Кожаный Чулок. Большой сборник - Фенимор Купер

Подкрепившись кружкой пунша, мистер Джонс извлек свой хранимый в тайном месте «корабельный журнал», уселся за стол и приготовился расшифровывать записи Бенджамена, чтобы выяснить наконец, что же произошло, пока он отлучался из поселка, а заодно и перенести их с грифельной доски на бумагу. Бенджамен фамильярно оперся одной рукой на спинку кресла шерифа и указательным пальцем второй руки, согнув его крючком, напоминающим собственные каракули, водил по доске, истолковывая содержание записей.

Шериф прежде всего обратился к изображению компаса, им же самим вырезанного в углу доски. На компасе были четко обозначены страны света и нанесены необходимые деления, так что всякий, кому когда-либо приходилось управлять судном, легко бы тут во всем разобрался.

— Ого, я вижу, и здесь всю прошлую ночь дул юго-восточный ветер! — начал шериф, удобно расположившись в кресле.— Я надеялся, что он нагонит дождь.

— Ни единой капли не выпало, сэр. Видно, там, наверху, опустела бочка с пресной водой. Коли со всей округи собрать ту воду, что пролилась с небес за три недели, на ней не проплыть и пироге Джона, а ей и дюйма глубины достаточно.

— Но ведь, кажется, к утру ветер стал другой. Там, куда я ездил, погода переменилась.

— И здесь у нас тоже. Я это отметил.

— Что-то не вижу.

— Как это «не вижу»?— проговорил дворецкий несколько ворчливым тоном.— А это что? Вот отметка, как раз напротив норд-норд-оста, и тут я еще пририсовал дужку, восходящее солнце, чтоб, значит, показать, что дело было в утреннюю вахту.

— Да-да, все понятно. Но где же отмечено, что ветер переменил направление?

— Неужто не видите? Вот чайник, из носика у него валит пар — сначала вверх, а потом малость отклоняется к зюйд-зюйд-весту. Вот это, стало быть, и значит «ветер переменился». Ну, а дальше, там, где вы нарисовали мне голову борова, рядом с компасом...

— Борова? Ага, ты хочешь сказать — Борея. Так зачем же ты провел линии от его рта ко всем сторонам света?

— Это не моя вина, сквайр, это все ваш треклятый климат. Вот, скажем, сегодня. Ветер дул по всему компасу, а в полдень завернул небольшой ураган — вон он у меня помечен. Я помню, однажды такой же вот зюйд-вест — дело было на Ла-Манше — дул три недели подряд, да еще сеял дождик, так что умываться можно было водой не из бочки, а прямо из небес.

— Хорошо, хорошо, Бенджамен,— остановил его шериф, записывая в журнал.— Кажется, я понял. Так-так, над восходящим солнцем туча, значит, утро было туманное.

— Ну понятно.

— Вчера было воскресенье, и ты отметил, сколько длилась проповедь. Раз, два, три, четыре... Как, неужели мистер Грант читал ее сорок минут?

— Да, что-то вроде того. По моим песочным часам вышло, что говорил он добрых тридцать минут. Теперь присчитайте время, которое я потратил, чтобы перевернуть часы, да прикиньте еще пару минут, потому что проделал я это не очень-то ловко.

— Послушай, Бенджамен, по твоим подсчетам проповедь эта получается что-то уж очень длинная. Не может быть, что тебе понадобилось десять минут на то, чтобы перевернуть часы.

— Да видите ли, сквайр, пастор говорил так торжественно, я даже глаза закрыл, чтобы обдумать его слова получше, ну вот как прикрывают иллюминаторы, чтоб было поуютнее. А когда я снова их открыл, народ уже собрался уходить. Вот я и прикинул: минут десять пошло на то, чтобы перевернуть часы, и... А глаза-то я зажмурил всего на минуту...

— Э, мистер Бенджамен, не клевещи зря на духовное лицо — ты просто-напросто заснул во время проповеди. — Ричард записал в журнале, что проповедь мистера Гранта длилась двадцать девять минут.— А что это у тебя тут изображено против десяти часов утра? Полная луна? Она что же, появилась среди дня? Говорят, такие случаи бывают, мне доводилось слышать. А что рядом с ней? Песочные часы?

— Вот это? — сказал Бенджамен невозмутимо, заглянув через плечо шерифа и с довольным видом пожевывая табак.— Тут записаны мои собственные делишки. Это не луна, сквайр, это лицо Бетти Холлистер. Я прослышал, что она получила новый бочонок ямайского рома, ну и заглянул к ней по дороге в церковь— ровно в десять часов утра — и хлебнул стаканчик. Я записал это на доску, чтобы мне не забыть потом уплатить ей за выпитое, как подобает честному человеку.

— Вот оно что!— проговорил шериф, с весьма недовольным видом рассматривая эти новшества в дневнике.— И неужели ты не мог нарисовать стакан получше? Он больше смахивает на череп и песочные часы.

— Признаться, сквайр, ром так пришелся мне по вкусу, что после проповеди я опять завернул к Бетти, опорожнил второй стаканчик и поставил его на дно первого, вот это у меня здесь и нарисовано. Но я побывал у Бетти и в третий раз и уже заплатил за выпитое сполна, так что ваша честь может преспокойно стереть губкой все разом.

— Я куплю тебе отдельную доску для твоих личных дел,— сказал шериф.— Мне не нравится, что твои записи в журнале пестрят такими вот пометками.

— Да нет, сквайр, не надо мне доски. Я уже смекнул, что, как видно, пока в этом бочонке не покажется дно, мне придется частенько заглядывать к Бетти Холлистер, ну, я и договорился с ней, и уж она сама начала теперь вести счет выпитым стаканам, все отмечает у себя на внутренней стороне двери. А я делаю зарубки вот тут. И Бенджамен показал шерифу деревянную палку, на которой было старательно сделано пять крупных, глубоких зарубок.

Шериф, мельком глянув на этот новый вид бухгалтерского гроссбуха, спросил:

— А что такое произошло в субботу в два часа дня? Ба, да тут, я вижу, была настоящая пирушка! Стоят две опрокинутые вверх дном рюмки!

— Нет, ваша честь, то не рюмки, то мисс Лиззи и дочка пастора.

— Но они-то зачем попали в твои записи? — воскликнул шериф удивленно.

— Они потому попали сюда, сэр, что чуть не попали в пасть пумы, вот почему,— последовал невозмутимый ответ.— Вот этот зверь — он малость похож на крысу, это верно, но на самом-то деле это и есть пума. А это, килем вверх, валяется бедняга Воин. Погиб на поле брани, словно адмирал, сражающийся за своего короля и отечество. А вот это...

— ...огородное пугало?

— Может, он и смахивает на пугало, но только, ваша честь, я так полагаю, что лучшего портрета мне рисовать еще не доводилось. Это Натти Бампо, он застрелил пуму, которая разорвала собаку и которая съела бы обеих мисс.

— Черт возьми, объясни же толком, что все это значит! — воскликнул шериф, теряя терпение.

— Как «что значит»? Здесь все точно записано, как в настоящем корабельном журнале.

Тут шериф перешел к прямым вопросам, получил на них уже более вразумительные ответы и наконец кое-как разобрался во всем случившемся. Когда изумление Ричарда, а также, скажем мы к чести шерифа, и его волнение несколько улеглись, он снова принялся разбирать иероглифы своего дворецкого.