Ломка - Алексей Леснянский

— Если пять минут назад я ещё сомневался в том, что тебя надо грохнуть, то теперь я окончательно убедился, что ты полудурок, и твоё место на кладбище.

— Да, ты прав, — тихо произнёс Андрей и прибавил ходу. — И ещё, пока не забыл. Я отдал двести тысяч на хранение своему университетскому товарищу. Он должен отдать их мне или моему поверенному лицу… Он живёт на Пушкина, 80, квартира 24. Скажешь, что тебя отправил я. Пароль — "Андреевский флаг".

— Да ты чё — охренел что ли? Какие деньги?

— Отдашь их Гадаткину. Он знает, как ими распорядиться. Хотя нет, в руки ему не отдавай. Лучше подкинь с запиской, а то он обязательно догадается, что это ты меня. Сможешь?

— Обрыбишься!

Спасский встал как вкопанный:

— Тогда кончай меня здесь или до воды тащи волоком.

Бакаев повалил Андрея на землю и приставил нож к горлу:

— Здесь так здесь.

— Не надо. Если на теле останутся следы насилия, тебя вычислят. Дай мне слово, что исполнишь мои просьбы, и тогда я пойду.

— Хорошо, — быстро ответил Бакаев. — А теперь пошли.

— Верю в тебя, — ответил Андрей и, сгорбившись, направился к реке.

В лучах восходящего солнца Абакан великолепен. Его воды не бурлят, не создают шума, хотя нельзя сказать, что они текут медленно. Если бы речка вдруг пересохла, то пейзаж кайбальского леса не утратил бы своей трогательной красоты, но глаза человека, забредшего в лесную глушь, всё равно бы чего-то искали.

— Сергей, я сам, — сказал Андрей и, не дожидаясь ответа, кинулся в воду и произвёл вдох.

Бакаев вытащил его из воды и, схватив за волосы, заревел:

— Ты будешь жить! Хотел отмучиться? Не попрёт! Я буду мучиться, а ты больше будешь мучиться, потому что рядом такие как я: нищие, тупые и сволочи! Ты ничего с этим не сделаешь, ничего не поправишь! Да, я выродок, но и ты от меня не далеко ушёл! Ты только сгусток зла во мне различил! Ты с чёрным во мне готов бороться, а о пяти процентах белого и слышать не хочешь! Это страшнее страшного, когда вот так вот! Ты во мне пять процентов поддержи, позавидуй им. Может быть, мои пять твоих восьмидесяти стоят!

Андрей вырвался из рук деревенского и бросился в воду.

— Не уйдёшь! — крикнул Бакаев и выволок Спасского на берег. — Плохо ли, хорошо ли движемся — ещё не понятно, но с тобой один чёрт куда-то движемся! Я тебя лишаю права на смерть! Так что терпи!

— Нет, я не хочу, не могу больше! Пусти меня! — крикнул Андрей и забился в истерике.

— Тихо, тихо, тихо. Спокойно, малый. Я, когда в тюрьме срок мотал, тоже хотел себя порешить, а потом, значит, передумал. Если спросишь: "почему", не отвечу. Ненавижу ведь тебя, а и надеюсь тоже. Как так может быть?.. Объясни.

— Не знаю, — сказал Андрей и высвободился из расслабленных рук Бакаева

— Это с непривычки всё, с непривычки, — задумчиво произнёс деревенский. — Знаешь, чё? Грохнуть я тебя всегда успею. Давно я за тобой следил, а теперь пуще прежнего буду.

— А почему именно за мной? Почему? Почему? Почему?

— Непонятный ты. Вот скажи мне, кто из нас хотел Спасского убить?.. Ты или я?

— Думаю, что оба.

— А кто же его тогда спас?

— Ты спас, — ответил Андрей.

— Я Серёга, а ты — Спас. Так кто же из нас его спас?

— Ты… Я-то его в конце убить хотел, — сказал Андрей.

— Чем это он тебе насолил? — спросил Бакаев.

— А тебе чем? — был задан встречный вопрос.

— Постой, постой, — запутался Бакаев. — Кто сейчас рядом со мной сидит?

— Я, — произнёс Андрей. — А рядом со мной?

— Я, — ответил Бакаев. — Так кто из нас настоящий я?

Спасский задумчиво посмотрел на своего собеседника, и приключилась с ним такая тоска, которая для нашего человека со счастьем под ручку ходит; от которой все боли земли в душу проникают, но и радости тоже. Такая вселенская тоска много больше быстротечного локального счастья. Она сродни покою, которого ищет человек, не поспевающий сегодня за временем, так как сложно втиснуться в рамки того, что завтра раздвинет пределы и передвинет границы. Тоска отдышаться даёт, переосмыслить пройденное и задуматься о том, кто ты есть и кем мог бы стать, если бы почаще смотрел внутрь себя. Спасский заглянул в тайники своей души и увидел, что там темно и сыро. Он бесконечно обрадовался, что в нём самом есть ещё неосвещённые уголки, открывать которые будет так интересно, как это произошло сегодня, когда Сергей прожектором обыкновенных слов прошёлся по тайнику и на мгновение вырвал у мрака истину, которую Андрей так хотел отыскать.

