Ведьма и инквизитор - Надежда Юрьевна Волгина

Маруилла тогда случайно оказалась возле той бочки и сразу же почувствовала её силу. Грешница та была ведьмой. Умирая, отдала силу маслу, и с годами омут стал только крепче. Правда и обращаться к нему становилось всё опаснее – мог засосать и не отпустить более.

- Закатай мне рукава! – снова велела Маруилла Заже, выставив вперед руки. Та повиновалась, заголяя дряблую кожу, всю покрытую бурыми пятнами.

Ведьма смотрела на масло, медленно приближая к нему руки. Кончики пальцев погрузились в жижу, и по телу Маруиллы прошла волна отвращения. Мутить стало еще сильнее, но останавливаться было нельзя. Не выдержит сейчас – больше к омуту может не обращаться. И пусть раз этот должен стать последним, но именно он и самый важный.

Зажа замерла рядом с наставницей, тихо глотая слёзы. Стара она уже была, очень. Длинный век прожила, много повидала… Но как же не хотелось, чтобы обрывался он! И её совсем не интересовало, что там пытается разглядеть в омуте Маруилла. Если бы не неразрывные путы, которыми привязала её к себе когда-то наставница, она бы сейчас бежала в лес. А клан… да гори он синим пламенем!

Старческие кисти уже целиком погрузились в масло. Лицо ведьмы приобрело землистый оттенок. Спину она согнула, выставляя вверх горб. Голова подрагивала, отчего чепец слетел, а седые волосы рассыпались по плечам, закрывая лицо.

Как только поверхность масла забурлила, так сразу же глазные яблоки ведьмы задвигались под веками. Грешница пришла на помощь.

Зажа помнила еще, как всё было, когда Маруилла последний раз обращалась к помощи омута. Хоть уже и прошло много времени. На всякий случай она пересела поближе к двери, чтобы если что успеть выскочить за дверь. И сделала это вовремя. Как только она опустилась на стул, так окно распахнул поток ветра. Свечи потухли, пол в комнате задрожал, из шкафа попадала посуда, усыпая пол осколками… Ветер завыл, образовывая воронку в том месте, где стояла кадка с маслом. И в следующий миг омут засосал Маруиллу вместе с кадкой, только пятки и мелькнули с дырками на чулках.

Зажа перевела дух, радуясь передышке. Сразу же стих ветер, и можно было смести битое стекло с пола. Только зачем, если доживает она последние часы? Маруилла никогда не ошибалась в своих предсказаниях. Никогда не говорила напраслины. Она вообще не любила предсказывать и делала это в редких случаях. И сегодня был именно такой.

Зажа выглянула в окно и заметила девчонку, что не так давно появилась в клане. Сегодня утром на площади она её увидела впервые. Подивилась ещё, что делает здесь такая малявка? Ведь детям в клане не место – так гласит устав. Все, имеющие младенцев, оставляют их в мирской жизни, покидая ту, становясь изгоями. Такова плата за жизнь. Когда-то и она, Зажа, оставила свою семью, чтобы жить дальше. А тут эта девчонка… Ей же не больше шести-семи лет, совсем еще мелкая. И вроде ничья она ни родственница. Получается, что ведьма? Самая младшая? Это Зажа поняла, когда выстроилась девчонка вместе со всеми в грот предков. К тому же бестолковая ведьма, раз Маруилла на неё даже не взглянула.

Наставницы не будет долго – это Зажа знала точно. Часа два, а то и три. Вот тогда решила она прогуляться, а заодно и проследить за девчонкой. Сама не понимала зачем. Только малявка явно куда-то торопилась. Интересно, куда?

Девчонка направилась в сторону темницы, где Магда заточала рабов, пока еще те не стали таковыми. Перевоспитывала их, значит, наиверховнейшая. Сама Зажа этого не видела, но много слышала о всех тех зверствах, что царили в застенках темницы. Очень злобная сука была эта Магда! Очень!

А куда это она? – с удивлением наблюдала Зажа за малявкой, что направилась прямиком к темнице. Сообразить ничего не успела, как выскочила девчонка оттуда, да не одна, а с той молодой ведьмой, что отказалась делиться с Магдой силой. Молодец деваха! – усмехнулась Зажа беззубым ртом. – Лихо поставила наиверховнейшую на место. Всем бы так.

Недолго думая, старая ведьма продолжила слежку. И вот тогда, сидя в кустах, она услышала много чего интересного.

Глава 42

- Что ты творишь, гнусная тварь?! – ворвался в камеру Содмон.

Фила даже не пошевелилась – как лежала на полу с закрытыми глазами, так и продолжала лежать. Быстро же начальник поискового отряда связался с главным инквизитором. Да и Содмон явно поторопился заявиться сюда. Сквозь ресницы Фила отлично разглядела и его неумытую со следами сна физиономию, и неряшливо накинутую одежду. Из кроватки, значит, тебя выдернули… моральный урод? Зубы едва не заскрежетали, такой силы прилив ненависти испытала Фила. Но внешне она оставалась спокойной. Напустив на себя как можно больше усталости, она, кряхтя как древняя старуха, поднялась с пола и дрожащим голосом проговорила:

- Не могу больше, Содмон. Сил нет…

- Нет сил на что??? – заорал инквизитор, но Фила даже бровью не повела. Только усталости напустила на себя еще больше, аж сгорбилась.

- На колдовство, - заставила она глаза свои наполниться слезами. – Эти оковы… поглощают больше половины моей магии. Оставшейся не хватает, чтобы покрыть такое расстояние. Я иссыхаю, Содмон, - уже даже не сказала, а продребезжала она и упала на колени как подкошенная. – Видишь, меня уже и ноги не держат.

Она покосилась на инквизитора и с удовлетворением подметила, как мало на нем аметистовых браслетов. Очень торопился, видно, раз не обвешался ими весь. Но ей это ох как на руку. Решение крепло в Филе с такой скоростью, что сдерживать его немедленное исполнение получалось с великим трудом. Но сначала она должна добиться своего, иначе всё будет напрасно, а ей грозит верная смерть.

- Иссыхаешь? – таращился на неё Содмон, явно растеряв все слова. – А мне что прикажешь делать?! Им осталось идти всего-ничего, но без тебя они не найдут путь.

Ха! О чём и речь! К чему она и стремится. И не только к этому…

- Сними их, - потрясла Фила цепями и тут же растянулась на полу. Словно и цепи эти казались ей неимоверно тяжелыми. – И тогда силы мои восстановятся быстро. Неужели ты не видишь, что в таком состоянии я не опасна, - слезы полились из глаз Филы вместе с мольбой.

- Снять, говоришь? – задумчиво протянул Содмон, не глядя на ведьму. Её страдания его явно не трогали, что только прибавляло Филе злости и