Фантомас – секретный агент - Пьер Сувестр

Фандору хотелось связаться с кем-нибудь вне тюрьмы. Конечно, самой большой его мечтой было свидание с Жювом, но полицейскому, которому предстояло участвовать в процессе в качестве свидетеля, строго-настрого было запрещено появляться в тюрьме.

Конечно, Фандор мог бы встретиться со своим адвокатом, но журналист с негодованием отказался от него уже с самого начала своего заключения, предпочитая вести защиту сам.

Впоследствии он сообразил, что поддержка адвоката, возможно, позволила бы ему наладить связь с внешним миром, но, и осознав это, Фандор не захотел отступить от своего решения, не желая, чтоб это было воспринято как капитуляция.

Ах, если бы он мог получить газету, просто газету, он был бы удовлетворен! Но делать было нечего, чтение текущей прессы строго запрещалось.

В течение долгих часов, проведенных в камере наедине со своими мыслями, несчастный Фандор более, чем когда-либо, оплакивал свое полное одиночество, потому что, если не считать Жюва, у него не было ни одного близкого человека, ни одного родственника, который мог бы утешить его, прошептать ему на ухо слова нежности и преданности.

Бессонными ночами Фандор вновь и вновь вспоминал свое детство, столь тяжелое и необычное с момента, когда он покинул колледж, потом ужасную драму — убийство маркизы де Лангрюн, преступление, в котором его, Шарля Рамбера, юношу, не достигшего восемнадцати лет, обвинил собственный отец!

Он восстанавливал в памяти последовавшую за этим бурную жизнь «настоящего парии», который, прячась от полиции, скрываясь от всего мира, вынужден был все время переодеваться, выдавая себя за самых разных людей; отвергнутый отцом, он не знал и любви своей матери, несчастной женщины, потерявшей рассудок и запертой в сумасшедшем доме.

И, наверное, единственной искрой счастья, пробившейся сквозь безысходный мрак этой юности, была встреча юного Шарля Рамбера с Жювом, который поверил в его невиновность, взял его под свое покровительство, окрестил его Жеромом Фандором. Жюв помог ему начать новую жизнь!

С того времени робкий молодой человек, подавленный несчастьями, распрямился; обретя мужество и надежду, он вступил в смелую борьбу за жизнь. Он страстно, самозабвенно занялся журналистикой.

По натуре активный, наблюдательный, склонный к анализу, Фандор не ограничивался скромной и незаметной ролью простого информатора; он преследовал виновных, интересовался жертвами и постепенно стал незаменимым помощником Жюва.

Вместе с инспектором сыскной полиции Фандор был тогда вовлечен в таинственные, феноменальные преступные дела, которые в течение многих последующих лет потрясали Париж и всю Францию. Он стал одним из самых ожесточенных противников неуловимого Фантомаса и боролся против него с жаром и страстью, ибо понимал несомненную причастность «Гения Преступления», как называли это чудовище, к несчастьям и перипетиям своей собственной судьбы.

Эпизоды его жизни проходили перед Фандором, словно кадры фильма на киноэкране. С нежным и печальным чувством, с грустным сожалением и не оставляющей его надеждой, он вспоминал очаровательную и трогательную Элизабет Доллон, которую он не переставал любить…

Казалось, это произошло вчера и, однако, было уже так далеко от Фандора, — таинственное убийство брата молодой девушки; преследование убийцы Фандором, сделанное им вместе с Жювом открытие, что убийца Жака Доллона не кто иной, как неуловимый Фантомас.

Фантомас!

Несомненно, мрачный бандит стал причиной поспешного отъезда Элизабет Доллон, нежно признавшейся Фандору в любви. Из-за Фантомаса Фандор не смог связать свою жизнь с этой восхитительной девушкой; из-за Фантомаса он не смог найти то место на земном шаре, которое она избрала в качестве своего убежища. Жива ли она еще? Увидит ли ее когда-нибудь Фандор?

Когда же ход размышлений неизбежно возвращал журналиста к сегодняшнему дню, Фандор каждый раз приходил к заключению, что если он находится в тюрьме по несправедливому, ошибочному обвинению в самых чудовищных преступлениях, то и этим он тоже обязан Фантомасу!

Ах! Выйти бы на день, на час, подышать воздухом, увидеть небо, солнце, хоть минуту поговорить с Жювом! Фандор охотно пожертвовал бы своей жизнью, если бы кто-нибудь мог выполнить его желание. Но, увы, стены камеры были прочными, и Фандор напрасно выходил из себя от нетерпения, а часы текли так медленно…

В этот вечер размышления журналиста прервал скрежет ключа, поворачивающегося в скважине большой двери его камеры. Когда дверь приоткрылась, Фандор услышал конец разговора между тюремщиком и неизвестным:

— Я вас предупреждаю, милейший, — говорил знакомый Фандору голос, — что мой секретарь вскоре ко мне присоединится.

