Крест и клинок - Тим Северин

Пьекур прищурился, глядя на город, потом отдал несколько сигналов свистком. Гребцы погрузили лопасти в воду, правый борт загребал, левый табанил. Галера медленно поворачивалась. Резкий свисток — и гребцы стали одерживать галеру, чтобы стояла на месте. Глянув назад, Гектор увидел, что комиты собрались на полуюте. Стояли они слишком далеко, чтобы разглядеть лица, но ему было интересно, который же из них капитан, прославленный шевалье, слывущий неумолимым врагом мусульман. Даже когда Шабрийан устроил пиршество во время Праздника галер, галерникам было запрещено смотреть прямо на шевалье и его гостей. Это, предупредили гребцов, будет расценено как оскорбление и отмечено кнутом.

Его мысли прервали — мортира оглушительно кашлянула, огромное облако плотного дыма вырвалось из жерла, и галера содрогнулась по всей длине. Палуба под ногами Гектора вдруг провалилась — от мощной отдачи мортиры нос галеры погрузился в море. И волны раскатились от корпуса, словно огромная скала рухнула в воду.

Бомба была видна — черное пятно высоко в небе, волочащее за собой хвост дыма и огня, мчащееся вперед, к берегу. Вот она пошла по дуге вниз и без всякого вреда плюхнулась в воду, не долетев ста ярдов до городской стены. Взрыва не последовало.

— Подведите корабль ближе, пожалуйста, — попросил бомбардир.

Снова свисток Пьекура. Галерники сделали дюжину гребков и остановились. Галера скользнула ближе к тонкой полосе прибоя.

Зарядили другую бомбу, и на сей раз она ударилась на полдороге от берега до города, и раздался приглушенный взрыв.

— Пожалуйста, еще ближе, — попросил бомбардир. — Подведите галеру ближе к цели.

— Здесь могут быть мели, — предупредил Пьекур. — Я не стану рисковать судном. Кроме того, на таком расстоянии мы попадем под огонь городских пушек. У них могут оказаться пушки большого калибра, и они не палят только потому, что берегут порох. Всего один залп способен сильно повредить нам.

— А я не могу увеличить угол, — пожаловался пушкарь. — Сорок пять градусов — это максимум. Я могу только увеличить заряд, а это может разорвать ствол. — Он бросил встревоженный взгляд на Дана. — Позови своего друга с каменоломни, пусть поможет тебе отмерить все точно. Нам нельзя ошибаться.

Всю вторую половину дня Дан, Гектор и Бурдон работали на рамбаде. Они проверяли и вставляли взрыватели в бомбы, загружали их в жерло пушки, чистили ствол мортиры после каждого выстрела и очищали запальное отверстие, помогали бомбардиру заряжать мортиру и устанавливать запал, потом стрелять, пока гребцы одерживали галеру. Бомба за бомбой летели в сторону города то с недолетом, то отклоняясь от курса и падая в сторону. Одна преждевременно взорвалась в воздухе, осыпав осколками оболочки море. Этот случай заставил мортирщика испуганно втянуть в себя воздух. На опыте они постигали, сколько пороха нужно заряжать, чтобы бомба долетала до цели, и какой слой пороха необходим, чтобы снаряд взрывался при попадании. От запалов с ударником отказались, потому что они слишком часто не срабатывали. К закату солнца каждая бомба, которую они посылали, попадала в цель, и клубы пыли вздымались там, где она падала.

Но на город бомбардировка не производила заметного впечатления. Он оставался тих и спокоен. Никто не появился из ворот, никого не было видно на зубчатой стене. Никто не бежал в горы. Не было и выстрелов. Как будто город давно брошен и необитаем. Только все более плотное облако пыли над домами говорило о разрушениях, которые, должно быть, имели место. К сумеркам почти весь запас бомб был истрачен, и в голосе бомбардира слышалось разочарование, когда он велел прекратить стрельбу.

Пьекур приказал гребцам отгрести на безопасное расстояние от берега, и там «Герасим» бросил якорь.

Черные от порохового дыма и наполовину оглохшие, Гектор и два его товарища вернулись на свою гребную скамью и снова были прикованы к месту.

