Шаман из космоса - Ксения Викторовна Незговорова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В тот самый момент, когда ученики совершенно разбушевались и каждую робкую реплику учителя встречали звонким смехом, дверь в кабинет открылась. Петя вздрогнул от неожиданного скрипа, но никого не увидел на пороге, и в отчаянии воззвал к детям:
– Пожалуйста, успокойтесь! Давайте просто продолжим урок!
Но они ничего не замечали и отказывались слушать; самый старший из них изобразил глупую гримасу и передразнил учителя с таким мастерством, что все прыснули.
Трофимов почувствовал, что уже не владеет собой. Он принялся искать носовой платок, чтобы вытереть пот с измученного лица. И вдруг заметил: на столе не было сумки! Кто-то вытряхнул из неё бумажник и связку ключей, которые Петя сразу же спрятал в карман. Но сама сумка с кистями, гуашью и папкой для черчения исчезла! Видимо, один из милосердных учеников заступился за неуклюжего учителя, поэтому у него всё ещё были деньги на еду и ключи от комнаты. Однако несчастный не чувствовал облегчения: бумагами и красками он дорожил гораздо больше. И если бы Петя владел всеми богатствами мира, то с радостью отдал бы их ради той самой папки с рисунками. Он снова писал портрет Ассоль, которая теперь превратилась в сильную женщину-воительницу с блестящими глазами и морщинкой на переносице.
Она появилась в ту самую минуту, когда учитель был готов выпрыгнуть из окна вслед за бумажной бомбой. По классу пронёсся испуганный шёпот:
– Кира Васильевна!..
Молодой педагог обернулся – она держала над головой пыльную, изрезанную ножом сумку.
– Кто это сделал? – ледяным тоном спросила Кира.
На глазах учителя неуправляемые волки тотчас же превратились в ягнят. Они не смели поднять головы, потому что боялись увидеть нахмуренные брови воспитательницы. Тогда Петя впервые подумал о том, что эта грозная женщина с низким голосом стала двойником своей матери.
– Если никто не признается, тогда я высеку весь класс, – тоном, не терпящим возражений, заявила она. И Петя не сомневался, что воспитательница сдержит обещание.
В конце концов два мальчугана застенчиво выступили вперёд. Это был двухметровый парень с прыщавым лицом и вихрастый тощий мальчишка с восхищённо испуганным взглядом. Первый больше всего на свете любил плевать себе под ноги, а второй всегда выглядел таким удивлённым, как будто заблудился в гастрономе. Любитель плевков оказался намного благороднее: он взял всю вину на себя и попросил не трогать несчастного товарища.
– Высеките меня за двоих, – юноша склонил голову перед беспощадной властительницей судеб.
Петя презирал любое рукоприкладство: такой способ воспитания был противен его скромным педагогическим взглядам, поэтому он не стал описывать эту жестокую сцену. Кира говорила потом, что за каждое преступление должно последовать наказание, а если проявишь сочувствие и откажешься от угроз – тебя перестанут уважать. Но всё-таки за этим напускным безразличием и свирепым взглядом скрывалась маленькая ранимая девочка с лучистыми глазами.
После того случая воспитательница позвала учителя в свой кабинет. Он чувствовал себя почти так же неуютно, как и несколько лет назад, когда в этом самом месте впервые столкнулся лицом к лицу с будущим отцом. Та же трещина на потолке, зарешёченное окно и деревянный стол, похожий на угрюмого инвалида. Правда, на жёлтых, выцветших обоях вместо нелепых картин с птицами висел спасённый портрет Ассоль. Петя не смог сдержать удивлённого возгласа: значит, эта надменная женщина с вечно нахмуренными бровями знала, кто он на самом деле. Быть может, втайне посмеивалась над его беспомощностью или злорадствовала, пока вертела в руках статуэтку Фемиды. Но Петя нисколько не обижался и не чувствовал себя уязвлённым, хотя и немного стыдился самого себя. Прошло столько времени, что, кажется, сменилась не одна эпоха, и Ассоль превратилась в Снежную королеву, а он не смог даже приблизиться к идеалу – настойчивому и целеустремлённому Грэю.
Кира с шумом отодвинула стул, поставила статуэтку, которая нервно закачалась, как будто грозилась упасть и расколоться на части, вытащила из сумки блестящий портсигар и бросила на собеседника вопросительный взгляд. Он поспешил отказаться, потому что признавал только отцовский табак, сел на краешек стул и почти сразу вскочил. Нет, Петя не мог сидеть напротив этой женщины, в то время как его колени бились в безумных конвульсиях. В ту минуту он совершенно забыл о существовании самоконтроля, и его противоречивые чувства вырывались наружу, даже не спрашивая разрешения у глупого хозяина.
– Думаешь, я не догадывалась? – наконец спросила она. Пете казалось, что Кира держит в руках острый нож, который режет тишину на куски.
– Наверное… этот портрет… – юноша никак не мог собраться с мыслями и только указывал на свой последний рисунок. Воспитательница заключила его в рамку-тюрьму. Только за какие провинности этот портрет сделали пленником?
Кира злилась на друга. Она поджала губы и оглядела его сверху вниз.
– Я в первую же секунду знала, что это ты. Тогда, когда ты стоял у меня за спиной, как… приглашённый на казнь, – она не докурила сигару и пренебрежительно бросила её в пепельницу. И Пете показалось, что на какую-то долю секунды он сам превратился в эту недокуренную сигару. Юноша задрожал и весь сжался, точно стал маленькой запятой в середине нескладного предложения.
– Прости. Я думал, что будет лучше не признаваться, – промямлил учитель.
Кира запрокинула голову и расхохоталась; Петя подумал, что именно сейчас настал час расплаты и теперь он в аду. Демоны читают сценарий его жалкой жизни и высмеивают каждую строчку.
– Я действительно ненавижу тебя. И мне больно видеть, что ты до сих пор не умеешь постоять за себя. Да ещё и эта жуткая дикция… Не припомню, чтобы у тебя раньше были с этим какие-то проблемы.
Петя не знал, что ответить; каждое слово впивалось в его сердце острым шипом. Наблюдал за размеренными движениями богини и думал, что она похожа на азартного игрока в дартс. Точность броска поражала: дротик презрения попал прямо в яблочко, и мишень взвыла от невыносимой боли.
Кира приблизилась к юноше. Он чувствовал её дыхание, видел седые завитки на висках и родинку на левой щеке. Она наклонилась, потому что всё ещё была