Я – меч, я – пламя! - Василий Кононюк

Со смежниками тоже не возникало проблем. Рассылая им чертежи новых внешних коробок для радиостанций и технические требования на элементы питания, Оля по секрету рассказывала, как Олег Владимирович руководит перестройкой завода, что нарком дал ему полномочия вмешиваться в работу смежников, если она будет требовать улучшений. Впрочем, все знали, что работа по организации выпуска новых радиостанций находится на контроле Кремля, а нерадивые руководители в последнее время часто меняют профессию и пробуют проявить себя в качестве колхозников, осваивая целину Северного Казахстана.

Но, конечно, не все было так розово. Военные требовали выполнения плана и не хотели понимать, что выпуск новых изделий невозможно наладить за одну ночь. Оля никак не могла понять, то ли этот завод отобрали у Главэкспрома, то ли военным было просто побоку гражданское руководство, но вели они себя как полные хозяева. Ей грозили всевозможными карами, один раз дошло до того, что пришлось звонить Артузову, когда на завод явился новоназначенный директор, стал размахивать бумагами и качать права. Пришлось побеседовать с Тимошенко, и она с грустью подумала: «Ворошилов бы понял быстрее. Поменяли по моему совету шило на мыло».

– Товарищ Тимошенко, повторяю: еще полтора месяца завод ничего выпускать не будет, зато потом начнет выпускать изделий в четыре раза больше прежнего плана. Если вы возьмете карандаш и посчитаете, к концу года получите два годовых плана. Для этого нужно одно – дать нам спокойно поработать шесть недель.

– …

– Нет.

– …

– Нас направили на этот завод лично по поручению товарища Сталина и по просьбам военных товарищей, желающих скорейшим образом наладить выпуск новых изделий. Можете на нас жаловаться, но будет так, как я сказала.

– …

– Мы уберемся с этого завода, когда получим распоряжения от нашего начальства, но не раньше, чем доведем начатое дело до конца. Потом можете отдавать нас под трибунал. Для этого придется призвать нас на действительную службу. Я давно об этом мечтаю. С детства обожаю военных. А наркомы обороны вызывают у меня такой восторг, на ногах устоять не могу.

– …

– Приезжайте с личной проверкой. Обещаю, увидите такое, чего раньше никогда не видели. Но через шесть недель, не раньше. Мы все будем готовиться к событию.

– …

– Своя рука владыка. Поменяйте в планах старые цифры на те, что я назвала. Еще раз повторяю: перед тем как ввязываться в это дело, мы всех предупреждали – три месяца завод выпускать продукцию не будет. Все об этом знали, и товарищ Сталин тоже. Я удивляюсь, что для вас это новость. Вам нужно улучшить коммуникативные связи в своем ведомстве.

– …

– Не хотелось мне этого говорить, но скажу. Баба ребенка девять месяцев носит, родит раньше – редко когда добром закончится. Не надо торопить. Шесть недель – это не срок для такого дела. Если у вас нет больше вопросов, ждем вас через шесть недель.

– …

– Я очень уступчивая, товарищ нарком обороны, попросите меня о чем-нибудь другом, я сразу уступлю.

После этого разговора их оставили в покое, но Сталину наверняка нажаловались. «Хорошо, когда ты в танке и тебя прикрывают, можешь наркома посылать, а что делать другим? Любое мало-мальски значимое дело нужно обговаривать через самый верх. Изменить номенклатуру, план выпуска продукции совершенно невозможно, даже если все понимают, что это необходимо. Кому нужна такая плановая экономика, когда не план для людей, а люди для плана?» – подумала она тогда.

В Ленинграде новую технологию внедрили еще на стадии разработки, Векшинский лично занимался вопросом ее дальнейшего распространения на смежных предприятиях, использующих продукцию «Светланы» и выпускающих готовые изделия. Так что за перспективы технологии фотографического монтажа переживать не приходилось. Но не будь у них поддержки Сталина и Векшинского, пришлось бы долго биться лбом о стенку. Оля не расстраивалась: «Жизнь такова, какова она есть, и больше никакова…»[8] Расстраиваться по этому поводу было совершенно непродуктивно.

Новые маломощные радиолампы и технология фотомонтажа хорошо дополняли друг друга. Во-первых, в связи с уменьшением размеров элементов схемы изделий легко располагались на плоскости, не выходя за рамки допустимых линейных размеров. Во-вторых, легко осуществлялся отвод избыточного тепла, так, чтобы гетинаксовая плата не перегревалась. Большим плюсом являлось то, что отрасль только начала создаваться, не имелось раскрученного маятника устоявшейся номенклатуры элементов и изделий, выпускаемых массовыми партиями. Вот тогда внедрять революционные технологии было бы и больно, и трудно.

