Вольта - Владимир Околотин

Вот почему обвинения Спалланцани нельзя считать обоснованными. Но критика звучала: «Не зная выгод от применения математики ни в одном разделе физики (механике, гидростатике, оптике), профессор Вольта расточает силы на лишние эксперименты».

Нападки Спалланцани производят жалкое впечатление. Вот лишь несколько примеров. Страница 33: «Александре Вольта, профессор экспериментальной физики, часто говорит на занятиях о свойствах воздуха, теплоте и электричестве, где сам он внес немалый вклад, что, конечно, для студентов тоже полезно. Но в лекциях и намека нет на принципы геометрии, алгебры, механики и других соответствующих методов, а изложение по курсу ограничивается просто разговорами о воздухе, теплоте и электричестве, что вряд ли достаточно для предмета физики. То же самое касается машин и приборов, а про газовый пистоль и какой-то огарок, величаемый газовой лампадой, и говорить нечего, это просто два фокуса, а делать упор на барометры просто смешно».

Страница 46: «Курс химии — это гордость нашего университета, а Вольта там говорит только о воздухе, теплоте и электричестве, будто, кроме него, никто ничего не сделал». И так далее, и том же духе.

Вольта не оставался равнодушным к нападкам Ломбардини — Спалланцани, хотя сознавал шаткость их. И все же, мрачнел Вольта, эти звери почуяли, что он едва стоит, едва тащит свои кресты, изнемогая под ними. Денег нет, приходится рваться на части между наукой и преподаванием, между Комо и Палией. Все, что делает Вольта, он делает хорошо, но, конечно, если б не нужда в заработке, он без раздумий целиком ушел бы в науку.

А к тому же и семьи нет, и бесконечно утомительные дороги. Кто еще выдержал бы это каторжное существование, кроме него? И недруги почуяли, что сил мало, самое время нанести удар, а потом лицемерно посочувствовать, увидев, как он расколется вдребезги.

Однако друзья Вольты знали ему истинную цену. Когда в апреле 1788 года уже знакомый читателю имперский лейб-медик Франк Брамбилла получил анонимное письмо с тяжелыми оскорблениями Скополи, Скарпи и Вольты, он сразу сообщил Вольте, что безотлагательно объяснит все барону Спергесу и покажет письмо имперскому министру по Риму и Неаполю. Уже в июне, прихватив с собою сына, аббата Бертола и Вольту, Франк объехал Кремону, Верону, Виченцу, Павию и Венецию, елико возможно смягчая ситуацию.

А Вольта? Публично отвечать на выпады «Ломбардини» он не стал, чтобы не раздувать пустую полемику, в частных же письмах предельно откровенно и полно разъяснил свою позицию, понимая, что из дырявого водопровода напьется и Спалланцани. Так и случилось. И гласность убила злоупотребление. Вольта не стал требовать сатисфакции, тихо помог, чем смог, оклеветанным Скополи и Скарпи и даже обращался потом, когда буря утихла, к Спалланцани с разными просьбами, в которых тот при всем желании не мог отказать. Плохой мир Вольта предпочитал хорошей ссоре.

Только упущением литераторов можно объяснить, что не написано романа по этому захватывающему и поучительному сюжету. Вольте сорок четыре года. Он отчаянно влюблен, мечтает жениться. Его тоже любят. Три с половиной года бушуют страсти, а в итоге — крах, зарядивший Вольту глубокой депрессией на все оставшиеся ему годы жизни.

Причиной тому не пресловутый любовный треугольник, а скорее совсем уж небанальный семиугольник, по углам которого, кроме самих влюбленных, родственники, друзья, начальство, коллеги и даже сам император Священной Римской империи. До нас дошло более полусотни документальных свидетельств об этой великолепной страсти, об этих горьких переживаниях, а вкратце романтическую историю можно пересказать так.

Третьего декабря 1788 года Вольте принесли письмо, посланное из Милана графиней Марианной делла Порта де Салазар. С ее семьей Вольту связывала португало-испанская общность происхождении, и знакомство это было надежным, респектабельным и целеустремленным. Старушка писала кратко, сумбурно, словно впопыхах, словно после вечернего посещения оперы, где пела ее тезка, римлянка Марианна Парис. О ней и писала матрона.

Вероятно, зная, что ее стиль внушает ощущения торопливости, графиня начала так: «Пишу не сгоряча, без азарта, вполне серьезно. Девушка — чудо, необычайно порядочна, весьма интересна, речь благородна, хорошо одета, весела. Редкость среди подобных персон. Благоразумна и вежлива, хотя как артистка все же посредственна. Умоляю быть осторожным, не проболтайся в университете об этой рекомендации, чтоб не опередили, или лги, что тебе все равно, если потеряешь. Избегай насмешек над ней. Извини, дядя полагал, что с артистками связываться нельзя, но эта будет стоящей подругой. Извини, что отвлекла твое внимание».

И приписка: «Дорогой, лучше опереться на совет, чем идти, не зная куда. Мой Мартино шлет тебе привет, а я массу уважения. А сейчас отчаянно тороплюсь».

Старая сводница! Вольта отбросил письмо, но поздно: пуля попала в яблочко. Он ценил дружбу с древними корнями и уважал титулы, притом искал жену, как тут не внять совету, исходившему от носительницы графской короны. К тому же всем известно, что он поклонник Франции, а тут двойной знак: Марианна — давнее символическое имя этой страны, а Парис — так пишется название ее столицы, лучшего города на свете! Если графиня взволнована, то вряд ли зря. Пишет с ошибками, слог пестрит испанизмами, но ведь от всей души. Ему все хотят помочь, дело важное, не терпит отлагательства — волна умиления захлестнула его сентиментальную душу.

Через три дня Вольта уже знал, что 25 февраля (еще знак! Через неделю после его рождения!) начнутся гастроли римского театра, который прибудет в Павию как раз на масленицу. Но, какая досада: хранил тайну в полном секрете ото всех, а тут вдруг начал болтать о масленице. Однако вовремя спохватился и притаился почти на год.

Удалось отыскать в Павии старую афишу. За 1786 год. Римская опера в позапрошлом году встретила масленицу в Вероне, весну провела в поварском театре Солнца, август в Имоле и Луго, потом до Нового года в Кенто, Местре, Ферраре и Ровиго. Довольно хитрые зигзаги!

В каждом городе труппа дает две-три оперы. В репертуаре семь наименований: «Король Теодор в Венеции», «Два вероятных графа», «Поэт на Парнасе», «Уловки принцессы», «Три радости на спор», «Братья Папабуоне» и «Насмешки кастелянши». Почти все это Вольта видел, и композиторы неплохие: Паизелло, Чимарозо, Луиджи Карузо, Алессандри, Сарти и Фабрицци.

Кровь побежала по жилам, в ушах Вольты зазвучала пленительная музыка, засверкали свечи люстр и канделябров театрального зала, увидел женщин в вечерних туалетах, а на сцене, в отблесках масляных светильников рампы — смутный отблеск той, к которой уже устремилось его сердце. При первой же оказии Вольта бросился в Милан, подстегиваемый нетерпением. Чтоб взглянуть, навести справки. И еще более утвердился в своих намерениях. Тем временем наступил 1789 год.