— "Как же возлюбить ближнего, как самого себя"? — думал он прежде, а теперь знал точно: "Не борись с плохим, а наслаждайся хорошим в человеке. Этому учиться надо, и я научусь, пусть даже для постижения сего пройдут десятилетия… Да… удивительна Россия в начале нового тысячелетия. Она такая же, как и раньше. От всякого жизненного пирога она вперёд всех вкусить успевала, а потом давилась своими же собственными детьми. Ей для поиска идеи, которая может объединить народы, никого и ничего не жалко. Строгая у нас Матушка до жестокости, а и любим её, потому что с кривичей да радимичей другой не знали. Нет, не бросала она нас и не бросит никогда. Это мы её разоряли, делили, покидали, а она плакала и наказывала нас, потому что каждому нашему порыву, каждой мысли, каждой идее беззаветно вверялась. Такая вот она у нас… Смотрим мы на тебя сегодня и видим, что ты растерялась. И похуже, конечно, времена были. Только сегодня перепуталось всё. По себе о тебе сужу. По Гадаткину, по Забелину, по Митьке, по Наташе, по отцу своему. Я ведь полагал, что знаю, как разрешить твои проблемы. Марш-броском хотел. Сарынь на кичку. Окриком богатырским. Удалью молодецкой. Посвистом соловьиным. И завяз, Господи ты Боже, — не выбраться… Ответь мне: наступят ли дни, когда самое страшное зло и самое великое добро разделятся в сердце русского человека? Ведь живёт он, а одно от другого отличить не может. Помогает он одним бескорыстно, а других обкрадывает, унижает и обижает. На всякое дело у него своя правда и своё оправдание.

— Андрей, очнись.

— Да, да, конечно… Что с тобой?

— Плачу я. Не видишь — плачу. Я сейчас мир спасти могу, а завтра забуду о том, о чём плакал… И воровать буду. Не поверишь, но если бы меня кто обокрал, я бы не обиделся. Даже выпил бы с таким человеком.

— А как же я? Ты ведь меня за тоже самое…

— Не сравнивай. Ты меня в открытую перед всей деревней унизил, — перебил Сергей.

— Я не хотел. Честно — не хотел.

— А ты думай теперь, для того тебе и голова дана.

— Не понимаю. Я так много думаю, не перестаю размышлять… Научи меня.

— Странно… Не знаю, как себе помочь, а как тебе — знаю. Ты всё усложняешь, поэтому испытываешь перегрузки. А так ведь и надорваться можно… Представь себе автобан, и ты как будто бы едешь по трассе. Сколько, думаешь, в машине у тебя человек?

— Я один.

— Нет, пусть твоя тойота лучше будет переполнена до отказа.

— Хорошо… Дальше, — сказал Андрей.

— С тобой едут люди с самым разным набором качеств, какой только можно себе представить. Но кто за рулём?

— Я, — твёрдо ответил Андрей.

— Правильно. А куда едешь?

— Домой.

— Даже и не сомневаюсь, — улыбнувшись, произнёс Сергей. — Домой так домой. То есть конечный пункт тебе известен, а вот местность, по которой в данный момент несёшься, тебе, к сожалению, не знакома. Дорога-то проселочная!

— Ты же сказал — автобан.

— И где ты у нас автобаны видел? Нет их у нас, — зло произнёс Сергей.

— Не стану спорить… Согласен.

— А те, кто рядом с тобой, знают эти гиблые места, все ямы и ухабы. Но и среди них разброс мнений. Один кричит — прямо, другой — налево, третий — прямо, четвёртый — сдавай назад, пятый — прибавь скорость, шестой — сбрось обороты. Они гомонят, а ты не нервничай, не переживай и не волнуйся, а едь себе и едь, прислушиваясь ко всем и ни к кому конкретно. Никуда они не денутся с подводной лодки, потому что на улице зима лютая, а у тебя в машине как никак тепло… И баранку кто крутит?

— Я, — с гордостью ответил Андрей.

— И тупиков не бойся, для них у тебя на коробке передач задняя скорость имеется. Им хорошо и весело, поэтому им хочется немного тебя пораздражать, поплутать самую малость, поколесит маленько, так как ты и твоя машина им по душе, бесспорно.

— А если бензин кончится?

— Ты это брось! — с недовольством произнёс Сергей. — Ты полный бак заправил, так как с самого начала был в курсе, что дорога дальняя, а контингент в салоне — бредовый.

— Верно, — согласился Андрей.

— Путают они тебя, злятся, а ты не забывай, что не они тебя, а ты их везёшь. Где надави на них, приструни, а где и прислушайся к их советам. Ты дальнозоркий, а они близорукие. Ты видишь конечную цель, а они чуть дальше носа. Справитесь!

— А у меня карта есть?

— Конечно, есть, но резону с неё никакого. Порви её, потому что каждый год вырубаются леса, появляются новые болота, размываются дороги, исчезают с лица земли деревни. Климат — и тот меняется.

— Новых карт, получается, нет, а старые никуда не годятся, — сказал Андрей.