Страшные сказки Бретани (СИ) - Елисеева Елена

— Спрашиваете, вынесет ли он двоих, сударь? Да он и троих вынесет! Помню, как-то раз занесло нас в Нормандию, и там у нас с Гретой был номер — я выезжал на этом самом коне, а Грета сидела у меня на плечах и вытворяла разные штуки, как она это умеет. Так конь не дрогнул, скакал как ни в чём не бывало, ещё и весело потряхивал головой в такт барабану!

— Благодарю вас, — обратилась Эжени к циркачам, когда конь уже был осёдлан, и Леон садился на него. — Я знаю, что у вас не было причин помогать нам, и от этого ваша помощь ещё более неоценима. Бомани, мой конюх, позаботится о вашем коне — уж это он умеет! Кроме того, я щедро заплачу вам…

— Не нужно денег! — замахал руками Селестен. — Мы все слышали, как вы пытаетесь защитить нас, говорите всем местным, что мы невиновны в бедах, случившихся с юношей и девушкой из деревни. Они, правда, не особо-то прислушиваются… но всё равно спасибо за вашу доброту. К нам, бродячим артистам, редко бывают добры.

Времени на долгие прощания не было, поэтому Эжени забралась в седло за спиной Леона и крепко обхватила его за пояс, Леон пришпорил коня, и вскоре они уже неслись прочь от мрачных тёмных холмов и застывшего в молчании леса, к дороге, петляющей, как змея, к виднеющимся вдали очертаниям замка. Аякс не солгал насчёт силы и выносливости рыжего коня — тот без особых усилий принёс двоих всадников к замку как раз в тот миг, когда Сюзанна и Бомани уже почти завершили спор о том, кто из них пойдёт сообщать старосте Буше о пропаже госпожи Эжени и её верного помощника. Услышав стук копыт, слуги выбежали во двор, и к тому времени, как рыжий конь довёз Эжени и Леона до самых дверей, Сюзанна уже проливала слёзы радости, а Бомани только качал головой и бормотал себе под нос что-то на своём родном наречии.

— Госпожа Эжени, вы так долго! Господин Лебренн, а вас вообще целые сутки не было! — Сюзанна всплёскивала руками, бросаясь то к одной, то к другому. — Как же так? Мы уж думали в деревню бежать, звать на помощь…

— Не надо, — одними губами проговорила Эжени, соскальзывая с коня в вовремя распахнутые объятия Леона. — Не надо никого звать. Всё уже закончилось.

— Где вы были? — Бомани с тревогой воззрился на Леона.

— В лесу, — коротко ответил тот.

— Всю ночь?

— Именно. И надеюсь, вы понимаете, — он пристально посмотрел на Сюзанну, — что об этом не следует знать посторонним?

— И то верно, — вздохнула Эжени, тяжело опираясь на руку служанки. — Не говори никому в деревне, что нас не было всю ночь. А если начнут спрашивать про господина Лебренна, ответь: он уехал без предупреждения, я бросилась его искать, но на рассвете он вернулся. И больше ничего не было, слышишь?

Сюзанна возмущённо заахала, утверждая, что она не сплетница, отродясь ею не была и скорее умрёт, чем выдаст тайну своей госпожи, но Леон её уже почти не слышал. Собственные ноги казались ему выточенными из дерева, лестница, ведущая наверх, — бесконечно длинной, и когда он, наконец-то преодолев невозможно долгий путь, очутился в своей спальне, то без сил повалился на постель и тут же погрузился в спасительное забытье.

***

Леон и Эжени проспали почти весь день, поэтому добрые вести дошли до них ближе к вечеру. Мишель Буше и Алиса Моро благополучно пришли в себя и даже не помнили о событиях, приведших к их странному состоянию. Мишель пожаловался на жуткий голод и первым делом набросился на сваренный матерью суп, Алиса посетовала, что у неё ужасно болят ноги, что она в ближайшее время не сможет выходить из дома, и тут же, схватив иголку с ниткой, уселась возле колыбельки младшего брата штопать прохудившиеся вещи. Ни родители, ни соседи, ни священник, ни травница не смогли объяснить внезапное исцеление и только возносили хвалы Господу за то, что всё закончилось хорошо.

