Новый Мир ( № 5 2005) - Новый Мир Новый Мир
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Sosтязание в sosтрадании. “Новые традиции”
Помните, в советские времена был такой замечательный термин — “новые традиции”. Это относилось, например, к посещению Вечного огня новобрачными. Были, возможно, и другие ритуалы местного значения. Не знаю, не была, не состояла. Наверно, эти новые традиции разрабатывались в идеологических секторах властных структур.
Теперь обрубок идеологического сектора корчится и тужится, пытаясь снова что-то выдать этакое. Но поскольку в настоящее время все без исключения думают только о деньгах, единственная внятная новейшая традиция — это перечислять бабки жертвам и родственникам погибших при проведении операции по освобождению заложников, устраивать в их честь или память благотворительные акции.
Нет. Мне абсолютно нечего сказать против искренности порыва и искренности сострадания со стороны тех, кто принял участие в благотворительном концерте в пользу жертв бесланской трагедии. Конечно, они, как и все, пришли в ужас от случившегося, от увиденного и представленного себе. И люди собрались не худшие, и песни печальные у них уже были написаны когда-то (не к случаю, как у того поэта из стихотворения Саши Черного “У поэта умерла жена…”), на почве прежних каких-то утрат, трагедий и проч. И костюмы они не шили себе специально темные, никаких радостных хлопот, это ясно. (Есть такая незамысловатая, легковесная такая песенка у Никитиных, что, мол, надо шить “платья из ситца”, что жизнь типа продолжается. Почему-то она запоминается, в словах нет большого смысла, в них, наоборот, есть ровно столько абсурда, чтобы они запоминались.) А вот я почему-то разглядываю тупо, как от неловкости, в чем они явились петь, благотворители. Это не я такая плохая. Было, наверно, что-то едва уловимое, какое-то их собственное неловкое беспокойство, не выглядят ли они фальшиво, такие благополучные на фоне трагедии, а я просто заметила это беспокойство, увидела этих мышей, пробегающих под кожей мужественных лиц, — и стала вместе с ними прилежно искать фальшь. И нашла. Не знаю, как они.
Опять же говорю, не в чувствах я их сомневаюсь, а в способе их выражения. Надо ли преодолевать неловкость вообще и в частности? Не спешите ответить “надо”. А может быть, не надо. Вообще ритуальность, присущая человеческому существу, действительно в полном смысле слова не знает границ. Помните, после 11 сентября — тогда голливудские звезды устроили такой классный “монтаж”, — встали по линейке на сцене, по одному выходили и говорили каждый свою долю-дозу патетических фраз. Те, кто вырос в период расцвета советской власти, помнят такие школьные монтажи к каждому празднику. Кто-то ведь писал для них текст, преимущественно в стихах. Причем тема не всегда была радостно-патриотичной или отчетом о неслыханных успехах, она могла быть и “острой” — критикой шефов, например. У меня от всего-всего такого осталось в памяти только одно четверостишие: “На заводе силикатном очень любят слово „дам”. К сожаленью, неприятно вспоминать об этом нам”. (Очень напоминает песенку “Мадам, где вы живете? Ах, на Садовой. А сколько вы берете? Ах, рупь целковый”. Я в детстве полагала, что тут речь идет о сдаче комнаты.) В монтаже, наряду с обязательными отличницами и пионерами-карьеристами, могли участвовать отдельные звонкоголосые троечницы. Так же обстояло дело и со звездами в том, поистине кино-, монтаже. Запевал, как водится, Де Ниро. Поразительно, что сами звезды, пожалуй, придают своим персонам еще большее значение, чем их поклонники. Они сами слепо верят в свою сверхважную миссию. Разумеется, это так и есть, иначе они просто не смогли бы работать звездами, не решились бы в данном случае скорбеть напоказ.
Известно — не значит понятно. Известно, что чужое горе часто побуждает людей к целому ряду акций, возникает желание совершать хорошие поступки, быть хорошим перед лицом просвистевших мимо тебя грозных событий, принести живые цветы на место чьей-то гибели, перечислить деньги... сделать новое душераздирающее телешоу с участием выдернутых для такого случая из курса реабилитации — пострадавших, в разной степени поврежденных…
Возникает как бы естественным образом — иерархия терактов. Те, кто погиб просто так, случайно, всего несколько человек, около метро, — это ерунда. Выгоднее погибнуть в грандиозном и неслыханно кощунственном действе. Не дай Бог вообще пострадать от землетрясения или, еще хуже, наводнения, — ничего не дождешься. Да, да. Если раньше своего рода дикость состояла в том, что значение гибели измерялось величиной фигуры погибшего (царская семья, например, или уж и вовсе — Распятие... а в наше время с этим может сравниться разве что гибель всенародной любимицы принцессы Дианы) и великомучеником становился и без того великий мученик, то теперь некогда казавшаяся странной поговорка “на миру и смерть красна” — воплощается. Это вообще удивительное свойство жизненного пути: все то, что мы слышали с детства, пословицы и поговорки, банальнейшие истины, непонятные библейские и евангельские заповеди (особенно “будьте как дети”), с годами вдруг наполняется осязаемым, реальным смыслом.