– Много славных дел нами сделано, но главное впереди! – пропела Оля придуманные слова на мелодию марша и побежала на зарядку.

Жила она теперь в двухкомнатной квартире чуть ли не напротив проходной завода. В ней раньше квартировал бывший начальник оксидного цеха Зубов, которого все-таки выгнали, а вместо него на работу взяли толкового выпускника МГУ. В помощники ему определили Сергея Столетова, с которым Оля делила жилплощадь, живя то ли в гражданском браке, то ли что-то вроде этого. О том, что она вдруг стала старше на три года и получила вместо паспорта удостоверение лейтенанта НКВД, знал только завкадрами, но никому об этом не рассказывал. Не положено. А большинство и раньше не догадывалось о ее возрасте, все пребывали в уверенности, что ей восемнадцать.

Сережа, работник НКВД младшего начсостава и ее телохранитель, был высокий, кудрявый, не шибко умный, но и не глупый, жизнерадостный балагур и бабник, видимо, в прошлой жизни – павлин или петух, что в общем-то одно и то же. В своей людской ипостаси он мало чем отличался от тотемного зверя. Где его нашел Артузов и почему выбор пал на него, оставалось для Оли полной загадкой. Вначале она не могла спокойно смотреть, как Сергей любовно и неторопливо выглаживал стрелки на своих брюках, расчесывал кудри перед зеркалом, а потом привыкла и начала ценить его за легкость характера и безудержный оптимизм. Девки в цеху просто млели от нового замначальника и злобно поглядывали на Олю, захомутавшую такого красавца. Впрочем, Сережа, как мог, старался поднять им настроение, и у него это часто получалось. Но, надо отдать ему должное, порядок среди своих куриц держал железный. Отсутствие специальных знаний ему компенсировала Ольга, курировавшая цех своего «мужа».

«Вот так они и жили… – подумала она. – Только у нас с Сережей все наоборот». Иногда они спали вместе, но чаще раздельно. Большая часть времени прошла мирно, Оля не реагировала на его многочисленные романы, лишь иронически думала: на кой сдался такой телохранитель, который только и думает, как бы оставить охраняемый объект и заняться более приятными вещами.

Дважды за их совместную жизнь Сергей сумел вывести ее из себя. Первый раз – когда пьяный приперся домой с двумя девками под ручку. Ближе всего стояла кочерга. Пытаясь не искалечить девок и бить только по мягким частям, она легко обратила их в паническое бегство, а ржущего от этой сцены Сережу привела в себя быстрым и точным тычком в промежность. Ржать он перестал, но начал сдавленным голосом материться. Когда Сергей через несколько минут, едва передвигая ногами, зашел в дом, он был почти трезвым и очень злым.

– Ты что, стерва, творишь? Мне ж еще детей заводить нужно! Ты что, дура, не могла мне по голове кочергой дать? – Голос у Сергея уже полностью восстановился. Он направился к ней неуверенной походкой, со сжатыми кулаками и явным желанием надавать по роже.

– Можно и по голове, – спокойно заявила Оля. В стремительном, неуловимом движении ее рука с кочергой нанесла укол, как в фехтовании, и ударила его под нос, в верхнюю губу. Из глаз полились слезы, а изо рта – кровь. Острая боль размыла окружающее, и только холодный, спокойный голос Ольги доносился до сознания. – Угомонись, Сергей, а то я тебя или убью, или покалечу, как получится. И мне ничего за это не будет.

– Стерва ты, Олька, не жизнь с тобой, а каторга сплошная, вот где ты у меня уже сидишь, жаба холодная, иногда так хочется тебя прибить, еле сдерживаюсь. Ты ж не баба, ты бог знает что. С тобой же в койку лечь невозможно, ты ж не спишь с мужиком, ты воюешь. Ты пока его до полусмерти не ухайдокаешь, не успокоишься никогда. Холодно с тобой, как в могиле… завтра Артуру заявление подам, пусть хоть на Дальний Восток посылает… лишь бы тебя не видеть.

– Иди спать, Сережа, я тебе второе одеяло принесу, согреешься.

– Стерва – она стерва и есть… второе одеяло принесет… ты тут душу перед ней выматываешь…

– Держи ее при себе, Сереженька, мне и без нее жить тяжело, а еще твои сопли вытирать… извини, сил нет.

– Пошла на фиг…

– И тебе спокойной ночи.

Вторая серьезная размолвка у них случилась после того, как Артузов порылся в ее короткой биографии и начал выяснять подробности.