Верь. В любовь, прощение и следуй зову своего сердца - Камал Равикант
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вдоль дороги тянутся деревянные заборы. Мы проходим мимо пасущихся лошадей, фермерских домов, коровников и ручьев с деревянными мостиками. Внезапно облака расходятся, и сквозь них проглядывает солнце. Ветер стихает. Большое облако закрывает солнце, и снова поднимается ветер.
Мы продолжаем идти. Края облаков окрашены в бледно-красные и желтые тона, их нижняя часть – в бирюзово-серый цвет. Сейчас в облаках много разрывов, и сотни лучей освещают землю, некоторые наклонены под разными углами, другие льются прямо вниз.
«Господи, – Кэт прижимает руку к груди, – это так прекрасно».
Дорога поднимается в гору, и далеко впереди мы видим, как она огибает луг и ведет в лес.
«Как долго вы были с ним знакомы?» – спрашиваю я.
«Восемь лет».
«Ух ты, – удивленно говорю я. – Так долго».
«Так и есть. Я ужасно боялась потерять его и как-то сказала ему об этом. Я все думала: “Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, прошу тебя, не оставляй меня. Я не знаю, как я справлюсь. Я ссохнусь и умру”. Мне была невыносима эта мысль».
Она молчит. Я насчитываю двенадцать ударов посоха, задаваясь вопросом, каково это – испытывать подобные чувства.
«Однажды, – говорит она, – я не видела его целый год и не знала, увижу ли когда-нибудь снова».
«Почему?»
«Видишь ли, дело было в его возрасте и состоянии здоровья. Ему стало трудно заниматься любовью, а потом он и вовсе не смог. Когда это произошло, он прижал меня к себе и сказал: “Это просто означает, что я могу полностью сконцентрироваться на том, чтобы доставить тебе удовольствие”. Но я видела, как трудно ему было принять это. Я спросила его: “На что это похоже?”
Он сказал: “Представь, что я стою у входной двери. Она открыта. Ты наверху. Ты меня слышишь. Я зову тебя, но ты не можешь говорить. Ты не можешь пошевелиться, чтобы прийти ко мне. Вот каково это – не иметь возможности заняться с тобой любовью”».
Стая белых птиц поднимается над деревьями и кружит над головой. Они летят по ветру, поднимаясь все выше и выше. Кэт наблюдает за ними, пока они не перестают кружить и не улетают на восток.
«Со временем ему стало трудно находиться рядом со мной, – говорит она. – Он не мог вынести этой боли. Наконец он сказал мне, что мы должны перестать встречаться. Мы могли разговаривать по телефону, но находиться рядом было слишком больно.
Я думала, что моему миру приходит конец. Я пыталась переубедить его, я умоляла его, но он не захотел. Я думала, что окажусь в камере с мягкими стенами. В течение года я шла по жизни будто слепая, я была неживая. И вот однажды мы разговаривали по телефону, и я выпалила: “Ты мне нужен!”
Он спросил: “Правда?”
“Да, разве ты не видишь? Я не могу без тебя”.
“Хорошо, – сказал он, – в таком случае что ты делаешь сегодня вечером?”.
Мы начали встречаться на автостоянке с видом на пруд, окруженный очень высокими деревьями. Мы покупали чай в соседнем магазине, и пока стояли в очереди, он пел мне. Классические песни, старинные детские потешки. Он держал меня за руку, смотрел мне в глаза и пел. Потом мы сидели в машине, часами разговаривали и смеялись, и когда он целовал меня, это было так чувственно. О, я чувствовала себя такой красивой».
Мы проходим мимо пасущихся на пастбищах коров, у которых на шеях позвякивают колокольчики. Трава становится гуще и вскоре сменяется папоротником и кустарниками. Пробковые дубы и каштаны окаймляют дорогу, когда она сужается до грунтовой тропы, а затем мы оказываемся в лесу.
Под деревьями тихо и прохладно. Я не тороплю ее, зная, что она закончит рассказ в свое время. Тропа усеяна камнями и листьями. Мы проходим мимо поваленных деревьев, их кора гниет, корни тянутся вверх.
Стены из сухой глины становятся выше с обеих сторон, пока мы не оказываемся в глубокой и широкой траншее. Несмотря на то, что тропа ведет в гору, кажется, что мы спускаемся. Толстые деревья склоняются сверху, их покрытые листвой ветви переплетаются над головой. Вскоре ветви окутывают траншею, как сводчатая крыша собора, и глинобитные стены оказываются у нас над головами.
Мы входим в туннель с зеленой крышей. Мы идем до тех пор, пока не перестаем видеть вход позади себя. Когда дует ветер, крыша дрожит. Свет просачивается сквозь листву, и далеко впереди туннель сужается, превращаясь в яркий овал.
Мы сидим на пне, пока Кэт закуривает сигарету. Она начинает затягиваться, но вместо этого сильно кашляет.
«Вы в порядке?» – спрашиваю я, протягивая руку, чтобы поддержать ее.
«Да, дорогой мальчик. Со мной все в порядке. Знаешь, я по-прежнему волнуюсь, когда думаю о нем, – она затягивается сигаретой. В затемненном туннеле тлеющий конец сигареты мерцает, как светлячок. – Ох, вот что мне по-настоящему нужно».
Она делает еще одну затяжку и выдыхает. Будто долгий вздох.
«Я часто говорила ему, что знаю, о чем он думает, – тихо говорит она, – что он чувствует. Мои чувства были обострены. Я пыталась объяснить ему, что я чувствую, но слова не шли с языка.
Говорила, что слова даются так тяжело. Он взял меня за руку и сказал: “Да, но они тоже нужны”».
Она усмехается при воспоминании об этом и курит до тех пор, пока от сигареты не остается только фильтр. Затем она щелчком бросает окурок. Фильтр вращается в воздухе по спирали и отскакивает от стены. Я бросаю взгляд на обручальное кольцо у нее на пальце и не могу удержаться от вопроса.
«А ваша семья знает?»
Она отводит взгляд: «Ну… да».
Я не знаю почему, но я продолжаю допытываться: «Как они узнали?»
«Что ж, мои дети узнали сами. Однажды я собиралась навестить Джулиана, и мой младший сын спросил: “Куда ты едешь?”, а я придумала какую-то отговорку. Я вела машину и думала о том, какую ужасную вещь я совершила. Я никогда раньше не лгала своим детям. Никогда. Это позор – лгать своим детям. Я встретилась с Джулианом, вернулась домой и сказала сыну: “Я только что солгала тебе в первый раз в своей жизни”».
«А ваш муж… Он, я имею в виду, он…»
«Да, я сказала ему».
«Вы сказали?»
В туннеле из глины и веток ее голос звучит глухо: «Я всегда хотела ему сказать. Я хотела спросить его, что мне делать, надеясь, что он скажет: “Бедная ты моя, это просто увлечение, это пройдет”, но, конечно, тогда я этого не сделала. Все произошло
