Жажда всевластия - Станислав Синицын

Работа второго вида — дело всей жизни. Когда тебя ведет почти несбыточная мечта, ты каждый день приближаешь ее, но прелесть в том, что когда ее достигнешь — новая, еще более дерзкая, еще более притягательная цель встанет перед тобой. О, многих такая мечта сгубила, они надорвались: скрючились от артрита пальцы хирургов, ослепли глаза художников, стал неповоротливым разум писателей. Их обошли соперники, смяли обстоятельства. Иногда их мечты были такими ничтожными, что полностью исполнялись, и они до конца жизни гордились единственным выигранным спортивным трофеем, написанной по выходным пьесой или должностью младшего помощника менеджера. Еще больше тех, кто сначала работает не в полную силу, потом только по установленным заранее дням недели, потом раз в месяц. И манящий образ блекнет для них. Они вспоминают о нем по большим праздникам, на свадьбах детей и при рождении внуков. Но больше всего тех, кто и не начинал идти к своей мечте.

Такие люди даже не фантазеры, просто они все время немножечко в грезах, и это дает утешение и радость, которых лишена их обыденность. Чаще всего они сидят перед телевизором или киноэкраном, порой становятся аналитиками и препарируют мечты других. Они дьявольски рассудительны и невероятно предусмотрительны — постоянное обдумывание своей бесконечно далекой мечты делает их такими. В своем воображении они могут почти все, и только реальные действия недоступны им. Эти еще не состарившиеся премудрые пескари, молодые обломовы, в любой толпе их всегда большинство. Их так легко убедить обещанием чуда, рассказом о своей мечте или призывами растоптать чужую. Они всегда хотят сделать свою жизнь чуть менее пресной, но слишком осторожны для этого.

Мне казалось, что с тех пор, как я вышел из детства, я всегда безошибочно мог различить таких. Нет, я их не презирал, как можно так относиться почти ко всем своим знакомым? Я твердо решил не быть таким, как они. Нельзя мечтать о недостижимом, но нельзя жить и без мечты. Я умел не хотеть слишком многого. Я выбирал в жизни только достижимые цели, но к ним шел не останавливаясь. И я достиг этого — у меня есть свое маленькое счастье, тихий, отдельный рай. Но одновременно я не хотел быть зашореным обывателем, я хотел знать. Образование дало привычку к вечному скепсису, к расчету вариантов. Уже тогда я достаточно понимал в мировых событиях.

Первый раз я насторожился за год до того собеседования, да, пожалуй, так. Далеко, в Массачусетском технологическом, состоялся симпозиум, семинар или что-то в этом роде по теме искусственного интеллекта и нейробиологии. Далеко не бедные коллективы ученых состязались за получение еще больших денег. На таких сборищах в обычае громко крикнуть о своих достижениях, и если ты крикнешь громче соседа, явно при этом не солгав, то деньги отойдут к тебе. И вот предводитель не самой богатой, но по нашим меркам не бедной лаборатории при ныне всем известном колледже понял, что его второстепенные заготовки мало кому нужны. Его затрут нахрапистые молодые коллеги, и надо показывать козыри. Конечно, он мог бы тут же выйти на трибуну и произвести сенсацию, но законы научного шоу требуют сообщать корреспондентам о научных революциях мирового масштаба без присутствия оппонентов.

По возвращении домой он разразился серией указаний неделю лаборатория готовилась к пресс-конференции, наконец он собрал репортеров и высоким рекламным стилем сообщил им, что теоретически доказана возможность преобразования матрицы сознания человека в компьютерную программу. Да-да, та старая фантастическая возможность, предсказанная философами еще несколько десятилетий назад. Судите сами: ведь мышление — процесс, а процесс можно описать математически, математическое описание легко превращается в программу. Все это кипение страстей, жажду жизни, холодный рассудок и яркое вдохновение можно изложить в цифрах.

Такое было уже не один раз: когда-то звездное небо казалось людям пределом сложности и запутанности, но сейчас человек, посмотри он на ночной небосвод без телескопа, увидит только поименованные, сосчитанные звезды, ход которых расписан на столетия вперед. Как восхищались поэты чудесными парусниками, бороздившими океаны, но потом пришли паровые катера, еще позднее дизели, и сейчас лишь исторические клубы и романтики ловят на море ветер. А что могло сравниться с поэтичностью полета, как воспевались птицы, царящие в воздухе? Но уже больше ста лет военные самолеты рассекают голубизну небес. Сейчас очередь дошла и до человеческих душ. Познание неумолимо.

Я все сидел за столом в моем кабинете и вспоминал репортаж годичной давности. Стефан Клиометриччо, этот боров благообразной внешности, со значительным видом разглагольствовал на фоне обычной лабораторной неразберихи, театральным жестом показывая на загорающуюся огнями установку. И хоть умом я уже тогда понимал, что в этом слишком много шоу, что рукой он машет в сторону какого-то вторичного агрегата и все это оборудование передвигали десятки раз в поисках выигрышной композиции, — действие меня захватывало.

— Повторяю, мы еще не можем осуществить этого, и никто не сможет в ближайшие годы. Мы доказали только теоретическую возможность, причем в самой общей форме. Но в принципе это реально... — Он говорил что-то еще, слегка жмурился от щелчков фотовспышек и улыбался.

— Профессор Клиометриччо, как скоро вы планируете начать эксперименты?

— Экспериментальная база находится в стадии подготовки, но опыты на простейших могут пройти уже до конца года.

Толпа журналистов заволновалась, как море, покрытое барашками камер и микрофонов.

Несколько недель заняли проверки, дублирующие расчеты и эксперименты, не слишком успешные попытки объявить все это уткой и саморекламой. Какие-то горячие головы, представляющие государственные интересы Штатов, обладатели стального взгляда, больших звезд и внешне безукоризненной репутации, даже попытались замять дело, прикрывшись фиговым листком секретности. Чистый атавизм, если трезво подумать: информация разошлась широко, так что с самим Клиометриччо, героем сенсации, почти ничего нельзя было сделать.

Это было начало Гонки, которая идет и сейчас, это был пистолетный выстрел, по сигналу которого неспешные ранее приготовления превращаются в ежедневную работу сотен людей. Мир разделяется на тех, кто принимает в ней участие, и остающихся на обочине истории. Скромные пожертвования и скудные ассигнования становятся полноводной финансовой рекой, а общество, которое до этого не интересовалось проблемой, жадно поглощает любую информацию о ней.

В тот день у меня родилась мечта, она соткалась из неощутимого недовольства монотонностью жизни, она слепилась из понимания, что таким счастливым незаметным семьянином я и умру, она выкристаллизовалась из жажды нового. Я должен добиться бессмертия. Это станет моей судьбой, такой мечте можно посвятить жизнь.