Блюз чёрной собаки - Дмитрий Скирюк

Сигарета в пальцах Кабанчика догорела. Он медленно успокаивался.

— Ладно, — сказал он. — Ладно… Слушай, последнюю вещь ты играл… блюз этой, как её… собаки этой. Чья она?

— Не знаю… Слышал где-то.

Самое смешное, что я не врал.

Я вышел. Было темно и прохладно. Танука дожидалась меня у дверей. Ветер с Камы теребил её волосы. У меня к ней было сто вопросов, тысяча, но я так устал (да и она была не в духе), что решил повременить, задал только один:

— Куда мы сейчас?

— Не знаю. Никуда не хочется… Может, поехали к тебе?

— Ко мне? — растерялся я. — С чего вдруг?

— Так… Надо же куда-то ехать, где-то ночевать. У тебя есть где прилечь? Раскладушка какая-нибудь?

— Диван есть… А не боишься?

Танука хмыкнула:

— Тебя, что ли?

Мгновение я колебался, потом махнул рукой. Спорить не хотелось.

— Ладно. Поехали.

Троллейбусы шли полупустые. Мы залезли в «семёрку» и меньше чем через полчаса были уже возле Комсомольской площади. По дороге я вспомнил, что в холодильнике у меня шаром покати, мы зашли в магазин, где затарились по полной: купили сыру, томатного соку, хлеба, творогу на утро, пачку майонеза, две пачки макарон и большую стеклянную банку растворимого кофе. Не взяли только вина, хотя мелькнула такая идея. Я оторвал от общей грозди возле кассы два пакета-майки, еле запихал в один покупки, а не поместившуюся банку сунул во второй и доверил Тануке.

— Не кокни смотри.

— Уж как-нибудь! — фыркнула та. Пакет, однако, взяла. Дорогу от магазина до моего дома мы одолели за пять минут. Но если снаружи были обычные летние сумерки, то в подъезде царила тьма египетская. Ни одна лампочка не горела. Однако… Мы поднялись на третий этаж, где я стал рыться в карманах, отыскивая ключ. Танука так и не удосужилась вернуть мне очки, я забыл попросить, а сейчас было не до того. Наконец ключ нашёлся, я почти вслепую нашарил замочную скважину… и тут услышал сверху дробный топот каблуков и почти сразу вслед за этим — крик Тануки:

— Жан, берегись!

Я едва успел оглянуться и закрыться от удара. Сумка с продуктами шмякнулась на пол. В следующее мгновение на меня набросились какие-то типы и стали выкручивать руки. Нападающих было двое или трое; краем глаза я успел увидеть — а скорее, угадать, как Танука, завизжав, накинулась на них сзади, размахивая руками. Пакет описал дугу, что-то грохнуло, упало и разбилось. В коридоре метались тени, слышались пыхтение и ругательства. Суматоха помогла мне вырваться — я высвободил левую руку и ударил вслепую, резко, во всю силу, как учил мой тренер по карате, потом добавил ногой. Один из нападавших вскрикнул и отшатнулся, второй в ответ ударил меня, ему на помощь поспешил третий, и через минуту меня распластали на полу. Воцарилась тишина. Кто-то харкал, сопел и отплёвывался, в промежутках тихо матерясь. Бить меня перестали, я лежал мордой в пол, с заломленными руками, и вдруг почувствовал, как у меня на запястьях защёлкиваются наручники.

Чёрт, неужели менты?.. Мне только этого не хватало!

— Вот блядство! — тем временем гнусаво выругался кто-то. — Весь нос мне разбил… Ну-ка, поднимите его!

Меня рывком подняли и припечатали к стене так, что за шиворот посыпалась побелка. В лицо упёрся луч фонарика. Я невольно зажмурился.

— Он? — спросил сопевший.