…Концерт время от времени перебивается — буквально на несколько секунд, так что и прочесть-то не успеваешь, — кадрами с номерами счетов пострадавших и родственников погибших. Вдруг мелькает “дядя погибших такого-то и такой-то”, видно, список составлялся в спешке… Ясно, что невозможно успеть записать эти данные, выбрать, кому нужнее, то есть это просто орнамент. Тот, кто решит помочь, воспользуется другим каким-то механизмом. Нет, даже не стоит цинично рассуждать, дойдут ли деньги до адресата. Уже известно, что не дошли пока. Это уже о другом. Но вот сами-то деньги, как эквивалент, — вот о чем стоит подумать на досуге. Ведь эти условно живые люди потеряли не кров, не имущество, а детей или родителей, в лучшем случае здоровье — при абсолютно ужасных обстоятельствах. Ведь не пожар, не наводнение и не землетрясение случилось. Понятно, что, как раньше, бывало, говаривала, нарочито окая, как в Малом, знакомая деревенская дама Александра Сергеевна, — “хлеб всему г о л о ва”, так теперь без оканья и оханья уже ежу ясно, что г о л о ва всему — капуста. Усвоено вполне покорно и практически всеми. Принято единогласно.
Сколько же надо перечислить, чтобы утешить родителей, у которых ребенок погиб буквально на руках насильственной смертью, перед этим долго и как следует помучившись?
Что же, неужели люди действительно могут быть либо безжалостными и жестокими, либо инфантильными? Уже мир постарел, износился, а общество никак не повзрослеет и не придет в себя. И это не только мы, отнюдь. Беда. Нельзя же открыто дарить деньги и шмотки за человеческие нечеловеческие страдания. В чем тут со-страдание? В том, что так же трудно расставаться с бабками, как сидеть несколько дней на полу без воздуха, воды, еды и сортира, под страхом смерти ежесекундным или пережить мученическую смерть своих малых детей? Государство, которое не смогло уберечь своих граждан, должно по закону, пусть даже по какой-нибудь дополнительной, с учетом вновь открывшихся обстоятельств, расходной статье, с учетом нежданно обильных доходов от нынешних цен на нефть, чем, возможно, по законам диалектики и объясняется такая эскалация терактов, и т. д. и т. п., — не важно, оно, скучное государство, должно буднично, а не торжественно, не под музыку, без камер и без речей, казенно и по возможности щедро компенсировать ущерб. Ибо только слепой и глухой к страданиям закон может и призван выдержать идею компенсации в такой ситуации. И только бесконтактным способом, безлично и безналично — не так унизительно принять такую “компенсацию”, в конце концов.
Понятно, деньги всегда кстати, они действительно эквивалент очень многого. Кто станет с этим спорить. Да и эта война, в которой гибнет все больше мирных жителей, — тоже, очевидно, про чьи-то деньги, про трубу и т. д. Так что же, выходит, деньги — универсальная рубцовая ткань, способная затягивать любые раны? Иллюзия перспективы? Раньше мне всегда казалось, что именно дети создают иллюзию будущего, возможности будущего, а радиус действия денег — власть и комфорт, то есть то, чем можно упиваться только в настоящий момент.
Сколько же надо принести жертв, чтобы перестать так высоко ценить деньги? Может быть, лучше сделать ставку на профилактику и попробовать разлюбить их хоть чуть-чуть, пока количество жертв не перевалило… за сколько?
Человек с ружьем: смертник, бунтарь, писатель
Пустовая Валерия Ефимовна — литературный критик. Выпускница факультета журналистики МГУ (2004). Участница III и IV Форумов молодых писателей, финалистка конкурса “Дебют”. Со значительными статьями о современных прозаиках выступала на страницах “Нового мира” (2004, № 8), “Континента” (№ 121 — анализ литературной идеологии Виктора Ерофеева), а также с рядом рецензий — в “Октябре”, “Знамени”, “Русском Журнале” и др. изданиях.