Шаман из космоса - Ксения Викторовна Незговорова

чтобы похитить отца. Это какая-то неудачная шутка, конечно, он жив, но его собираются украсть, взять в плен, и прямо сейчас я должен спасти этого спящего человека. И я накинулся на врача с кулаками.

Не помню, что происходило потом; наверное, мне сделали какой-то укол. Не могу забыть сон, который мне тогда приснился. Я слышал оглушительный смех, проклятия и презрительные выкрики: «Ты убийца». Кто-то сорвал с моей головы нелепую соломенную шляпу, чей-то плевок в лицо заставил меня стиснуть зубы, и я едва сдержался, чтобы не ответить тем же. Несколько раз мне дали пощёчину и наступили на ноги. Однажды я вскрикнул от боли, которую больше не мог терпеть, и увидел перед собой жёлтое старческое лицо с презрительным взглядом.

Рассказчик снова замолчал, хотел было закурить, но пачка из-под сигарет оказалась пустой. Аграфена Волкова, которая то и дело вытирала глаза носовым платком, шумно высморкалась и протянула водителю сигару. Тот одарил её вежливой улыбкой, но отказался.

– Боюсь, мне не стоит курить. На самом деле у меня больное сердце.

Тётя Груша в расстроенных чувствах всплеснула руками, ассистент фокусника пробормотал что-то маловразумительное, Кит зашмыгал носом и почти сразу пожаловался на зверский холод. Никита ощутил резкое головокружение и, наверное, потерял бы сознание, но Мира вовремя сжала его руку.

– Мою историю можно закончить, больше со мной не происходило ничего особенного… Вы видите перед собой живого мертвеца. – водитель вздохнул, сцепил руки в замок – раздался хруст утомлённых пальцев.

– А как же… эпилог? – спросила девушка с малиновыми волосами. В её глубоких глазах застыла едва уловимая печаль. По опущенным уголкам губ можно было догадаться, какую сильную боль она испытывала. Мира сочувствовала несчастному человеку, её сердце всегда откликалось на чужое страдание. Единственное, что она может сделать, чтобы на время заглушить отчаяние рассказчика, – дослушать его историю. Девушка вспомнила чеховского Иону, который не смог найти собеседника в бездушном человеческом мире. Она бы с радостью шагнула в текст, чтобы обнять страдальца за плечи…

– Если вам интересно… – начал было водитель, но Цепеш резко оборвал его зарождающуюся вежливую реплику:

– Рассказывайте же!..

Трофимов тяжело вздохнул, покрутил в руках пробку от термоса и выронил – она покатилась по грязному полу и скрылась под ногами Кита. Тот даже не шелохнулся, а водитель ничего не заметил – разве что руки теперь были непривычно свободными. Он продолжил повествование, но уже сухо и торопливо, как будто хотел быстрее закончить. Его бледное лицо не выражало никаких эмоций, морщины на лбу разгладились, нижняя губа больше не вздрагивала, но глаза окончательно потухли. Никита подумал, что это взгляд мёртвого человека, который всё ещё не может выбраться из своего телесного плена. Но душа уже свободной птицей парила над облаками, поднимаясь всё выше, и звала несчастного странника за собой. Он до сих пор замыкал слух, потому что отказывался верить в неизбежность смерти. Нет, не боялся, а даже готовился и ждал, но ни один человек не может полностью смириться с финалом.

– После смерти отца я утратил надежду. Так и похоронил его в обнимку с тем портретом. Естественно, ни в какую художественную академию я не поступил – пошёл в педагогический. Стал учителем изобразительного искусства – предмета, который в школах не считают обязательным. И если честно, я шёл туда ради денег, пусть небольших, но всё же… Оставаться в осиротевшем отцовском доме я не мог, хотя и был его единственным наследником. Мысль о продаже причиняла мне боль, да и вообще казалась кощунственной. Как я мог распоряжаться чужими воспоминаниями? Отец взвалил на мои слабые плечи нелёгкий груз, и я решил сбежать от ответственности.

***

Чудаковатый педагог вернулся туда, откуда однажды был изгнан, почти как Адам и Ева из жестокого рая. Петя стал учителем изо в том самом детдоме, у ворот которого его нашли одной морозной ночью.

Он не сразу узнал свою Ассоль в полноватой уверенной женщине. Она следила за осанкой и держала голову всегда немного выше, чем требовалось, из-за чего выглядела несколько надменной. Двойняшки – мальчик и девочка – тянули её за подол платья и называли мамой. Она грозила им пальцем и просила подождать в кабинете.

– Боже мой, ни минуты покоя! – воскликнула женщина. Петя подошёл ближе и встал напротив. Он растерянно откашлялся. Она бросила на него высокомерный взгляд.

– Что вы хотели? – бесцветным тоном спросила женщина.

Петя надеялся, что она узнает его, но этого не произошло, поэтому он окончательно растерялся. Как представить себя? Что нужно сказать? И зашепелявил сильнее обычного:

– Простите… Чего же я в самом деле хотел? – юноша переминался с ноги на ногу и, наверное, выглядел сумасшедшим. – Я слишком волнуюсь. Если честно, даже не знаю, с чего начать. В общем, я прошу у вас место… – умолк, потому что не хватило воздуха. Внимательно посмотрел на воспитательницу… Нахмуренные брови и морщинка на переносице, полуоткрытый рот – точно собирается что-то сказать, но сдерживает себя. Слушает с такой снисходительной внимательностью, что хочется спрятаться под землёй, в невидимой пещере, вдали от проницательных судей. Она всегда хотела казаться сильной и высокомерной, но Петя прекрасно знал, какой ранимой была её душа на самом деле.

И вдруг уголки тонких губ дрогнули, и в глазах как будто блеснула внезапная догадка. В предчувствии непрошеных слёз женщина отвернулась и сделала вид, что всецело увлечена божьей коровкой на полосатой стене.

– Так… – споткнулась на этом учительском слове. – Вы хотите у нас работать?

Петя кивнул и опустил глаза. Сердце бешено стучало в груди. Наверное, вот-вот случится приступ и юношу увезут на скорой. В ту минуту он бы отдал всё на свете за то, чтобы никогда не очнуться. Но надо было что-то ответить – Кира всё-таки его не узнала.

– Учитель изобразительного искусства, – на одном дыхании выпалил Петя.

Так он начал педагогический путь, вернувшись в alma mater. И тогда, и сейчас его мать-кормилица оставалась совершенно равнодушной к своему блудному сыну.

Нетрудно догадаться, что он снова стал объектом всеобщих насмешек. У него так и не получилось избавиться от привычки шепелявить. Если бы это был врождённый недостаток, Петя бы не удивлялся. Но почему он не мог избавиться от того, чему научился? Всего лишь никому не нужная глупая забава, которая в конечном счёте стала его билетом в ад.

Дети по природе своей жестокие существа, особенно когда они становятся частью толпы. Она волком набрасывается на слабака и упивается мнимым превосходством. Тот же – проклятый, одинокий – гибнет, потому что не выдерживает такого натиска.