Между двух миров - Эптон Синклер

Через два дня пришла телеграмма: «Принимаю ваш совет высылаю деньги желаю удачи Адела Мерчисон».

Когда деньги были уже в банке, Ланни протелефонировал герцогине и попросил разрешения повидаться с ней по важному делу. Затем он поехал с Джерри в банк; их отвели в уединенную комнату, и туда же явилось целых три банковских чиновника в качестве свидетелей этой необыкновенной операции.

Он трижды расписался в получении, сложил драгоценные пачки в сумку и сел в машину рядом с Джерри, чувствуя себя очень неловко и озираясь по сторонам — не вертится ли где поблизости молодец, похожий на гангстера из американского фильма.

Машина поднялась на холм над Сен-Рафаэлем, где был расположен замок герцогини. Ланни вынул пять пачек и оставил их под присмотром Джерри, а сумку с остальными пятнадцатью понес к старушке. Сидя против нее в гостиной, он произнес тщательно подготовленную речь: — Герцогиня, я заинтересовал вашим Гойя одного из своих друзей, и меня уполномочили предложить вам сумму в семьсот пятьдесят тысяч франков наличными. Это предел, большего я не мог добиться. Это крупная сумма денег, и я надеюсь, что, поразмыслив, вы найдете благоразумным принять ее. — Чтобы помочь ей поразмыслить, Ланни открыл сумку и начал пересчитывать на столе пачки с девственными банкнотами, на виду у хозяйки дома. Последнюю из пятнадцати пачек он вложил ей в руки, чтобы она могла почувствовать ее вес и удостовериться, что пачка действительно состоит из банкнот, гарантированных французским банком.

Некрасивое это было зрелище — то, что Ланни пришлось наблюдать в ближайшие полчаса. Рот старухи раскрылся одновременно с сумкой; в черных глазах вспыхнул лихорадочный огонь; дрожащие пальцы вцепились в пачку, словно она была живая. Казалось, герцогиня хотела бы выпустить ее, но не могла. Она начала торговаться; эта картина одна из(прекраснейших в мире — да, да, старуха заговорила о красоте! Это фамильное наследие — она даже, в сущности, не имеет морального права расставаться с ним. Но глаза ее все время перебегали с пачки в ее руках на груду пачек на столе, и она с трудом могла удержать руку, которая так и тянулась к ним.

Ланни по многим признакам чувствовал, что она этих денег из дому не выпустит. И он взял твердый тон. Он сделал все, что мог, он старался выторговать у своего знакомого побольше, но это предельная сумма. Он уже готовился, в порядке морального воздействия, встать и сделать вид, что уходит, но это не понадобилось. — Bien![17] — вдруг воскликнула испанка; и Ланни достал из кармана заранее заготовленную квитанцию — в двух экземплярах, так как ему хотелось сохранить одну на память о приключении, которое, быть может, никогда не повторится. В квитанции было оставлено чистое место для суммы; Ланни заполнил его и подал герцогине документы и вечную ручку.

Но это был еще не конец. Старой аристократке мало было сосчитать пачки, она желала пересчитать все семьсот пятьдесят билетов и удостовериться, что на каждом напечатано «тысяча франков». Дрожащими костлявыми пальцами срывала она бандероль с каждого пакета и нетвердым старческим голосом считала вслух от одного до пятидесяти, время от времени останавливаясь, чтобы смочить пальцы слюной. Сосчитав один пакет, она отодвигала его в сторону и принималась за следующий; Ланни сидел и терпеливо ждал, пока эта процедура не повторилась пятнадцать раз. К счастью, банк не сделал ошибок, и, наконец, подсчет был окончен. Больше не оставалось предлогов для новой оттяжки: герцогиня поглядела на груду пачек, поглядела на обе расписки и с них перевела взгляд на Ланни. Неужто она собирается с духом для нового торга?

Но в конце концов она взяла вечную ручку и медленно и нетвердо подписала свое имя на одном листке бумаги, затем на другом и позволила Ланни взять их и спрятать в карман вместе с ручкой. Он поблагодарил ее, обменялся с ней рукопожатием, и, наконец, — это уж был последний акт — она позвала лакея, и тот отнес тяжелый портрет в машину. Герцогиня могла бы потребовать себе раму, и Ланни отдал бы, но она, должно быть, никогда не видела портрета без рамы и думала, что они неразделимы. Картина была так велика, что с трудом вошла в машину.

Ланни и Джерри поехали в банк, и Ланни внес обратно оставшиеся деньги; затем они отправились в столярную мастерскую, где драгоценный портрет тщательно упаковали; затем его на грузовике отвезли в транспортную контору, откуда он был отправлен миссис Мерчисон в Лондон. Картину застраховали в полную сумму ее стоимости. Ланни послал новой владелице телеграмму, в которой извещал ее о состоявшейся сделке, а заказным письмом отправил расписку и чек на остальные деньги, удержав комиссионные и небольшую сумму на оплату расходов. Лишь впоследствии он понял, какое впечатление произвел на фабриканта зеркальных стекол и его супругу тем, что вернул им около 173 тысяч франков. Эту историю будут рассказывать в Питсбурге, слава о ней пройдет повсюду; даже много лет спустя к Ланни будут являться неизвестные ему люди и, сославшись на Мерчисонов, говорить: «Я слышал, что вы берете поручения купить картину и возвращаете своим клиентам то, что вам удалось выгадать при покупке».

