Жажда всевластия - Станислав Синицын

Это было начало Гонки, которая идет и сейчас, это был пистолетный выстрел, по сигналу которого неспешные ранее приготовления превращаются в ежедневную работу сотен людей. Мир разделяется на тех, кто принимает в ней участие, и остающихся на обочине истории. Скромные пожертвования и скудные ассигнования становятся полноводной финансовой рекой, а общество, которое до этого не интересовалось проблемой, жадно поглощает любую информацию о ней.

В тот день у меня родилась мечта, она соткалась из неощутимого недовольства монотонностью жизни, она слепилась из понимания, что таким счастливым незаметным семьянином я и умру, она выкристаллизовалась из жажды нового. Я должен добиться бессмертия. Это станет моей судьбой, такой мечте можно посвятить жизнь.

Был ли это страх смерти? Наверное, нет. До тридцати лет люди вообще мало думают о старости и дряхлости. Медицина продляет среднюю продолжительность жизни состоятельных людей прямо-таки с неприличной поспешностью. Я не был настолько богат, но явно не беден — у меня имелись все шансы на длинную старость. Просто было в возможности этого нового могущества что-то, чему я не мог сопротивляться, чего я хотел больше всего остального на свете. Моя давняя, еще детская мечта о собственном рае, о всевластии получила шанс на реализацию.

С самого начала я понял, что это мечта особого рода — с ней почти нельзя рассчитывать на прогресс. Обычно любая электронная финтифлюшка дешевеет со страшной скоростью. То, что сегодня мне недоступно, завтра можно будет купить за четверть цены, послезавтра это подарят на бесплатной рекламной акции. Но такая судьба ждет дешевые, штампованные веши. Когда речь идет о качестве, время тянется медленнее. Компьютер, не особо заботясь о его работе, можно перезагрузить, переукомплектовать, перепаять, на худой конец, — потому он и достается широким массам. А на сколько подешевел самолет со времен своего изобретения? Его ведь не отремонтируешь во время полета — надежность должна быть ежесекундной, постоянной. Стоит постоянная надежность дорого. И всегда будет стоить.

Электронное вместилище души разболтанным, хрупким или подержанным быть не должно. Джинны правильно делают, что не живут в кувшинах, их легко разбить. С медными лампами такую вещь проделать значительно труднее. Однако же количество медных ламп ограничено. Самолеты, за исключением откровенных кукурузников, тоже недоступны обычным инженерам. Компьютер, который примет мое сознание, должен быть надежно защищен как от внешних неприятностей, начиная от перепадов напряжения и заканчивая происками гуманистов, так и от всяческих чисто информационных гадостей — вирусов, спама, банальных сбоев программ и тому подобного. Такой компьютер не установишь дома рядом со своим любимым креслом — эдак можно помереть быстрее, чем в теле из плоти и крови. Вместилище духа должно стать настоящей крепостью, более долговечной, чем черепная коробка.

Нет, все не так безнадежно, качество тоже дешевеет. Медленно, осторожно, хотя и неуклонно. Качеству всегда требуются люди, а человеческий фактор не снижается в стоимости — только растет. Людей, правда, для обеспечения качества нужно все меньше, однако их число по-прежнему велико. Такие вещи всегда остаются достоянием богатых и могущественных.

Стать богатым? Легче сказать, чем сделать. Да я и сам ушел с этого пути, начинать по-новой нет особой охоты. Вернись я в торговлю, мне и за двадцать лет не накопить того количества денег, что принято называть капиталом: все давным-давно поделено, структурировано, выстроено. Сейчас в бизнесе не хватают лакомые куски, эта эпоха кончилась еще в пору моего детства, — там медленно делают карьеру. Многие пытаются выдумать что-то экстравагантное, экстраординарное и верхом на своей идее въехать в финансовую элиту. Как тот рыбак-конструктор, что придумал охотиться на рыбу с помощью телеуправляемого робота-щуки. Корпорации чудовищно неповоротливы, говорят такие карьеристы-самопрыги, вдруг вам удастся создать нечто новое — вы немедленно обогатитесь. Но большой бизнес компенсирует неповоротливость силой патентного права, мощью своих финансов и явным крючкотворством. Талантливый изобретатель, если его бизнес мало-мальски сложен, вынужден продавать его, как только на него упадут первые отблески славы. Иначе — надо продираться сквозь тысячи препятствий. Удается такое единицам, фанатично упорным и преданным своей идее. Что еще хуже — одного упорства мало. Одно-два изобретения в тяжких муках создать может любой человек, но чтобы жить за счет этого, надо выдавать новые идеи постоянно. Подобное возможно или в области развлечений, где я не силен, или в технологии и науке, но здесь даже для начала требуются большие деньги. Получается замкнутый круг, из которого можно не вырваться и до смерти, оставаясь безвестным изобретателем, ожидающим улыбки судьбы, или владельцем маленького, но солидного предприятия. Карьера Билла Гейтса, Кромерперта, Цу Ю и подобных им делается людьми с большими, чем у меня, предпринимательскими талантами. Можно стать могущественным: начать политическую карьеру, основать секту, стать знаменитым художником или писателем, владеющим сердцами людей. Хорошая мысль, только в политике слишком большая и жестокая конкуренция, дурачить народ сказками про ауру и тонкий мир много лет подряд — так и самому свихнуться можно, а самобытных художников и уникальных писателей развелось столько, что их только на фонарях не вешают.

Пробиваться надо там, где меньше конкуренция и где я что-то умею.

Почти год я не начинал идти за своей мечтой. Нельзя сказать, что я совсем ничего не делал. Вхождение страны в эту гонку было мне абсолютно ясно. Вначале ситуацию определяли только несколько чиновников и сделавших государственную карьеру ученых. Они с трудом убеждали других в том, что отставать можно во многом, импортировать тоже можно немало, но этот вопрос, как владение ядерным оружием, не допускает закупок, и необходимо иметь что-то целиком отечественное. Через несколько месяцев с этим согласился глава государства.

Я интересовался, узнавал, был в курсе открытых сведений и старался читать между строк. Безвестный институт в Зеленограде, занимавшийся проблемами электроники, который до этого с трудом мог найти деньги на ремонт, вдруг стал опорным пунктом, базой новой мощной структуры. Из него уволили треть сотрудников, заменив их новыми, приписали еще столько же, если не больше. Ему прирезали земли, переселив несколько третьестепенных учреждений. Даже потратили некоторые деньги на выкуп соседних частных домиков, что для академической науки у нас было делом редкостным, почти мифическим. За почти мгновенно выросшим забором начались стройки. Это был единственно доподлинно известный мне объект, но таких явно было много.