадей, они нам еще пригодятся. Остальные – за мной!

Вытащив пистолеты, он направился к лагерю. Крики, что доносились из деревушки, теперь заглушали хрип умирающих испанцев, стоны раненых и обожженных. Те, кто еще мог двигаться, выползали из объятых огнем палаток, бились в агонии на земле, звали товарищей, молили о помощи. Смрадные запахи горящей кожи, пороха, крови и фекалий насытили воздух, превращая стан испанцев в преисподнюю. Раны от пороховых зарядов были ужасны; кто сразу стал месивом костей и плоти, кто лишился конечностей, кто вопил, зажимая дыру в животе.

Загремели выстрелы. Прошло недолгое время, крики и стоны смолкли, и только мертвые тела да мерзкий запах напоминали о побоище. Сунув за пояс разряженные пистолеты, Шелтон подошел к палатке командира, вытащил клинок и откинул полусгоревшую ткань. Перед ним лежал человек с золотистой бородкой и того же оттенка усами; глаза у него были серые, немного выкаченные, полные губы приоткрыты, светлые волосы залиты кровью, сочившейся из огромной раны на виске. Он умер мгновенно – взрыв гранаты снес чуть ли не половину черепа.

– Молодой, – раздался сзади голос Уильяка Уму, – совсем молодой. Но испанец, так что было бы лучше ему не родиться или умереть. Что он и сделал.

Приблизился Мартин Кинг, посмотрел на покойника, сказал хриплым голосом:

– Светлые волосы и серые глаза… Редкость для них!

Оглядев старого инку и Мартина, капитан заметил, что старец невозмутим, а вот второй помощник бледноват. Его ладони и пальцы были в крови, и он нервно потирал их, словно алые пятна жгли ему кожу.

Воздев руки к небесам, Уильяк Уму что-то зашептал на кечуа – видимо, молитву. Смысл ее остался для Шелтона загадкой; то ли старик простил недругов, сокрушивших его страну, и молился за их души, то ли проклинал, обрекая на вечные мучения.

Мартин прочистил горло.

– Точно ли это дон Руис? Как думаешь?

– Серые глаза, светлые волосы и борода… Подходит под описание, – буркнул Шелтон, наклонился и стащил с пальца погибшего перстень с крупным рубином. Затем произнес: – Сармиенто нужны доказательства… Ну не рубить же голову этому Руису! Хватит кольца.

– Быстро мы их… – Краски жизни постепенно возвращались на лицо Мартина. – Быстро и жестоко…

Шелтон пожал плечами:

– Это тоже нужно уметь, братец. Лучше мы их, чем они нас.

Подошел боцман, помахивая тесаком, доложил:

– Все покойники, сэр, и большинство в полном раздрае – без рук, без ног. Боюсь, дьяволу придется собирать их по частям.

– Дьяволу такая работа привычна, – сказал капитан, озирая разгромленный лагерь и замершую в ужасе деревню. – Седлайте лошадей, Томас, тут все закончено. Теперь поедем в усадьбу Орельяны.

Но боцман со смущенным видом переминался с ноги на ногу.

– В чем дело, Том?

– Парни хотят пошарить в лагере и по карманам испанцев. Просят вашего дозволения, сэр. Покойникам монета ни к чему.

– Хорошо, пусть заберут деньги и все ценное. Я свою долю уже получил. – На раскрытой ладони Шелтона лежало кольцо с рубином. – Пусть шарят, только побыстрее!

– Блоха помочиться не успеет, – молвил Томас Белл и махнул рукой команде: – За работу, ублюдки! Все в общий карман, потом поделим!

Начался торопливый грабеж. С луга привели лошадей. Они изгибали шеи, ржали, косились на трупы, и капитан велел отогнать их на полсотни шагов. Уильяк Уму направился к крайним хижинам селения, снова вскинул руки к небу и испустил протяжный вопль. Индейцы тут же успокоились – вероятно, поняли, что схватка случилась меж белых людей, а их не тронут. Да и брать в деревушке после испанцев было нечего.

Солнечный диск вышел из-за гор, когда отряд Шелтона помчался вдоль реки на запад. Река была неширокой, но полноводной – видимо, в горах начали таять льды и снега. Чего-то похожего на дорогу не нашлось, но берег покрывал слой мелких камешков, принесенных потоком – удобный путь для конных. За этой каменной россыпью простиралась равнина, частью распаханная и пересеченная канавками, в которых струилась вода, частью поросшая травой и деревьями; пейзаж по другую сторону реки был точно таким же. Эта мирная картина и привычное движение успокоили лошадей, они уже не храпели в панике, не прядали ушами, а подчинялись узде. Звонкий цокот копыт по камням сливался с журчанием реки; иногда ножны или приклад мушкета стучали о седло, или кто-то из всадников погонял лошадь хриплым криком.

Расстояние до усадьбы Орельяны было небольшим, шесть с четвертью миль, как говорил Сармиенто. Так и оказалось. Границу поместья отмечали пара столбов и оливковая роща, за нею лежал виноградник с зеленеющей лозой, а дальше виднелись хозяйственные постройки – конюшня, кузница, сараи с прессами для отжима масла, навес, под которым стояли винные бочки. Несмотря на ранний час, там уже копошились люди, замершие на месте при виде всадников.