Жажда всевластия - Станислав Синицын

Но, и это был один из лучших моментов в моей жизни — мы наконец рассмотрели друг в друге не только коллег, а людей. Что общего между нами? Мы не сходились во мнении почти ни по одному вопросу, у нас были совершенно разные стили работы. Мы пришли к институту и Гонке путями настолько противоположными, насколько это было вообще возможно (ее устроил сюда отец, и первые несколько месяцев при всем своем таланте и блестящей работе она не видела во всем этом ни малейшего смысла). Если я почти всегда был прагматиком, то ее романтизм был лишь немного приправлен ощущением реальности, хоть это не мешало делать ей вполне здравые выводы.

Но мы — люди по одну сторону баррикады. Когда противоречие наших мыслей заставляет спорить до хрипоты, мы все равно остаемся одним сортом человеческого материала. Этого, разумеется, мало. Такая общность может привести разве что к некоей разновидности джентльменства в междоусобных войнах — мы не убиваем своих коллег, какие бы крупные гадости мы им ни делали. Дело в другом: бесконечные словесные дуэли высветили костяные панцири наших душ, и мы усмотрели в их рельефах некоторое сходство. Так два отчаянных дуэлянта могут вложить шпаги в ножны только потому, что очень похожи их стили фехтования.

Каждый из нас боялся ошибиться. Это поистине удивительно, но в ожидании полного анатомического вскрытия своих душ, окончательного препарирования разума и просто ежедневного обнажения наших мыслей мы очень дорожим своей индивидуальностью, независимостью. Мы — как неуязвимые чудовища, тихо плаваем в бездне и шевелим плавниками. Любовь для нас много губительней яда. Самую страшную отраву можно легко устранить противоядием, а пошатнувшийся разум делает нас глупыми. Первым средством лечения от идиотизма считается увольнение. Мы должны рассчитывать даже свои эмоции.

Потому еще неделю назад, вполне осознав взаимные чувства, дальше никто идти не хотел. Как бы смешно это ни казалось в наш век мгновенного утоления людских желаний, когда малейшая прихоть может исполниться тысячью способов, от почти бесплатных иллюзий до немыслимо дорогих реалий, мы не торопились, медлили и осторожничали.

Этим вечером намечался совместный поход в театр.

— Мужчины когда-нибудь сменят пиджак или фрак на что-то более современное? — Когда я забирал Наташу от крыльца ее дома, сама она была одета в нечто бархатно-шелковистое, ежесекундно меняющее свой цвет и, кажется, размер.

— Не смеши. Карнавал тут еще покруче, чем в платьях Золушки. Двубортные и однобортные, два ряда пуговиц или один.

Наташа и сама это знает, очередная пикировка — всего лишь повод задать серьезный вопрос.

— Не боишься, что вас расформируют в два счета, Павел? Сольют тебя с узловиками. Осядешь скромным начальником бюро — будешь Плате доклады подавать, Алану отчеты писать? — На фоне дымчатых сумерек, только опускающихся на поселок, ее лицо кажется чересчур серьезным.

— Здесь мне на помощь опять придет моя паранойя, Наташа. Посуди сама, борьба еще продолжается. Кто-то отловил нашего застенчивого кибернетического беглеца? А наш отдел как работал, так и будет работать. Нет большей глупости, чем вести репрессии в собственном стане в утро перед решающей битвой.

— С чего ты взял, что это репрессии?

— Это могут быть самые разумные сокращения в мире, но ты и все наши их такими не посчитают. Во-первых, это нас просто испугает. Ты — первое тому подтверждение. Все наши начнут примерять к себе эту ситуацию: что будет, если я сделаю свою работу? Меня тоже сократят, уволят, выкинут за порота? И кто будет после этого работать? Во-вторых, у бюрократии свои законы. Мы как отдел — это снижение аппетитов тех же узловиков. Противовес, черт подери, и балансир. Никакая экономия не перевесит этих соображений.

— А если нам просто урежут в министерстве финансирование или спустят разнарядку. Появляется такое начальственное лицо перед Аристархом и вежливо просит его все ресурсы бросить на душеведение, на преображение?

— Ты представляешь себе чиновника, который сейчас будет наступать на ноги Аристарху? Урежет финансирование? Заморозит институтскую торговлю? Щас! И зачем им всем ухудшение работы института? Кстати, хватит о работе: шпион — находка для болтуна. — И когда мы выезжаем за пределы поселка, очередной раз просвеченные и наверняка в изобилии снабженные психологическим контролем, я улыбаюсь ей и ловлю ответную улыбку.

Все в порядке, она просто прикидывала варианты.

Театр, в который мы едем, не самый престижный, модный или дорогой. «Погасшая свеча» — название почти соответствует его состоянию. О них недавно пару раз упоминали критики, и домовой раскопал для меня как раз такое заведение, где можно больше времени посвятить друг другу, чем разглядыванию обстановки и восхищению актерами.

— «Нетерпеливая измена». — Она со вкусом перекатывает слова на языке. — Ты уже знаешь содержание пьесы?

Мы въезжаем в район трехэтажной застройки, и тени домов падают на машину.

— Естественно. — Это не центр города, где плотное движение контролируют компьютеры гаишников, и не окраина, где почти справляется автопилот. Приходится смотреть на дорогу.

— А мне трудно смотреть фильм по. второму разу из-за знания финала. Кто кого убил, кто что изобрел, как кто умер. — Ее голос становится чуточку усталым. — Приходится ждать, пока основные детали из памяти уберутся. И потом смотришь фильм по-новой, как деликатес истребляешь. Иначе это слишком похоже на «мыльную оперу». Вот он наводит оружие на врага, щелкает курком. А как он прищуривает глаз, как подмигивает, как сигарету отбрасывает. Как они обсуждают разворот машины или улыбку тролля — аллергия сплошная. — Она вдруг смеется.

— Кто они?.. — удивляюсь я.

— Да есть у нас... Фэн-клуб идиотов. Обсасывают все по триста раз. Павел, тебе-то зачем все это смотреть, если заранее прощупал?

— Ты сама зондируешь почву — зачем тебе читать даже этот анонс, что высветился на экране? Кто сейчас вообще обходится без анонса, можно ведь на такую тягомотину попасть — на мелодраму или еще чего? Я всегда развязку знать хочу. Да все ее знают: сколько-то там сюжетных ходов выучишь, и все варианты в кармане. Новизна — как к этому финалу пришли, в черточках и детальках. Это самое интересное, такое наизусть не выучишь...

Парковка у театра маленькая и неудобная.

Относительно свежее, не облупленное здание, неплохо обставленное фойе. По стенам обязательные фотографии вышедших в тираж и просто заслуженных актеров. Андроид-зазывала у входа в зрительный зал и продуктовые лотки, как будто бы сюда пришли есть, а не думать.

Надрыв в игре наших актеров, как сломанная на ветру ветка яблони... Шелестят картинки на рекламных афишках, они усыпают все вокруг осенней листвой и даже сейчас назойливо бросаются в глаза и лезут в уши. Мы проходим в зал.