Бродячие артисты пробыли в здешних краях недолго — несмотря на то, что их уже никто не обвинял в колдовстве, а кое-кто даже вновь стал ходить на их представления, репутация цирка дядюшки Селестена была подпорчена. Через неделю они уехали прочь, тепло попрощавшись с Эжени де Сен-Мартен и её подручным. Рыжий конь, вымытый и накормленный Бомани, был возвращён циркачам в тот же день, когда Эжени и Леон забрали его, и с тех пор даже как будто имел более значительный вид, чем раньше. Леон несколько раз порывался пойти к Сильвии и попросить её погадать ещё, но убедил себя этого не делать — какой толк от новых предсказаний, если они будут столь же туманными, как и первое?

Лесные духи сдержали своё слово: Мишель и Алиса излечились, и никто больше не заблудился в лесу и не пострадал от действия чар. Очевидно, как и предполагала Эжени, Ольховый король и его королева предпочли затаиться, а не мстить, чтобы не лишиться своих владений и своей магии. Лисёнок больше не появлялся, но вечером того же дня, когда очарованные были расколдованы, а конь возвращён циркачам, Эжени нашла на своём подоконнике три листа с деревьев — ясеня, дуба и тёрна, а рядом с ними — перо фазана. Она сохранила их, положив между страницами одной из многочисленных книг о колдовстве, и часто вздыхала, жалея, что не расспросила Лисёнка о магии и чародействе, когда была такая возможность.

Время шло, и в землях Эжени де Сен-Мартен наступил относительный покой. Не вселялись в чёрных козлов мстительные призраки, не выходили из речки по ночам ундины, оборотни не выли в глубине лесов, лесные духи не манили за собой в чащу огоньками и песнями. Эжени помогала крестьянам улаживать проблемы, управляла хозяйством, подолгу сидела в своём кабинете, подсчитывая цифры, а Леон продолжал упражняться в фехтовании и ездить верхом на своей благополучно выздоровевшей вороной кобыле. Снег понемногу сходил, воздух становился всё теплее, кое-где уже появлялись первоцветы, и повсюду веяло свежим дыханием весны. В такие дни бывший капитан всегда начинал испытывать неясную тоску — то ли по дому, которого у него никогда не было, то ли по отцу, которого так и не успел узнать, то ли по сестре и друзьям, которые так и не стали ему близки.

Леон смог привыкнуть к Бретани и даже полюбить её, но теперь ему становилось скучно в этом забытом Богом краю, хотелось куда-нибудь поехать, развеяться, сделать что угодно, лишь бы не оставаться здесь, и он с радостью принял неожиданное приглашение, которое пришло им с Эжени в начале марта. Хозяйка замка почти никогда не получала и не отправляла писем, переписываясь только со своей матерью, ушедшей в монастырь, поэтому новое письмо, принесённое гонцом в запылённом камзоле, немало удивило её. Эжени удалилась в библиотеку и почти сразу же позвала туда Леона — прочтение письма не заняло у неё много времени.

— Пишет Луи де Матиньи, мой, можно сказать, сосед. Его владения расположены не так далеко от моих, — пояснила она, протягивая бывшему капитану листок. — Кажется, мы встречались, когда были детьми — наши родители, возможно, хотели нас поженить в будущем, но из этого плана ничего не вышло, — её лицо потускнело. — Как бы то ни было, Луи умоляет о помощи. Пишет, что у него в замке завелось привидение, а он прослышал о моих… эээ… особенных отношениях с нечистой силой и просит помочь с изгнанием призрака.

Леон присвистнул.

— А не проще ли позвать священника?

— Священник не помог, — она кивнула на письмо, и Леону не оставалось ничего иного, кроме как погрузиться в чтение, с трудом разбирая размашистый почерк человека, которого явно не учили аккуратности и для которого множество клякс в письме были в порядке вещей.

«Глубокоуважаемая мадемуазель де Сен-Мартен!

Пишет Вам Ваш сосед и некогда друг детства Луи де Матиньи — хотя, скорее всего, Вы, как и я, не помните нашей дружбы тех лет, когда мы оба были ещё детьми. Тем не менее, надеясь на добрую память о дружбе наших родителей и на Ваше милосердие, о котором так много говорят, призываю Вас на помощь.

Ходят слухи, что в Ваших владениях то и дело происходят странные вещи — являются привидения, восстают из мёртвых утопленники, в лесах водятся оборотни и всякая другая нечисть. Будучи человеком разумным, я бы ни за что не поверил в такие байки, если бы сам не столкнулся с чем-то подобным.