Жажда всевластия - Станислав Синицын

— Я здесь, сударь, — отозвался голос из стены.

— Рабочий дневник, распорядок дня, финансовые программы — на стол.

Тогда была модна стилизация «домовых» под славянскую старину, чуточку пижонский жест общества в сторону гуманистов. На панели рабочего стола отразились таблицы и графики моих занятий, хобби и их стоимости.

— Игровой клуб «Стрелок» — больше не посещаю, с пейнтболом завязываю. Пошли уведомление, отзови мой билет, денег им не переводить.

— Подтверждаете? — Голос вежливо переспрашивает, а на экране загораются зеленым колонки таблиц.

— Да. — Я встал из-за стола и начал ходить из угла в угол, переступая через коврик с красно-синим узором. — Пошли извинение моим постоянным компаньонам. Приблизительное содержание: сожалею, но эта игра мне временно надоела, ищите себе в команду другого замыкающего. Я временно отсутствую.

На обоях шумели дубравы, а в висках у меня с легким шорохом протискивалась по сосудам кровь.

— Посещение аквариума и океанариума отменяются. Вернуть билеты, получить деньги... Подтверждение. Мои рисунки в электронной форме — заархивировать. Заказ на новые краски для натуральных — отменяется... Подтверждение.

Искусство отнимает у меня время, а его надо освободить.

— Спектр проигрываемой музыки — больше не расширять. Новой не покупать... Подтверждение.

Лучший отдых — это перемена рода деятельности, для отдыха — надо будет всего лишь подобрать другой сорт работы.

— Фильмов художественных больше не покупать. Расторгнуть договор с распространителем... Подтверждение.

Развлечения — это враг любого работника.

Я механически, грубо и почти вслепую крушил свою старую жизнь. Я обращал в информационный пепел, в ничто, собственное бытие, свой досуг последних лет. И с каждым выданным подтверждением страх отпускал меня. Я решил не ходить в кино, и заказанные на премьеру фильма билеты испарились, я решил больше не бывать на выставках и аннулировал билет в галерею. Оказались заархивированными, глубоко похороненными в недрах компьютерной памяти телефоны знакомых. Зато я больше не боялся потерять уют моем личном мирке — я почти целиком уничтожил его своими собственными руками.

Из всего громадного вороха обязанностей, привилегий, договоренностей, которые отнимали у меня время, привязывали меня к людям, остались только самые необходимые вроде оплаты электричества.

Я успокоился. Это было такое особенное спокойствие пули, выпущенной из ствола. Почти такое бывает, когда тянешь билет на экзамене, — от твоих усилий уже ничего не зависит, ты уже все выучил или не выучил, все шпаргалки написаны, все мысли передуманы. Вот ты протягиваешь руку, и судьба дает тебе четкий ответ — любит ли она тебя.

Если бы я сжег мосты на неделю, на день раньше, я бы трижды пожалел о невозможности отступления, извелся в напрасном ожидании. Но у меня почти не осталось времени пожалеть о сделанном. Сомнения просто не успели выпасть отравленной росой в моем мозгу.

Я вышел из комнаты, спустился в гараж. Двери послушно открывались передо мной, пульт машины замерцал огнями, поднялись ворота. К моему спокойствию добавилась некая толика ожесточенности, обреченной решимости, бессердечной твердости. Я механически двигал джойстик, откликался на запросы «Астры», выбирал дорогу, а в душе была звенящая пустота.

Что представляло собой собеседование? Шло оно в заурядном офисном здании, в самой обычной конторе, эдаком логове бюрократии, оформленном с почти безупречным вкусом. После необходимых процедур удостоверения личности вас вежливо просят пройти в комнату, где уже сидят члены комиссии. Не вы первый и не вы последний в длинном списке их сегодняшних встреч, но пустая приемная говорит о хорошей административной программе и ловкости устроителей — трехминутный перерыв между выходом одного посетителя и входом другого выдерживается с неукоснительной четкостью.

Их трое. Специалист по кадрам, какой-то финансист и психолог. Данные по вам высвечиваются у них на экранах, все эти схемы, которые отражают ваши финансы, изображают пашу семью и увлечения. Любой человек, вооруженный такими схемами, смотрит на собеседника как на полуголого, и даже профессиональная любезность не может скрыть этого рентгеновского оттенка во взгляде.

Сидя в уютном кресле, вы начинаете непринужденный разговор, вам между делом задают важные вопросы, и будто случайно проскальзывают вопросы каверзнейшие. На ваши ответные расспросы реагируют почти мгновенно, четко и грамотно — нейтральные фразы несут минимум информации. При этом в их голосах слышится легкая, неуловимая, порхающая небрежность, они будто чего-то ждут, будто заняты каким-то важнейшим делом, и только огромное радушие заставляет их отвлекаться на общение с вами. А в это время и пульс, и мгновенные сужения зрачков, и расширение пор вашей кожи анализируют поведенческие программы. Над раскрытием содержания выражения вашего лица вообще трудится отдельный психолог, оснащенный серьезной аппаратурой и сидящий где-нибудь за стенкой. Беседа не длится и пяти минут, после чего вас вежливо, с улыбкой просят подождать несколько часов у себя дома. В случае успешного исхода вас известят. Всенепременно. А если связь у вас барахлит, справки можно получить по этому адресу. Всего наилучшего.

Это почти стандартная процедура во всех хоть сколько-нибудь состоятельных компаниях.

Возвращение домой было похоже на вход в темную пещеру. Я сам погасил в ней все огни, я бросил гирю жертвы на весы моей судьбы, и пока качалась стрелка, пока решение не было принято, меня пожирала неуверенность вместе с бешенством. Я то мысленно проклинал себя, то в какой-то минутной эйфории ждал ответа. Я знал, что звонить, наводить справки в первые часы нельзя — это сочтут признаком слабости, и какая-нибудь психологическая программа выдаст резкий сбой в характеристиках, после чего обо мне тут же забудут, но я каждые пять минут отдергивал себя от дисплея.

Почему меня все-таки взяли? Яле был идеальной кандидатурой, идеальных кандидатов не существует вообще. При желании у меня можно было найти десятки недостатков, начиная от анализа психологом состояния моего разума и заканчивая сомнительным отшельничеством родителей. Через собеседование проходили люди и талантливее, и образованнее, и влиятельней, чем я. За многих просили, некоторые пытались дать взятку, кое-кто даже угрожал.

Как я узнал много позже, моя кандидатура вызвала множество споров, но несогласия эти были благоприятны для меня: обсуждалась не биография или финансы, а то легкое противоречие, которое собеседники углядели в моей внешности, — слегка ожесточенный, резкий взгляд у добродетельнейшего и проверенного отца семейства. Решительность, жесткость, сила в поведении тихого и неприметного человека. При ближайшем рассмотрении было решено — это признак настоящего ученого, чувствующего уверенность в своих талантах, проявление жажды знания. Так что в некотором роде я все угадал правильно. Меня выбрали.