Так Ланни заработал большую сумму денег, и заработал необыкновенно легко, точно сорвал с дерева зрелый плод. От этого он намного вырос в глазах своих родных и знакомых.

А меж тем это было только начало, как вскоре выяснилось. Мерчисоны получили свою ценную посылку, распаковали ее у себя в отеле и повесили на стене, против дивана, на котором можно было сидеть и с удобством ее рассматривать. В мыслях Адела уже видела этого великолепного, хоть и свирепого старого воина на почетном месте в своей питсбургской гостиной; она накупила книг о его эпохе и о написавшем его придворном живописце; она начала готовиться к затеянной ею игре и репетировать ее. Вскоре она припомнила, что в их доме в Питсбурге на верху широкой лестницы есть свободное место на стене, как раз подходящее для того, чтобы там повесить какой-нибудь шедевр, Она раздобыла снимок с со=-мнительного Веласкеса и вычитала из книг, что вполне бесспорные произведения этого художника почти невозможно достать; что же касается дель Масо и его возможного авторства, то это не беда, — так решила Адела; в Питсбурге вряд ли кто слыхал о дель Масо, а из знакомых Аделы уж, наверно, никто не слыхал. И Адела приступила к действиям: сперва уговорила своего мужа, а затем послала телеграмму в Жуан-ле-Пэн, запрашивал Ланни о цене двойного портрета.

Ланни ответил, что вызовет Золтана, чтобы тот поглядел на картину и сказал свое компетентное мнение, Веласкес это или не Веласкес; если он скажет, что нет, легче будет уломать старую герцогиню. Ланни считал, что миллиона франков хватит, но на всякий случай не мешает перевести полтора.

Все точно так и сделали, как по расписанию. Явился эксперт, высказал свои сомнения, и старая аристократка впала в ярость, восприняв это как личную обиду. Золтан потом сказал, что заранее это предвидел; люди этого круга не привыкли, чтобы им перечили. Но миллион франков это уже нечто существенное, так дайте старухе время о нем поразмыслить.

Затем Ланни повез своего друга в Бьенвеню, и там все обитательницы дома обращались с Золтаном, как с архангелом, ниспосланным на землю с небес, чтобы увенчать голову Ланни золотой короной. У Золтана была с собой скрипка, и два дня подряд Ланни и Курт играли с ним сонаты. Они чудно провели время, и мысль о герцогине в ее шато, превращенном их стараниями в горячую сковородку, на которой она поджаривалась, ничуть не мешала им веселиться.

Наконец деньги прибыли в банк, и на третий день Ланни в сопровождении Джерри отправился за ними. Золтан настоял на том, чтобы его ученик сам провел всю сделку: учитель решил удовольствоваться более скромной ролью. Так как картина слишком велика и ее нельзя засунуть в машину Ланни, Золтан наймет небольшой грузовик и поставит его у трактира по соседству с замком, и Ланни протелефонирует ему туда в случае победы.

Ланни оставил десять пачек банкнот на попечении Джерри, а двадцать взял с собой и выложил их на стол. Он сидел и слушал, как герцогиня бранилась, кричала, чуть не плакала. Про себя он думал: как странно, что в этой благородной даме так мало благородства, что высокое происхождение не спасает от низких чувств и мыслей. Можно было подумать, что тут происходит не торговая сделка, а хирургическая операция, что герцогине не миллион франков вручают за ее сомнительного Веласкеса, а что у нее сызнова вырывают по одному все ее давно не существующие зубы. Ланни сделал вид, что его достоинство оскорблено, и начал складывать деньги обратно в сумку; он даже встал, собираясь уйти. Когда он был у самых дверей, хозяйка замка позвала его: — Eh bien! Revenez[18].

Это была азартная игра — и он выиграл. Следы волнения сошли с лица герцогини, и она с сосредоточенным видом принялась за дело; не шутка — ей предстояло пересчитать тысячу банкнот! Эту процедуру Ланни наблюдал уже во второй раз и ему ничего не оставалось, как только ждать, пока она не примет деньги, не подпишет расписок и расписки не вернутся обратно к нему, в карман. После этого он протелефонировал Золтану, а герцогиня позвонила лакею; она уже совсем развеселилась— не так трудно примириться с тем, что ты стал миллионером! Картина была так тяжела, что Ланни пришлось помогать лакею, когда тот нес ее вниз по лестнице; а затем появился Золтан с грузовиком и со множеством покровов, один из них был водонепроницаемым; в них завернули бесценное сокровище. Уехали с триумфом. За грузовиком следовала машина Ланни, Джерри помещался рядом с ним, а возле, на сиденье, лежал револьвер.