Охота в параллельных мирах - Иван Франке

— Или его будущий маршрут. — Владислав хлопнул робота по плечу и, потерев ушибленную ладонь, добавил: — Скорее всего… Его маршрут, вот где собака зарыта. Он боялся, что нам станет известен его маршрут.

— А где собака зарыта? — вдруг поинтересовался Ворчун.

— А, не обращай внимания. — Владислав направился к мэрии. — Это я так, к слову, — бросил он через плечо, видя, что андроид не отстает. — Иди-ка, займись товаром, пока этот хмырь у нас не пошарился.

— Убийца сам вынес себе приговор и привел его в исполнение, — заявил Катаро, едва агент переступил порог.

— Я что-то ничего не понял, — опешил Владислав. — Как это? Сам себе руки отрубил, что ли или как?

— Нет, он ушел из города.

— Но постойте, город ведь закрыт. Как он мог уйти?

— Пойдемте, я все объясню. — Чиновник поднялся из-за стола.

Через полчаса они оказались возле одной из створок ворот, отгораживающих город от убийственного излучения солнца. В створку ворот была врезана небольшая калитка. Сейчас она была неплотно закрыта и яркий ослепительный белый свет миллиметровой ниточкой очерчивал ее контур. Возле двери копошился богомол, собирая полумертвых насекомых в банку.

— Почти все нюхач погиб, — прощелкал он, повернувшись к мэру. — Звезда светить сильно, мне жаль.

Двое техников возились около двери, надев черные очки. Наконец, заклинивший механизм пришел в действие и бронированная дверь с громким лязгом встала на место.

— Как нюхачи? — поинтересовался Катаро.

Богомол поднял банку на уровень фасеточных глаз и, встряхнув ее, с сожалением в голосе ответил:

— Больше не жить. Сильный свет — смерть, много свет — смерть. Я учить новый нюхач.

Владислав, привычным движением активировав коммуникатор за ухом, позвал:

— Ворчун! Этот придурок ночью выбрался из города. Пригляди за кораблем. Он наверняка постарается до «Ирги» добраться.

— "Ирга" под контролем, — отозвался андроид.

— Вы что, думаете он еще жив? — спросил вдруг мэр. — Зря, на таком солнце никто более двух часов не выдерживает. Потом, когда город откроется, мы наверняка найдем его обугленный скелет.

Раденко чертыхнулся. Забывшись, он разговаривал с Ворчуном вслух.

— Кстати, — продолжил чиновник, — неужели ваш богомол на таком удалении вас может слышать?

— У него очень чуткий слух, — выкрутился Владислав. — Правда, слышать он может только меня.

— У нас на это уходят годы тренировок, — Катаро с восхищением посмотрел на агента.

— У нас тоже, — не краснея соврал в ответ Владислав.

Следующие три дня прошли без особых происшествий. Ворчун по вечерам и все ночи напролет мастерил всякие механические игрушки и приспособления, а днем бойко торговал. На вопрос Владислава, зачем он возится с игрушками, тот заговорщиским тоном пояснил:

— Я делаю точные действующие копии вездеходов, машин и паровозов. Может быть когда-нибудь кто-то из них — он кивнул в сторону мальчуганов, облепивших ларек и с восхищением наблюдавших за паровозиком, бойко бегающим по игрушечным рельсам, — догадается построить то же самое, но большего размера и двинуть свою цивилизацию вперед. До сих пор ничего из транспортных средств, кроме этих дирижаблей, — он показал глазами на покоящиеся со сложенными мачтами корабли купцов, — у них я не видел. А это всего лишь игрушки и закона мы не нарушаем, лишь слегка подсказываем.

— Ну-ну. — Владислав потрепал вихрастого мальчугана по голове и с удивлением обнаружил, что сердце у него екнуло. Ему тоже захотелось иметь детей. Вот такого непослушного мальчугана и еще девочку, точь в точь похожую на Эстер. Он встряхнул головой, отбрасывая наваждение и зашагал прочь.

К вечеру все купцы дружно начали сворачивать торговлю и убирать свои ларьки. Через два часа на площади не осталось ни одного ларька, но зато повсюду появились складные стульчики и надувные матрасы. На всякий случай мужчины готовились провести ночь вне стен своего дома. Большинство купцов этого города, набрав молодых парней в слуги, ушли в другие города на ярмарки, а пришедшие караваны восполнили образовавшийся недостаток мужчин, так что перевеса какого-либо пола не ощущалось.

Богомолы тоже потеряли покой и, бросив своих хозяев, сбивались плотными кучками, шевеля усиками и о чем-то между собой переговариваясь. Вскоре гонг оповестил всех об окончании ярмарки. Уличные фонари приглушили свет и город погрузился в полумрак. Однако мужчины, вместо того, чтобы ложиться спать, дружно взялись прихорашиваться. Они повытаскивали свои расчески и благовония и на скорую руку расчесывали волосы, бороды и натирались душистыми кремами, от которых зачастую спирало дыхание.

У Владислава снова сладко защемило сердце. Он повернулся на другой бок и попытался уснуть. Но перед глазами возникали поочередно сменяющие друг друга картинки: то перед ним стояла миниатюрная Эстер, манящая и сладкая, то вдруг она превращалась в айорку с распущенными черными волосами и расправленными крыльями, а то он видел Лин, красивую девочку из Корсула. Только сейчас большеглазая девочка-подросток была уже взрослой особой.

Удар гонга разбудил Владислава. Еще ничего не понимая, он сел, протирая глаза.

— Полночь, — пояснил ему оказавшийся рядом молодой купец.

В тот же миг площадь осветилась включенными фонарями и на площадь рекой влилась толпа разодетых женщин. Двери домов хлопали, выпуская на улицу все новых особ женского пола. Мужчины приосанились и стояли, словно статуи, бросая многоречивые взгляды по сторонам. Женщины не стесняясь разглядывали товар и то тут, то там какая-нибудь из них брала мужчину за руку и уводила домой. Счастливчик расплывался в улыбке и бросал по сторонам гордые взгляды, шествуя за хозяйкой, как бычок на привязи.

Из созерцания этой картины Владислава вывело легкое прикосновение к руке. Вздрогнув, он повернулся и встретился взглядом с молодкой. Она протянула ему свою ладонь, и убедившись, что от ее прикосновения мужчина не отстранился, взяла его за руку и повела за собой.

Такой страстной ночи он не испытывал давно. Страсть поглотила его полностью, без остатка. Владислав нежился в объятьях незнакомки, он извергался словно вулкан, он ничего не видел и не понимал что с ним. Он взрывался маленьким атомным взрывом, он превращался в одуванчик, теряющий свои семена-парашютики, он вспыхивал сверхновой и сгорал без остатка, снова и снова возрождаясь из пепла. Такого с ним не было с тех пор, как он проходил обряд посвящения в мужья у айоров, но тогда он был опоен каким-то наркотиком и плохо помнил происходящее. Сейчас все было не так. Он просто сгорал от любви и ему казалось, что каждая минута, каждая секунда этой страсти навсегда алмазной фрезой врезается в гранит его души…