Андрей Ярославич - Ирина Горская

Аксак-Тимка подошел обыденно, ладони отирая о кожаные штаны, — приваду готовил, другим днем сбирались рыбу ловить. Обыденно подошел, но все чувства Андреевы уже давно были напряжены, изострены. Сердце екнуло, опустил лук, повернулся к подошедшему:

— Что сталось? Не томи, быстрей говори!

Охотник неопределенно мотнул головой и сказал спокойно:

— Князь Александр выехал из Переяславля своего…

Андрей понял тотчас, что это обыденное спокойствие — нарочно, чтобы и его успокоить, уверенность вселить в его душу. Но ни уверенности, ни спокойствия быть не могло; после каждого слова Аксака хотелось задавать вопросы, вовсе и никчемные; просто чтобы на свой лад попытаться успокоить себя, вот так спрашивая о чем-то…

Но Андрей себя пересилил, молчал и слушал.

— Князь Александр выехал из Переяславля своего. Но не в Новгород, в Орду едет, в Сарай. Охранный ярлык ему доставили из Сарая для пути его. Александр уж всем наговорил, не знает, воротится ли живым; вроде слыхал верно, извести ядом хотят его, как отца извели. Дружина с ним малая. Никто из братьев младших не едет за ним. Свое думают. Ярослав-Афанасий, тот с молодой женой; Михаил Хоробрит на великий стол владимирский поглядывает. Сбираться надо тебе, князь Андрей! Догоняй брата, с ним поедешь; нельзя иначе, своего-то охранного ярлыка нет…

Камень тяжкий скатился с души изнуренной Андреевой! Конец бездействию! Ехать, ехать!.. Внезапно раскинутые руки всплеснулись кверху, будто крылья; улыбка озарила юношеское лицо светом простодушия и открытой доброты…

Но тотчас нахмурился смущенно и поспешно отдал приказ:

— Малую охранную дружину сбирай мне. Сам останешься здесь, в Боголюбове, с остальными. Анку, кормилицу мою, пусть проводят в Тверь, к брату Афанасию. Для бережения. Танасу я верю. — Андрей на мгновение примолк. — Пусть скажут ему, что не хотел я обидеть его и на свадьбе его не был, потому что плохо мне было очень…

Особенно от этих последних искренних слов Андреевых сердце защемило у охотника. Таким беспомощным, таким юным видел своего господина. Но эта беспомощность в счастливом сочетании с доброй искренностью даже шла Андрею. Права его были природные, и, наделенный естественным достоинством человека высокорожденного, он и помыслить не мог о защите своих природных прав. Об этом должны были думать другие, желавшие восстановления природной справедливости… Аксак понимал, что природное величие, коим наделен Андрей, дается не каждому правителю, не любому князю. И братья Андрея вовсе не были низкородными, но никто из них не был жемчужной тучей — правителем величавым и беззащитным, возвышенным в своей красоте и доброте, пусть даже эта доброта и не имела важного смысла, и даже и никакого смысла пусть не имела…

«Пылают звездные колчаны»

ндрей легко догнал Александра. Не на дневке догнал, не на полуденном, от жары летней, привале. Догнал на дороге…

Еще сердце не уходилось от прощания с Анкой, она все хотела навязать ему Аксака. Хорошо, что охотник понял: навязываться молодому князю — не след… Пусть Андрей непрозорлив и непредусмотрителен в делах мирских, но у него уже нет более терпения ощущать над собой опеку, пусть и самую добрую. Нет! Сегодня для него, для его души лучше независимость и одиночество. Он сам с собою, дружинники и Александр — не в счет… И пусть эта свобода — неистинная, пусть она — всего лишь ощущение, но Андрей хочет ощущать ее…

Почему-то не тревожило, как отнесется Александр к его внезапному появлению. Пока ехал, мысли заняты были этим чудесным движением на прекрасном коне, все существо Андреево ушло в это движение. А когда увидел плащ Александра — чуть на ветру — и темные волосы из-под маленькой круглой шапки, даже обрадовался. Страшно было думать наедине с собой, распаляя в душе своей страх перед старшим братом, а живой, легко скачущий в окружении ближней дружины Александр не показался вдруг страшным. Даже захотелось догнать его поскорее, заговорить с ним. На миг только проблеснул страх, детский совсем, а если Александр не пожелает, чтобы Андрей с ним ехал, если скажет: хочешь ехать в Сарай, добывай ярлык охранный для пути!.. Но бесшабашность уже охватывала… Ну и пусть!