— Думаю, мы причинили больше вреда галере, чем городу, — тихо сказал Гектор.

— Как это? — спросил Дан.

— Рамбада просто подпрыгивала при каждом выстреле мортиры. А мы увеличили заряд, и стало еще хуже. Обшивка палубы ходила ходуном. К вечеру балки под ними тоже расшатались. Когда мы с Бурдоном шли на корму в пороховой погреб, я заметил, что вода в трюме поднимается быстрее обычного. Удивительно, что никто больше этого не заметил.

— Может быть, и заметили, но держат рот на замке. Комиты все были далеко, а младшие чины слишком боятся Пьекура, чтобы вмешиваться. Он, похоже, получил большое удовольствие от этой бомбардировки. Он из тех, кому хорошо, когда другим плохо, даже когда эти другие от него далеко. Едва ли жителям города понравился этот день.

— А я так не удивлюсь, если галера развалится, — сказал Гектор. — Я видел, как строят галеры, и знаю, насколько слабы у них сочленения. Основа подастся — и корабль развалится, уже ничто его не спасет.

— Что ты там ни говори, а это наш шанс удрать, — пробормотал Бурдон. Он все еще мотал головой, пытаясь прочистить уши, и поглядывал на далекий берег.

— И, надо полагать, нас повесят на городской стене за то, что мы сделали.

— Не повесят, когда узнают, что мы невольники.

— А как ты собираешься туда попасть?

— Да вплавь! Я готов хоть сейчас, только больно далеко, — Бурдон подмигнул и потряс рукавом своей рубахи. И какой-то рабочий инструмент из бомбардирского набора упал ему в руку. То был тонкий щуп для прочистки запального отверстия мортиры. — В жизни не видывал лучшей отмычки. Я позаимствовал эту штуку из мешка с инструментами, когда бомбардир укладывал их обратно, и он не хватится ее до утра. А я могу освободить нас хоть сию минуту. — Он сложил пальцы над отмычкой, а потом развел руки — отмычка исчезла как по волшебству. — Я же говорил тебе, я отменный вор, — и он подтвердил свои слова уверенной ухмылкой на заклейменном лице.

Свисток Пьекура — сигнал гребцам спать. Но Гектору не спалось. Он лежал, размышляя, не будет ли безумием принять предложение Бурдона о побеге и — как всегда — не сможет ли он тогда найти след Элизабет. Он ерзал на деревянной палубе, смотрел в небо и вдруг заметил, что звезды исчезли. Небо затянули тучи. Время от времени слышались шаги Пьекура или кого-то из младших комитов, ходящих по проходу, — они несли ночную вахту, и с рамбады время от времени доносился крик вахтенного: все спокойно. Прошел час, другой. Гектор чувствовал, как постепенно меняется поведение стоящей на якоре галеры — она натянула поводок якорного каната. «Герасим» начало покачивать — килевая качка. Шум волн нарастал. Прижав ухо к обшивке палубы, Гектор убедился, что и шум воды, болтающейся в трюме, стал громче. Он ощутил смутную тревогу, объявшую гребцов, спящих или дремлющих вокруг. Мало-помалу он понял, что люди просыпаются, и услышал, как кого-то вырвало — людей со слабым желудком начала мучить морская болезнь. Он сел и прислушался. Голос ветра стал определенно громче. Большая волна прошла под галерой и заставила ее накрениться. Юноша услышал другие громкие голоса. Они донеслись с фордека, и почти сразу же раздался свисток Пьекура. Это был сигнал «весла готовь». Он с трудом поднялся и сел на скамью, цепь на лодыжке больно натянулась. На ощупь, в темноте они с товарищами стали высвобождать рукоять весла из креплений, и в конце концов все было готово для гребли. Теперь «Герасим» тяжело раскачивался на волнах, с каждой минутой все размашистее. Снова прозвучал свисток Пьекура. Гребцы сделали один длинный гребок, потом другой, стараясь войти в ритм. С фордека слышались крики, команде на рамбаде приказали поднять якорь. В ответ послышалась ругань, и босые ноги Гектора окатило водой. Он заметил в криках нотку тревоги, даже паники.