Дети Барса. Туман над башнями (СИ) - Андрей Ренсков

В конце концов, устав бороться с собой, Аске уступил панике: бросил короткий взгляд назад. Перекрёсток был пуст — пока. Однако нехорошее чувство, поселившееся в районе солнечного сплетения, всё нарастало.

— Говори, что велели.

— А вы не убьёте? — с надеждой спросил мальчишка.

— Мы — не они, — просто ответил Разза. Солдаты смотрели на ребёнка мрачно, исподлобья. Наткнувшись на эти взгляды, оборванец вздрогнул и стал торопливо рассказывать, стуча зубами, словно замерзающий насмерть:

— Они велели передать Учлирбеги, известному, как Старший, чтобы тот уходил туда, откуда пришёл. Сказали, что никакого Белого Быка не будет — ему не дадут родиться. Говорили, что наступает обещанное время. И что грядёт Король.

— Кто грядёт? — Голос Раззы был страшен. — Кто? Где ты набрался этой мерзости? Повтори ещё раз, щенок? Кто грядёт?

— Какой-то Король, — пискнул мальчишка, пытаясь закрыться грязными ладошками. — Какой-то Король! Король! Король!!!

Сделав шаг вперёд, Разза ударил коленопреклонённого носком сапога, торопливо, грязно и неуклюже. Чуть сам не упал, споткнувшись, но всё-таки пробил слабую защиту из переплетённых пальцев. Мальчишка упал на спину, перекатился на бок, подтянул колени к подбородку и тоненько завыл.

— Если ещё раз услышу это — убью! — сказал старый накарреец, задыхаясь и клокоча. — Понял? Повтори!

— Больше не говорить о Короле, — покорно взвизгнул извивающийся в остром каменном крошеве оборванец. — Не стану говорить! Не стану — клянусь!!!

Аске покосился на солдат. Риго оглядывал окна, а Деван невозмутимо жевал травинку. Всё правильно: если происходит что-то, недоступное пониманию, сосредоточься на выполнении своей задачи — иначе ты труп.

— Так-то лучше, — произнёс отдышавшийся Разза. Оборванец вжался в камни и затих. — Теперь я стану говорить, а ты поправляй, если ошибусь. Как тебя зовут? Хотя пропустим это: мне плевать на твоё имя. Итак, ты — слуга старика. Готовишь ему еду, стираешь и прибираешься, так?

— Так, — с готовностью подтвердил мальчишка.

— Сколько тебе лет?

— Не знаю, господин Учлирбеги.

— Они появились вчера вечером?

— Ночью, господин Учлирбеги.

— Если ещё раз назовёшь это имя, я отрежу тебе язык. Ладно, ночью. Какой масти их лошади и где они сейчас?

— Вороные. На коновязи, господин. Это рядом с кладбищем. Они надели им на морды торбы с овсом, чтобы не выдали ржанием. С рассветом вас ждали — припозднились вы.

— Заткнись. При этих людях были серпы с острыми каменными зубами, сделанные из челюсти быка?

— Были, господин, — подтвердил слуга, облизывая разбитые губы.

— Всё сходится. Но почему их тогда не четверо? Неужели — Хо? Впрочем, сейчас это неважно… А что, если я откажусь от их предложения? Что случится тогда? Они сказали тебе?

— Да, — с опаской произнёс мальчишка. — Они сказали, что тогда все вы умрёте плохой смертью. И велели передать тебе, господин… Вот это…

Взгляд оборванца опасливо скользнул по пыльным сапогам Раззы и уткнулся в круглый свёрток.

— Аске!

Рогожа была жёсткой и заскорузлой. Переборов брезгливость, накарреец отогнул в сторону первый слой. Грубая ткань пропиталась насквозь какой-то чёрной жидкостью, и сейчас это высохшее чёрное с тихим треском отваливалось тонкими чешуйками. Аске посмотрел на ладони слуги. Их покрывала грязь, но лишь вблизи стало ясно — какая. Это был не песок, или глина, а те самые чешуйки.

В глубине души накарреец уже знал, что увидит, размотав последний слой ткани до конца. Сердце дёрнулось и зачастило. Чтобы удержать его в груди, пришлось вдохнуть глубже. Вдох получился очень похожим на всхлип.

Судя по всему, голову у старика отрезали тем самым серпом: посиневший обрубок шеи был искромсан, рваная кожа свисала лохмотьями. На лбу было выжжено нечто, напоминающее пять троек в круге. Тот же знак был на рукоятке серпа, показанного толстым трактирщиком. Крови не было — похоже, вся она осталась на рогоже и ладонях слуги.

— Заверни. — На Раззу было страшно смотреть. Аске накинул на отрезанную голову край рогожи, закрывая высохшие бельма. — Кто у них главный?

— Человек в кожаной маске, — прошептал мальчишка.

— Можешь идти восвояси. Твоя служба окончена.

— Мне некуда идти…

— Какая ЖАЛОСТЬ, — бросил Разза. Оборванец с недоумением уставился на него. Риго, до сих пор скучавший изо всех сил, упал на колено. Раздался тугой хлопок освобождённой тетивы. Сорвавшийся болт, с жужжанием набрав высоту, влетел точно в намеченное окно — арбалетчик оказался мастером своего дела. И в этот самый момент время остановилось.

Сердце дёрнулось ещё раз.

Чего же ты стоишь — мелькнуло в голове. Беги.

Из окон башни навстречу уже летели стрелы, медленно и красиво, несколько тонких чёрных линий на синем фоне. Риго, зацепив крюком тетиву, выпрямлялся, таща её за собой — так же медленно. Первая стрела клюнула землю в двух локтях у его ног, и, отскочив от гладкого булыжника, принялась кувыркаться по камням. Впереди мелькало что-то чёрное, непонятное, размытое, словно по дороге катились два чёрных колеса.

Аске потёр глаза, поморгал, и картинка вдруг стала чёткой. Ах, да. Это же бегут к башне Деван и Разза, Старший, которого ты поклялся беречь и защищать.

И тогда молодой накарреец рванул за ними — будто с разума и ног вдруг сняли тяжёлые кандалы.

Вообще это было безумием: нестись под падающим с неба металлом. Дорога была узка, как лезвие стилета, входящего в глаз — слишком мало места для манёвра. Но Аске всё равно бежал, как учили: петляя, будто антилопа, уходящая от барса. И стрелы ложились за его спиной. Лучники стреляли с упреждением, но никак не могли поймать рваного ритма. Только одна из стрел, самая меткая, царапнула по шее, соскользнула с наплечника, и ушла в песок, шипя от злости.

Первым не повезло Девану. Лучников было несколько и в воздухе постоянно висело две-три стрелы. Рано, или поздно, ему должно было не повезти, тем более, что солдат бежал первым. Шагах в пятидесяти от навеса свистящая смерть всё-таки нашла его. Ударила в плечо, развернула и опрокинула навзничь.

— Деван!

— Беги!!! — прошипел Деван, прижимая левую руку к телу. Правой он пытался раскачать и обломать древко, пробившее клепаный нагрудник. Но это причиняло такую сильную боль, что глаза закатились под лоб. Зарычав, солдат вцепился в древко зубами, пытаясь разгрызть его. Выше лопатки вызывающе торчал прошедший насквозь наконечник, покрытый кровью — тонкий, похожий на шило.

Затормозить сразу не получилось. Пришлось скользить по камням, поднимая тучи пыли, пришлось перекатываться кувырком, уходя от летящей прямо в лицо стрелы. На пятидесяти шагах они уже били метко, надо признать.