Андрей поедет без ярлыка, будет говорить, кто он, пропустят в конце-то концов!.. Но на самом деле Андрей знал, что Александр не станет перечить, позволит ему ехать… Ведь если уж едет Андрей, пусть едет под рукой Александровой, это так просто понять! И Андрею было приятно, что он это понял…

Александр не мог не слышать новых всадников. Остановил коня, руку приложил ко лбу над бровями. Андрей! И с ним шестеро всего дружинников охранных… Конечно, Александр понял совершенно все, до самого донышка понял Андрея. Разве трудно было одолеть Андрея? Да только рукой махни!.. Другое здесь было., эта его связанность с Андреем, вот она-то и не давала махнуть рукой — и какой рукой — той, в которой меч?.. Но ведь частицу себя, своего существа, не отсекают так просто, без боли, без колебаний мучительных. Вот потому одолеть Андрея трудно и больно. И необычайным будет это одоление для Александра… И еще… Александр просто любил Андрея. Как, случается, любит старший брат меньшого, с гордостью за него, с этой нежной снисходительностью к нему. И первым, самым его первым человеческим простым чувством, когда он увидел, узнал младшего брата, была простая радость — радость взахлеб! Он так давно, с погребения отцова, не видался с Андреем. Чика еще окреп, вытянулся немного, похудел… а лицо прежнее — круглое, ребячье… Мой Чика!.. Наш!.. Его, Александра, и отца… того отца, который был до… Нет, молчание, запрет себе на мысли об этом… Андрей-то невинен, и всегда будет невинен, жертвенный агнец…

И когда подскакали друг к другу, и разом спрыгнули с коней, обнялись искренне… Александр не спрашивал пустого и страшноватого — как это Андрей надумал, да зачем надумал…

— Чика! Андрейка! — будто хотел прозваниями ласковыми тепло обвеять душу Андрееву, и за себя, и за отца… — Ну, как я рад, что выбрался ты! В пути душе твоей полегчает…

И Андрей вдруг понял, что то, что он сейчас скажет, оно и есть правда, самая простая и правдивая сейчас.

— До того надоело, наскучило в Боголюбове сиднем сидеть; в мыслях своих колупаться и вязнуть в них До самой маковки… До того тоска заела меня, душу Мою погрызла!.. — И замотал по-ребячьи головой запрокинутой, осветив лицо ребячье округлое улыбкой облегчения…

Теперь ехали вместе.

Андрей узнал последние новости, которые не без важности были. Хана Батыя им уже не доведется увидеть, совсем недавно он помер. И едут они теперь к сыну Батыя, Сартаку. Андрей пожалел о смерти Батыя, потому что хотелось увидеть хана-полководца, едва ли не равного древнему Александру Македонянину. Другая новость, кажется, должна была встревожить Александра, но ничуть не встревожила, и сказал он Андрею о случившемся легко, как возрастные говорят о проказах буйных и дуростях мальчишьих. Брат их, отчаянный лихарь Михаил, прозванный Хоробритом, согнал ведь Святослава со стола владимирского, сам сел… Андрей подумал тихонько, будто Александр мог подслушать его мысли, почему это Михаил пошел на Святослава, когда Андрей отъехал; неужто боялся, что Андрей может Святослава поддержать… Или просто так боялся, на всякий случай, потому что все они боятся друг друга… А как хорошо и легко-радостно, когда все по-дружески, как сейчас у него с Александром… Но эти мысли о том, чтобы не ссориться им всем, дружиться, — это ребяческие мысли… Но даже самой малой битвы не было, Святослав убрался из града стольного, поджавши хвост… Конечно, Михаил думает, будто Александр не воротится из Орды. Ну, Андрей пусть непрозорлив в делах мирских, но этого Михаила иначе, как глупым мальчишкой, не назовешь! Пусть посидит на великом столе, порадуется… Андрей задумался: а сам-то он зачем едет сейчас, чего хочет?.. Получить удел? А какой удел?.. И зачем едет в тартарский город? Унижаться; удел выпрашивать? Разве ему этого хочется? А тогда зачем? Чтобы не упускать из виду Александра? Чтобы Александр не убил его неожиданно? Да Александр прикончит его, как только пожелает, нашлась угроза Александру — Андрей!.. Стало смешно… А нет, нечему смеяться… Угроза, угроза он Александру, и давно оба ведают о том. Повязаны они судьбою. И Александр его одолеет, но Александру будет больно…

«А что будет со мною — и думать нечего!..»

Ехали нескоро, ехали рядом.

— Ты слушай меня, Чика, — заговорил Александр. — Я тебя не оставлю. Ты только слушай меня, слушайся, — почти просил, умолял, — для тебя ничего дурного, позорного не будет в таком послушании…

Зыбкие какие-то слова, ненастоящие. Нет, не потому что Александр лжет, а потому что есть эта невозможность, невероятность… все равно как отец хотел во что бы то ни стало вырвать Андрея из когтей судьбы… И Александр напрасно смягчается и все пытается объяснить Андрею. Нет, не судьба Андрею слушаться Александра! С какою радостью слушался бы старшего брата… Но Александра-правителя, творителя страшного несметного войска во имя новой ночи, Андрей слушать не может! Сам ничего еще не надумал, не ведает, как возможно править… Но Александра слушать не может…