Тверской баскак. Том 4 - Дмитрий Анатолиевич Емельянов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я ворчу про себя на своих слишком уж хитрожопых партнеров, но на самом деле я доволен. Нет, я очень доволен! Слова, переданные Хорезмийцем, означают, что Бурундай принял мое предложение. Теперь надо лишь подтолкнуть его к еще одному правильному шагу.
Пока я размышлял, мой гость успел занервничать. Естественно, он свои карты раскрыл, а мои так и не увидел. Если я сейчас вдруг упрусь и не скажу тех слов, какие ждут от меня в Сарае, то бедолаге не поздоровится.
— Так что мне передать милостивому нойону⁈ — Надавил Хорезмиец, и я не стал его более томить.
Мой ответ звучит коротко и жестко.
— Сартак из Каракорума не вернется. Его отравят, по-видимому, в его ближнем круге есть человек Берке.
В прищуренных глазах Хорезмийца почти явственно замелькали прокручиваемые в его голове варианты, а затем посыпались вопросы.
— Ты уверен⁈
На это я даже не стал отвечать, а лишь многозначительно поморщился, мол не задавай идиотских вопросов.
Соглашаясь, аль Хорезми кивнул — ладно, проехали, и задал следующий.
— Сартак умрет до или после объявления его владетелем улуса Джучи?
Вот этот вопрос разумный. Ответ на него дает представление, кто унаследует улус. Брат Сартака или его сын.
Отвечаю кратко.
— После!
— Значит все…! Остальным сыновьям Батыя уже ничего не светит! — Хорезмиец озвучил свои мыли вслух и глянул на меня. — Кого Мунке утвердит владетелем улуса Джучи после смерти Сартака?
— Улагчи! — Мой ответ так же краток, как и исчерпывающ. — У старшего сына Батыя только один наследник.
Покивав в знак согласия, Хорезмиец все же не удержался.
— Откуда ты все это знаешь, и почему так уверен⁈
Понимаю, ответить надо так, чтобы у моего гостя не осталось и тени сомнения. Пока мой уверенный тон действует на него положительно, и надо не испортить впечатление последним аккордом.
Говорю с прежней убежденностью и стараюсь, чтобы звучало и убедительно, и туманно, одновременно.
— Прозрение — это разговор с богом. Только получаешь ты не ответы на свои вопросы, а то, что господь хочет через тебя открыть всему человечеству.
Прозвучало достаточно умно и с намеком на скрытый смысл. Просить разъяснений после такого значит признаться в собственной несообразительности. Аль Хорезми позволить себе такого не мог.
Он кивнул в знак того, что все понял, а я добавил напоследок уже заранее продуманную фразу.
— Передай Турслану мой ответ его другу, желающему увидеть море. С юным и сговорчивым попутчиком дорога покажется короче, чем со старым и жадным дедом, у которого на уме лишь свары с родней.
Легкая понимающая улыбка тронула губы Фарса аль Хорезми, и он склонил голову в знак уважения.
* * *
С утра я уже тронулся в сторону Твери, а Хорезмиец развернулся на юг. Свою миссию он выполнил, пророчество получено, а уж как воспользуется этой информацией Турслан, то одному богу известно.
Все три дня пути до Москвы мои мысли были заняты именно этим. Даже раскисшая дорога, сырость и неудача с домной отошли на второй план. Только когда показались островерхие крыши московских церквей, я оставил свои далекие замыслы и вернулся к сиюминутным проблемам.
Разлад с Великими князьями тяготил меня своей нелепицей. Получалась, что я создавал государство и армию для борьбы с монгольским владычеством, а в результате Орда у меня ныне в приоритетных союзниках, а главные враги — это Русские Великие князья. Мне такая расстановка совсем не нравилась, но я не мог ничего придумать для ее изменения, пока еще в январе Калида не подал мне отличную мысль.
Как-то вечером после ежедневного доклада он уже двинулся к дверям, но вдруг остановившись, повернулся ко мне.
— Ты ведь знаешь, что у Глеба Ростиславича дочь на выданье⁈
Я не знал даже того, что у нынешнего Смоленского князя есть дочь, а уж про такие тонкости и подавно. Говорить об этом я, конечно, не стал, а сделал вид что в курсе.
— Ну и?!. — Поднял я вопросительный взгляд на друга. — Ты это к чему?
Калида огладил бороду и многозначительно усмехнулся.
— К тому, что прошел слух, будто ты со Смоленским князем поцапался недавно…
Думая, что он будет упрекать меня в несдержанности, я раздраженно перебил его.
— И что⁈ Пусть утрется, ему полезно будет!
— Я ж не против! — Калида примиряюще развел руками. — Да вот только Ростиславич уж больно вздорен и вспыльчив, боюсь, как бы глупостей не напорол сгоряча.
Я тогда лишь рукой махнул.
— Никуда он не денется, потому как знает, ежели Союз не прикроет, то литва его вмиг сожрет и не подавится.
— Это да, — в своей обычной манере согласился Калида, — тока вот ты знаешь, что два его старших сына женаты на дочерях Миндовга, а младший, хоть и юн годами, но уже обручен с малолетней дочерью Войшелка.
Это аргумент меня тогда сильно озадачил. Вроде бы и ничего страшного, но подспудно в этих брачных союзах чувствовалась скрытая угроза. Первым делом захотелось спросить, а что ж ты раньше молчал, но поразмыслив, я передумал. Вопрос прозвучит глупо. Ну узнал бы, и что?!. Запретил⁈ Да кто я такой чтобы запрещать вольным людям жениться на ком они хотят⁈
Не зная, что ответить, я предложил своему главному советнику продолжить.
— Думаешь, может и сам качнуться в их сторону⁈
— Пока нет, — усмехнулся Калида, — большинство в думе Смоленской на нас завязаны, да и торговля вся через нас идет. Невыгоден им разрыв, но, я же говорил, горяч князь, да и с головой не шибко дружен.
В тот момент, сопоставив то, с чего Калида начал, со всем остальным, я вдруг начал понимать, куда он клонит.
— Ты что предлагаешь мою Катерину… — Недоговорив, я сам же отбросил эту мысль. — да нет, ей же и семи еще нет!
Калида лишь покачал головой.
— Ты меня извиняй, Фрязин! Ты человек, конечно, уважаемый и известный, но для Смоленских князей, ведущих свой род от Святого Владимира, ты далеко не ровня. Да и сыновей у Глеба все едино больше нет. — Он с прищуром посмотрел на меня. — Зато, как
