Двое для трагедии - Анна Морион

– Что? – не поняла я. Неужели родители купили ее?

– Мы приобрели ее у одного старого папиного друга – он продал ее довольно дешево, а сам купил новую. А ты взяла и приехала сама!

– Зато сделала вам сюрприз! – улыбнулась я.

Мама взяла меня за руку и, казалось, не могла на меня насмотреться: она светилась от счастья и шепнула мне, что Седрик удивительно красив.

А я? К своему стыду я не испытывала той же радости, что наполняла сейчас мою маму. Да, несомненно, я была рада, ведь я давно не видела родителей и наконец-то приехала в родной дом, но все же, теперь моим истинным домом была Прага, а не Брно, в котором я родилась и выросла. Конечно же, из-за Седрика. Теперь Брно был для меня всего лишь временным пристанищем и городом, в котором живут мои родители. И не более. Наверно, мне должно было быть стыдно за это.

– Проведи своего парнишку в комнату для гостей, – сказала мне мама. Она взяла наши пальто и повесила их в гардероб. – А я пока поставлю чайник, хорошо, что я еще с утра все приготовила, ведь вы, конечно, проголодались, мои бедные дети! – И, улыбнувшись Седрику, она пошла на кухню.

Воспользовавшись ее уходом, я подошла к Седрику и с удовлетворением увидела, что он был весел: в его голубых глазах играл озорной огонек.

– Мне нравится твоя мать. Такая веселая, энергичная женщина! Теперь я понял, в кого ты пошла своей красотой, – шепнул он мне на ушко.

Этот безыскусный комплимент пришелся очень по душе моей матери, когда потом я передала ей слова Седрика.

– Да, она у меня такая – не сидит на месте! Ну, а как тебе дом? Мы небогаты, и я знаю, что ты не привык к таким условиям.

Седрик взглянул на меня умильно-удивленным взглядом.

– Наверно, я кажусь тебе избалованным, но это не так.

Я смутилась от своей оплошности.

– Прости, если обидела тебя, – тихо сказала я.

– Ты не обидела и никогда не обидишь, даже если захочешь, – улыбнулся он. – А этот дом… Для меня прекрасно все, что связано с тобой.

Его слова были прекрасней любых объяснений в любви: моя душа ликовала оттого, что Седрику было дорого все, к чему я прикасалась.

– Но сейчас я покажу твою комнату: мама приготовила тебе комнату для гостей, которые бывают у нас очень редко! – смеясь, сказала я.

– Ты не представляешь, как это здорово. У нас гости бывают так часто, что я уже не могу их терпеть, – весело отозвался на это Седрик. – Давай занесем сумку в мою комнату, и ты покажешь мне свою.

– Но только обещай, что не будешь смеяться над моим хобби! – ответила я.

– У тебя есть хобби? Надеюсь, ты не собираешь марки или кукол вуду? – пошутил Седрик.

Мы стали подниматься по довольно скрипучей деревянной лестнице на второй этаж, где находились жилые комнаты.

Моя комната располагалась в конце коридора, а комната Седрика – прямо напротив моей. Широкий коридор был застелен недорогим синим ковром и освещался двумя люстрами, которые я лично выбрала в магазине – это были полумесяцы, на которых сидели девочки-эльфы и держали в руках круглую лампу, светившую ярким белым светом. Эти люстры были моей гордостью, и я указала на них Седрику. Он похвалил меня за хороший вкус.

– Вот и пришли! – весело сказала я, когда мы подошли к двери его комнаты.

Мы вошли, и Седрик бросил свою сумку на пол рядом с кроватью.

– Если тебе что-то понадобится, говори мне, вдруг ты что-то забыл, – сказала я.

Но, даже не осмотрев свою комнату, Седрик тут же потребовал показать ему мою.

– Я хочу знать о тебе все: твои первые шаги, детство, юность – всю твою жизнь до встречи со мной! – потребовал Седрик.

– Ну и запросы у тебя! Я уже почти ничего не помню ни с детства, ни со школы, об этом лучше расспроси мою маму! – засмеялась я. – И, пожалуйста, не обижайся на нее за то, что она назвала тебя…

– Парнишкой? – хитро улыбнулся Седрик.

– Именно.

– Не волнуйся, «парнишка» – звучит гордо! Было бы хуже, если бы она назвала меня влюбленным в тебя ослом!

***

Я зачарованно смотрел на комнату Вайпер: все в ней, даже самые мелкие детали, разбросанные тут и там, были мне дороги, и я пытался не проглядеть ни одной из них, чтобы понять удивительный внутренний мир моей возлюбленной.

Вся комната была настолько живописна, что любой художник с восторгом принялся бы возводить ее на картине, чтобы навсегда запечатлеть на ней это волшебное маленькое царство. Здесь не было ни пылинки, видимо, мать Вайпер успела провести генеральную уборку, перед приездом дочери. Комната была небольшая (в этот момент я сразу заметил контраст между моей огромной комнатой и этой маленькой, но величественной), квадратная, с большими окнами, на которых покоились не модные жалюзи, а тяжелые на вид белые матовые шторы. Комната будто освещалась мягким голубым цветом, который шел из небесно-голубых обоев. Кровать – обычная, одноместная, ютилась рядом с небольшим комодом, покрытым черным лаком. С другой стороны кровати стоял небольшой платяной шкаф, тоже черный, но весьма внушительного старинного вида. В углу, около окна, стояли передвижной журнальный столик и два крепких стула. На столе лежали тетради, сложенные в аккуратную стопку, и ручки, поставленные в зеленую квадратную вазочку. Над кроватью располагалась длинная узкая полка, на которой стояли книги, видимо – личная библиотека Вайпер.

На стене я увидел прикрепленные на ней детские рисунки, на уже пожелтевших листах. На них, в большинстве своем, были изображены собаки и коты, и много рисунков, на которых Вайпер запечатлела свою маленькую, дружную семью.

В моей груди разлилось душевное тепло, и я улыбался от свидетельства того, как родители лелеют память о детстве своего ребенка.

В углу, напротив кровати, стояло старое черное пианино, которое было превращено в подставку для статуэток из разных материалов – разных фигурок сказочных и мифических существ.

– Ты играешь на пианино? – с приятным удивлением спросил я Вайпер.

– Да, и вполне сносно! – весело ответила она.

Еще одна новая тайна Вайпер, о которой я не знал.

Толстый черный ковер на полу, заглушающий шаги, лиловые часы на стене в виде улыбающегося толстого кота, статуэтки, голубые обои – все это говорило о Вайпер. Все это нагромождение вещей были ее душой, такой же загадочной, как и ее комната.

– Хорошие рисунки, – сказал я, подходя к ним и анализируя каждый из них. – Сколько тебе было лет, когда они впервые коснулись этой стены?

Вайпер подошла ко мне, забрала у меня свои сумки, о которых я совсем позабыл, и небрежно бросила их рядом с кроватью.

– Четыре или пять…. Сначала я портила мамины журналы и папины книги, а потом мне купили большую пачку бумаги, но она