Тюремщик отвечал:

— Все в порядке, мэтр, я предупрежу своего товарища, потому что через десять минут он меня сменит.

Фандор вопросительно поднял глаза. Кто-то входил в его камеру… адвокат в мантии!

Взглянув в лицо посетителя, Фандор в изумлении замер. Под мантией адвоката он узнал того, чье лицо глубоко запечатлелось в его памяти, хотя он встречался с ним лишь однажды.

— Наарбо… — сорвалось с его губ.

Но вошедший резким жестом прервал его и торопливо закрыл за собою дверь камеры. Затем необычный адвокат подошел к Фандору и сказал вполголоса:

— Не подавайте вида, что узнаете меня. Да, я — барон де Наарбовек, но мне удалось пройти к вам только с помощью обмана.

Озадаченный журналист молча смотрел на дипломата. Ему хотелось задать тысячу вопросов, которые так и вертелись на языке, но Фандор не знал, с чего начать. Кроме того, стоило лучше подождать: барон де Наарбовек наверняка хотел сообщить ему нечто необыкновенное.

Барон объявил вконец удивленному Фандору:

— Не спрашивайте, как мне удалось проникнуть к вам, не возбуждая подозрений у тех, кому поручено вас охранять… Доброе дело никогда не пропадет втуне, — продолжал после паузы де Наарбовек, — если только не имеешь дело с неблагодарным. Помните ли вы, что несколько недель назад, когда вы пришли взять у меня интервью по поводу прискорбного убийства капитана Брока, я попросил вас дать слово, что вы не опубликуете обо мне никаких подробностей, которыми журналисты обычно любят украшать свои статьи?

— Конечно, помню, — ответил Фандор.

— Признаюсь, — продолжал барон, — что я очень мало рассчитывал на вашу скромность… Журналист, черт возьми! Я был приятно удивлен, что вижу перед собой тактичного человека. С тех пор я внимательно следил за вашими мрачными приключениями… Перейду прямо к своей цели: я вытащу вас из этого дела!

Фандор обеими руками схватил руки де Наарбовека и с жаром пожал их.

— Ах! Сударь, неужели это правда!

Дипломат поспешно открыл тяжелый адвокатский портфель, который принес с собой, и вынул оттуда черную мантию, похожую на его собственную, шапочку, темные панталоны.

— Возьмите, — продолжал он, пока совершенно ошеломленный Фандор рассматривал этот странный гардероб, — возьмите, поскорее одевайтесь, и мы выйдем вместе.

Фандору казалось, что сердце его остановилось. Не сошел ли вдруг Наарбовек с ума? Что означали эти слова? Не шутка ли все это?

Фандор колебался, а Наарбовек, не показывая, что заметил его волнение, торопливо настаивал:

— Необходимо, чтобы вы вышли отсюда, я знаю, где найти доказательства вашей невиновности, мы не можем терять ни минуты, кроме того, я сам, как дипломат, крайне заинтересован, чтобы был найден документ, украденный у капитана Брока! Я знаю, где он, я хочу, чтобы именно вы вернули его правительству. Это будет самое веское доказательство вашей невиновности, какое только можно дать!

Фандору казалось, что он грезит, и он машинально надевал странную одежду, которую столь таинственно принес ему барон.

Разумеется, Фандор спрашивал себя, что же, кроме простого чувства благодарности, побудило дипломата, пренебрегая опасностями, проникнуть к заключенному и стать его сообщником в побеге? Но Фандор в своей полной приключений жизни видел столько странных и непостижимых вещей, что ему было незачем вникать в такие детали.

За несколько секунд журналист закончил свой туалет. Затем двое мужчин, держась рядом, прислушались к внешним звукам; они тихонько приоткрыли дверь камеры, де Наарбовек бросил быстрый взгляд в коридор тюрьмы, куда выходили двери полудюжины камер. Не слышалось ни одного подозрительного звука, коридор был пуст.

Де Наарбовек вывел Фандора из камеры.

— Самое трудное, — прошептал он на ухо журналисту, — это открыть двери тюрьмы. К счастью, я предупредил тюремщика, что жду моего секретаря… будем надеяться, что, увидев нас, он примет вас за него, и мы выиграем от этой путаницы.

Военная тюрьма парижского Военного совета — необычная тюрьма, и именно поэтому план де Наарбовека мог оказаться удачным; если бы его пытались осуществить в тюрьме Санте или в тюрьме Рокетт, он, несомненно, провалился бы.