Первый шедевр - Яков Калинин

Но с этих пор ты понял, как убегать от реальности. Протрезвев, отец неловко просил у тебя прощения. Помнишь, как он говорил? «Прости, парень, я вчера вспылил, но и ты тоже виноват. Зачем ты мне грубишь, когда я выпил».

Ха-ха-ха. Ты всегда был виноват, Грегори. И он просто ждал, пока ты выдавишь из себя: ты меня тоже прости. ТОЖЕ ПРОСТИ! Ха-ха-ха!

Туман обрел физическую оболочку, туго сжимающую его тело. Кокон сплетенных белых нитей, подавленных воспоминаний, невысказанных слов, непережитых эмоций…

Упущенных возможностей, Грегори. Ты только и делал, что упускал возможности. Из-за своей трусости. Поэтому твоя мать кинула тебя, а отец на тебя забил. Поэтому отец твоей женщины унижал тебя. Ведь ты был уже готов слизывать этот чертов виски, чтобы это все закончилось?

– Нет, – прошептал Грегори.

– Что-что? Как будто мышь пискнула под половицей.

– Нет, – тверже сказал Грегори.

Кокон сжался. Белые нити сдавили голову, наказывая за скромное короткое слово. Но на лоб снова легла холодная рука. Успокаивающая, любимая…

Смотри-ка, она здесь. Снова достает тебя из болота твоих неудачных решений. Как тогда, когда вынудила пойти на реабилитацию. Потому что у тебя не хватит сил. Ты слабак, Грегори. Оторвись уже от ее сиськи!

– Нет! Оливия… Оливия…

– Грег, я здесь, – рука сжала его ладонь.

Внутренности кокона запульсировали, нити треснули. Мужской голос в комнате оживился и забубнил с новой силой.

Вспышка. В темноте он сжимает маленький мастихин, пока длинный парень с револьвером и фонариком пытается нащупать Грега лучом света. Ужас и паника сбили дыхание, сковали тело. Луч фонаря бьет в лицо.

И тогда ты совершил свой первый по-настоящему смелый поступок. Как первая обезьяна, схватившая палку и страхом завоевавшая роль вожака. Ты почувствовал силу, отнимая жизнь? Почувствовал, как из его горла брызгами и струями уходила жизнь? Если вдруг забыл – этот момент запечатлел твой белый холст. Это было твое новое рождение. Ты стал новым человеком, способным сотворить шедевр. Сильный, свободный, независимый.

Белые нити высохли и рвались, как ткань больничной ночнушки. В легкие наконец-то проник свежий воздух, сознание прояснялось.

Ты новая версия себя. Человек мыслящий. Время распрямить спину. Осознай себя.

Глаза Тима округлились, источая страх. С глухим звуком револьвер выскользнул из его ослабевшей руки в лужу масляной краски. Брызги крови покрывали лицо Грегори, вместе с ними из тела Тима уходила его душа. Жизнь вытекала сквозь его пальцы, которой он отчаянно сжимал свое горло, пытаясь ее сдержать.

Вот этот момент. Когда ты впервые забрал жизнь твоего врага. Окропил себя его кровью. Рождение происходит через боль двоих людей.

Трещина в коконе с хрустом увеличивалась, обнажая бьющееся в конвульсиях окровавленное тело. Новое тело Грегори. Еще хрупкое и неоперившееся, обтянутое бледной лысой почти прозрачной кожей.

Грег продрал глаза, туман все еще полностью не рассеялся, но позволил разглядеть взволнованное лицо Оливии. Он наконец сжал ее руку. На его лице появилась слабая улыбка.

– Лив, мне так тебя не хватало, – голос все еще был слаб, но больше не дрожал.

– Что ты опять учудил, дурачок, – ласково спросила Лив.

– Мне нужно многое тебе рассказать. Только забери меня из этой чертовой больницы.

– Нам давно пора домой. Твой творческий отпуск сильно затянулся, – голос Лив дрогнул.

Оливия осторожно и неспешно вела внедорожник по дороге под проливным дождем поздним вечером. Она ужаснулась от вида одежды, которую не так давно привезла Грегу к выписке, поэтому купила простецкий серый спортивный костюм в ближайшем магазине за несколько минут до закрытия. Ей не терпелось поскорее вернуться в Лондон, а еще больше – получить ответы от Грега.

В очередной визит, когда она уже готова была забрать его домой, медперсонал решил не пускать ее к пациенту. Пришлось буквально с боем прорываться в палату, которую она, естественно, оплатила. И обнаружила обколотого успокоительными Грега, пускающего слюни на кровати с перемотанными ногами и пристегнутыми кожаными ремнями к кровати. Доктор Питтерсон нес какую-то бессвязную ахинею про ночной побег Грегори, про нервный срыв и даже буйство в палате. Сейчас он был все так же опьянен лекарствами, но уже был в сознании. Мягкий и ранимый, едва стоявший на ногах.

– Грег, ты как? – робко поинтересовалась Оливия.

– Как будто заново родился, – его голос звучал как-то по-другому. В нем слышалась интонация, которую она ранее, кажется, не замечала.

– Мы можем сейчас поговорить?