Анжелика. Королевские празднества - Анн Голон

Она вытерла слезы.

— Поверьте мне! Все очень изменилось. Нас окружают мелочные, безразличные и жадные людишки… Ну полно, хватит о грустном. Пойдемте, дорогая моя. Праздник еще не кончился. Мне нужна ваша помощь.

Так Анжелика покинула ряды простых зрителей испанских празднеств. Мадемуазель сильно волновалась. Для нее королевская свадьба была семейным торжеством, на котором она чувствовала себя немного хозяйкой. Она старалась успеть одновременно повсюду и увлекала за собой Анжелику, поручая ей нескончаемое множество мелких дел.

— Вы споете для нас? — спросил король.

Жоффрей де Пейрак вздрогнул и, обернувшись к Людовику XIV, смерил его высокомерным взглядом, как какого-нибудь незнакомца, которого ему забыли представить. Анжелика в порыве неясного страха схватила мужа за руку.

— Спой для меня, — прошептала она.

Граф улыбнулся и подал знак Бернару д'Андижосу, который тут же выбежал из зала.

Вечер близился к концу. Рядом с королевой-матерью, кардиналом, королем и его братом, гордо расправив плечи и опустив глаза, сидела инфанта. Она навсегда покинула родную Испанию. Филипп IV, с истерзанным сердцем, спешил со своими идальго в Мадрид, оставив в залог нового мира гордую и непорочную инфанту…

Юный скрипач Джованни протиснулся сквозь ряды придворных и подал графу де Пейраку лютню и бархатную маску.

— Зачем вам маска? — спросил король.

— У любви есть голос, но нет лица, — ответил де Пейрак, — когда перед глазами прекрасных дам проплывают грезы, их не должно смущать никакое уродство.

Он настроил музыкальный инструмент и запел, чередуя старинные песни на провансальском языке и модные любовные напевы.

Когда высокий и чистый тенор Золотого голоса королевства покорил сердца слушателей, он присел возле молодой королевы и с жаром бросился в неистовый испанский мотив с хриплыми выкриками на арабском языке, в котором воплотились вся страсть и пыл Иберийского полуострова.

С первых аккордов испанской песни молодую королеву охватило волнение, и она забыла о невозмутимости, которую, подражая отцу, старалась хранить на публике. Веки Марии-Терезии затрепетали, и все увидели, как заблестели ее прекрасные голубые глаза. Возможно, она в последний раз переживала мгновения замкнутой жизни маленького божества, растущего под присмотром графини де Приего в окружении придворных дам и карликов, которые ее смешили. Она прощалась со строгим и неспешным, но привычным для нее существованием, вспоминала, как они играли в карты, встречались с монахинями, которые предсказывали будущее или устраивали легкие завтраки с вареньем и пирожными, украшенными цветками апельсинового дерева и фиалками.

Выражение страха промелькнуло на лице инфанты, когда, подняв глаза, она вспомнила, что отныне ее окружают одни французы.

— Вы очаровали нас, — сказал король певцу, — теперь я желаю только одного — как можно чаще слушать вас.

Глаза Жоффрея де Пейрака странно сверкнули из-под маски.

— Никто не желает этого больше, чем я, сир. Но ведь все подвластно Вашему Величеству, не так ли?

Анжелике показалось, что монарх слегка нахмурился.

— Да, это так. Я рад слышать подобные речи из ваших уст, мессир де Пейрак, — немного резко ответил он.

Вернувшись с мужем домой далеко за полночь, Анжелика, не дожидаясь помощи служанки, сорвала с себя платье и, устало вздохнув, упала на постель.

— Жоффрей, я совершенно разбита. Наверное, я еще не привыкла к придворной жизни. И откуда они черпают силы, чтобы столько развлекаться днем да еще успевать изменять друг другу ночью?

Граф прилег рядом с ней. Было так жарко, что даже прикосновение простыней к телу казалось невыносимым. Время от времени сквозь открытое окно падал свет проносимых мимо факелов, освещая красноватым отблеском постель, полог которой они оставили поднятым. Охваченный предпраздничной суетой Сен-Жан-де-Люз не спал, продолжая готовиться к намеченному на завтра событию.

— Если сейчас я хоть немного не посплю, то упаду во время церемонии, — пробормотала Анжелика, зевая.

Она потянулась, затем прижалась к смуглому худощавому телу мужа.

Он протянул руку и погладил ее бедро, казавшееся в полумраке белоснежным, скользнул по изгибу талии, отыскал маленькую упругую грудь. Сначала едва касаясь, потом все настойчивее его пальцы скользили по нежной коже, медленно спускаясь к животу. Когда же граф позволил себе более смелую ласку, Анжелика запротестовала сонным голосом:

— О, Жоффрей, я так хочу спать!

В душе он сожалел о равнодушии жены, ведь утомленная, сонная Анжелика была соблазнительна как никогда, но, тем не менее, не настаивал. Анжелика украдкой взглянула на мужа из-под опущенных ресниц, убеждаясь, не сильно ли он разочарован отказом и отсутствием у нее стойкости, присущей всем светским дамам. Опершись на локоть, Жоффрей смотрел на нее с легкой улыбкой на губах.

— Спи, любовь моя, — прошептал он.

Глава 14

Королевская свадьба. — Королевский кортеж. — «Где ваш муж? Где граф де Пейрак?» — Странное появление Куасси-Ба

КОГДА Анжелика проснулась, Жоффрей по-прежнему смотрел на нее, словно, пока она спала, он так и не шелохнулся. Она улыбнулась мужу. Было прохладно. Ночной сумрак еще не рассеялся, но небо уже приняло холодный зеленоватый оттенок — предвестник зари. Предутреннее оцепенение охватило городок, и он замер в предвкушении праздника. Еще немного сонная Анжелика потянулась к Жоффрею, и их руки сплелись в страстном объятии.

Он научил ее долгим наслаждениям, научил искусному, любовному поединку, с его притворными дерзкими наступлениями и подчинениями, научил терпению, с которым два любящих существа в сладостном единении ведут друг друга к вершинам блаженства. Когда, насытившись страстью, утомленные, они наконец оторвались друг от друга, солнце уже стояло высоко в небе.

Яркое, величественное солнце баскского неба ознаменовало своим появлением начало нового дня — дня королевской свадьбы.

Наступило долгожданное девятое июня.

— Неужели нам предстоит еще один утомительный день? — рассмеялась Анжелика.

В дверь настойчиво постучала Марго.

— Мадам! Мадам, вам пора! Кареты уже направляются в собор, и если вы задержитесь, то не найдете места, чтобы увидеть кортеж.

Окутанный голубой дымкой город тонул в синеве неба и в оглушительных звуках труб, разносящихся до самого океана.

Это старались изо всех сил тринадцать трубачей короля, четверо от парламента, трое от легкой кавалерии, столько же из королевской стражи и еще двое — все в бархатных синих полукафтанах с золотыми нашивками.