Водолаз Его Величества - Яков Шехтер

Впрочем, пустой была не только камера, но и вся гауптвахта. С мелкими провинностями командиры подразделений разбирались сами, не доводя дело до гарнизонной гауптвахты, то есть до глаз начальства. Крупные проступки случались довольно редко, поэтому тюрьма большую часть года пустовала.

Передав следователю показания, Артем стал ожидать развития событий, но ничего не последовало. Дни шли за днями, а про него словно забыли, оставив наедине со своими думами.

Первое время Артем раз за разом мысленно возвращался к событиям того злосчастного утра, проверяя себя на разные лады, но ни в чем не обнаружил слабины. Все было сделано правильно, ему нечего стыдиться или скрывать. Он станет стоять на своем – и будь что будет!

На четвертый день Артем стал думать о Варе. Он давно гнал от себя мысли о ней, ведь стоило лишь представить ее лицо, как по спине прокатывалась волна сладких мурашек. Служить с этим было невозможно; хотелось не лезть под воду, а помчаться в Кронштадт, вломиться в кабинет Варвары Петровны и…

Он плохо представлял, что станет делать дальше, но главным, корневым было оказаться рядом, услышать голос, заглянуть в глаза. А дальше… дальше как получится…

Сейчас, в полном одиночестве и вдали от службы, он мог позволить себе унестись мыслями в хрустальное пространство мечты. Но чем больше думал Артем о Варе, чем подробнее представлял долгожданную встречу и все, что может произойти после нее, тем явственней понимал, что ничего из его любви не выйдет.

Чувство не соглашалось. Чувство говорило о чудесах, о необычных совпадениях и счастливых обстоятельствах, о том, что Всевышний не стал бы понапрасну посылать ему такую любовь, что нужно быть упрямым и не сдаваться. А препятствия на пути – просто испытание, проверка глубины его чувства и чистоты помыслов.

В груди становилось тепло, а в голове воздушно, хотелось просочиться через решетку на окне, воспарить к небу белой птицей и понестись в далекий Кронштадт.

Но спустя несколько минут восторг стихал, разум брал верх и в два счета объяснял чувству безнадежность и бессмысленность такого рода надежд. А Всевышний… Он послал эту любовь, чтобы проверить Артема на верность заповедям и преданность вере. Она – не возвышающее душу чувство, а уловка, западня, из которой нужно немедленно выпутываться.

Артем давал себе слово выкинуть Варвару Петровну из головы и пытался перевести мысли на Митяя или Бочкаренко. Горькие размышления о судьбе близких ему людей сменялись беспокойством о собственном будущем: предстоящем неправедном суде, несомненном осуждении и наказании. Каким будет это наказание, он не знал, и пытался представить, что ему грозит за «халатные действия, приведшие к смерти старшего водолаза».

Прямо посреди этих тревожных размышлений к сердцу вдруг подплывало теплое облачко, горло мягко сжималось, а перед глазами возникало лицо Вареньки, почему-то всегда грустное, даже скорбное. Иногда ему казалось, будто он видит в ее глазах блестящие точки слез.

«Наверное, Варенька тоже скучает», – думал Артем, погружаясь в сладкие грезы. Через полчаса он спохватывался, вспоминал о своем твердом решении выкинуть ее из головы, мысли возвращались к начальной точке и опять бежали по кругу.

В одну из ночей, когда месяц заглянул в окно камеры, залив ее мертвенно-белым светом, Артем разозлился.

– Сколько можно размышлять об одном и том же?! Я в темнице, и мысли мои тоже в темнице. Пора думать о другом и по-другому. Как жаль, что мне не под силу изменить прошлое! Вычеркнуть пару встреч и вырваться на волю!

Давнее происшествие, невольным свидетелем которого он стал в детстве, будоражило воображение Артема.

Ему было восемь или девять лет. Вместе с отцом он пришел рано утром в синагогу растопить печки. Вернее, растапливал отец, Аарон дожидался, пока тот закончит и отведет его в хедер. До начала молитвы оставалось около получаса, большой зал, залитый синими сумерками уходящей ночи, был пуст. Только ребе Шломо Бенцион приходивший в синагогу до рассвета, сидел на своем месте, закутавшись с головой в молитвенную накидку – талес.

В это утро развозчик дров Игнат привез свой товар и принялся привычно и быстро складывать поленницу в дальнем углу двора синагоги. Аарон стоял на крыльце, наблюдая, как ловко обращается Игнат с увесистыми полешками. Вдруг ход работы прервался, Игнат истошно заголосил и принялся колотить поленом по дну телеги. Затем он отбросил полено и, шатаясь, двинулся к крыльцу.

Лицо его побагровело, глаза лихорадочно блестели. Прижимая губы к руке выше кисти, он что-то высасывал, сплевывая каждые несколько секунд.

– Воды! – хрипло проорал он. – Скорей воды!

Аарон кинулся внутрь здания и, расплескивая на ходу воду, принес Митяю полную кружку. Но тот пить не стал, тщательно прополоскал рот, промыл руку и прижал ее к груди, как больного ребенка. Чуть выше кисти багровели две точки.

– Гадюка, – прохрипел Игнат. – Здоровенная. Зубы, что сапожное шило, прокусила до самой кости. Все, конец мой пришел.

Багровость его лица сменила смертельная бледность, и Аарон, не помня себя от страха, помчался за отцом.

– Водки, – прохрипел Игнат, увидев Лейзера. – Последний раз в жизни, дай выпить.

Лейзер, не отвечая, взял его за руку, осмотрел место укуса и с неподходящей его возрасту прытью побежал в синагогу. Спустя несколько минут на крыльце появился ребе Шломо Бенцион.

Лицо Игната шло багровыми пятнами. Опрокинувшись на ступеньку, он хрипло дышал, поводя по сторонам совершенно обезумевшими глазами. Ребе накинул на голову талес и несколько мгновений стоял, раскачиваясь. Талес прикрыл глаза и нос цадика, оставив открытыми губы, и Аарон видел, как они шевелились.

Ребе отбросил с головы талес и произнес совершенно будничным голосом:

– Лейзер, принеси змею.

Лейзер тут же отправился к телеге и спустя минуту принес за хвост змею с размозженной головой. Ребе окинул ее внимательным взглядом, бросил:

– Это неядовитый уж, – повернулся и ушел в синагогу.

– Игнат, это уж, – ухватившись за плечо развозчика, Лейзер тряс его что было сил. – Слышишь, это уж!

Игнат посмотрел на него мутным взором, потом в его глазах сверкнул огонь понимания. Рывком выпрямившись, он переспросил:

– Это уж?

– Ну да! – Лейзер поднес змею прямо ему под нос. – Уж, не видишь, что ли!

После пяти минут забористого мата Игнат поднялся на ноги и стал складывать поленницу.

Из хедера детей по домам разводил бегельфер, помощник меламеда. Дорога проходила мимо шинка, владел им дядька Опанас, здоровенный мужик с пудовыми кулаками. Шинок он держал в строгости и порядке, стоило пьяной компании зашуметь, как дядька Опанас зычно предупреждал: «Не балуй, хлопцы!» – и этого хватало.

Поравнявшись с шинком, Аарон увидел, как Опанас выпроваживает с трудом держащегося на