— Вроде он…

Фонарик отвели. В желтоватом мечущемся свете я наконец разглядел, что передо мной действительно мент в форме с сержантскими лычками, а два других мента держат жат меня под микитки. Чуть поодаль, у лестничного пролёта, на полу распростёрлось чьё-то тело. Сердце у меня упало: показалось, это Танука, но тут же я понял, что ошибся — слишком крупный чел. Сержант посветил туда и стало ясно, что это ещё один полицай. Лежал он вниз лицом и вроде как без чувств: затылок в крови, рядом пакет из гастронома. Из прорех наружу лезли осколки стекла — банка разбилась, пол вокруг был усыпан кофейным порошком. Ничего не скажешь, крепко его девка отоварила… Сама Танука куда-то исчезла, во всяком случае на этаже её не было.

Блин, лихорадочно думал я, а блин, а ведь это статья. «Оказание сопротивления при задержании», с отягчающими. Лет на пять потянет, общего режима. Вот уж вляпался так вляпался…

Левый глаз у меня заплывал, браслеты резали запястья.

— Чёрт… — прохрипел я. — Эй… Стойте, погодите! Товарищ сержант, это какая-то ошибка… Нахрен вы так накинулись? Я ж не знал, что это вы! Я ж ничего не сделал!

— Заткнись, — сердито бросил милиционер с фонариком. Он всё время вытирал нос тыльной стороной ладони, смотрел на кровь и морщился. — Сейчас мы разберёмся, сделал ты или не сделал… — Он повернулся к напарникам. — Где сикуха?

— Да чёрт её знает! — раздражённо ответил тот, что справа. — Убежала.

— Куда?

— Да какая разница! Если наверх, то никуда не денется, а если вниз, там тоже наши перехватят…

«Наши»… Я смутно припомнил, что видел за кустами во дворе синий милицейский «бобик» с погашенными фарами, но не обратил на него внимания — и впрямь, с чего бы? А вот поди ж ты…

Я снова попытался навести мосты и оправдаться.

— Товарищ сержант, ну я ж ни в чём не виноват, в чём дело-то?

— Тамбовский волк тебе товарищ…

Снизу послышались торопливые шаги, замелькали лучи фонарей и показались ещё два мента.

— Девку задержали? — прокричал им сержант.

— А? Нет! Какую девку? — Шедший первым вышел наконец на лестничную площадку и остановился, изумлённо поводя фонариком. — Бля-я… Вы чё тут? Это как вас угораздило? Это кто там лежит, Ленчик, что ли? — Луч фонарика переместился с лежащего на меня. — Это этот его?

— Да нет, это та шмара… Вот же блядство — весь нос мне расквасил… Сюда давайте! Точно никого не видели?

— Да точно, точно.

— Нашатырь есть?

— В машине, сейчас сбегаю.

— Давай быстрее. И бинт захвати! — Он обернулся ко второму: — Серый, давай наверх, тащи сюда эту сучку.

Я облизал пересохшие губы.

— Это ошибка… — пробормотал я. — Вы не имеете права…

— Заткнись, я сказ-зал, — раздражённо повторил сержант, щупая пульс у оглушённого сослуживца.

— Дайте телефон! — закричал я, дёргаясь и обдирая мел со стены. — Дайте мне позвонить!.. Вы не имеете права! Мне положен один звонок, дайте позвонить!..

Сержант встал, приблизился и снова посветил мне в лицо.

— Сейчас я тебе, сука, объясню, что тебе положено, что не положено, — сказал он. — Сейчас тебе будет и звонок, и телефон, и право, и лево… А ну, держите его!

Он переложил фонарь в другую руку, а затем профессионально и быстро двинул мне под дых. Я захрипел, согнулся как креветка и повис у ментов на руках; перед глазами поплыли круги. Упасть мне не дали, и сержант успел ударить меня туда ещё раз, а напоследок засветил по морде. За глазами будто бомба взорвалась; голова моя мотнулась, из носа закапала кровь. «Хватит, Дэн, хватит, — урезонил его один из ментов. — А то селезёнку порвёшь».