Бояре, отроки, дружины. Военно-политическая элита Руси в X–XI веках - Петр Стефанович

Больше известно об этой социальной категории по венгерским источникам, в основном, второй половины XII – первой половины XIII в. В Венгрии эти воины, служившие королю (или назначенным им агентам), назывались íobagíones castrí– «замковые йобагионы»[544]. Они были «прикреплены» к определённым крепостям-городам (castrí) и в этом смысле составляли некоторое единство с «замковыми людьми (castrenses, civiles, cives)». Но между «замковыми йобагионами» и «замковыми людьми» была принципиальная разница: первые исполняли военную службу, имели земельные владения и более привилегированный статус, вторые – жили на «замковой земле (terra castrí)», занимаясь сельским хозяйством, и их главной обязанностью было поставлять продукты и платить налоги в пользу короля и его людей (в том числе тех же йобагионов). С военной точки зрения «замковые йобагионы» имели в XII в. существенное значение, но в течение XII–XIII вв. параллельно усилению и сплочению знати их слой, наоборот, дифференцировался и распылялся. Ко второй половине XIII в. этот процесс завершился: часть íobagíones castrí влилась в сословие знати, а часть превратилась в крестьян.

В XIII в. сами йобагионы называли себя «liberi Sancti Regis» – «свободными Святого короля», то есть Иштвана Святого (годы правления: 997-1038). Современные учёные считают, что категории людей, связанных с «замками», действительно, восходят к учреждениям XI в. и что они стоят в тесной связи с военно-административной системой 72 «графств»-комитатов (comitatus). Известный венгерский историк П. Энгель прямо связывает «замковых йобагионов» с теми «milites», о которых упоминает Иштван Святой в «Наставлениях» сыну Имре как своих воинах[545]. Хотя никаких данных о численности этих «milites» нет, ввиду польских и чешских параллелей можно предположить, что эти военные слуги короля составляли нечто вроде «большой дружины». Мысль о происхождении «замковых йобагионов» от этих «milites» заставляет далее предполагать явление типологически сходное: те элементы военной организации, которые находились под покровительством центральной власти в XI–XII вв., генетически связаны с «большой дружиной». Иными словами, не только в Венгрии (где, возможно, эти элементы оказались более заметны благодаря сравнительно сильной милитаризации общества), но и в двух других государствах, которые причисляют к «среднеевропейской модели» (Польша и Чехия), «большая дружина» правителя сохранялась в период функционирования этой модели в трансформированном виде. В этой связи можно также напомнить о роли такого важнейшего элемента «среднеевропейской модели», как «служебная организация» – ведь она обслуживала явно не только собственно княжеский (королевский) двор, но и какие-то военные силы на попечении правителя, причём именно размещённые по градам-замкам. В Венгрии такое соотношение вполне наглядно: «замковые люди», составляющие «служебную организацию», обеспечивают «замковых йобагионов». Наконец, правомерность этих аналогий подтверждают и данные древнерусских источников, которые, как увидим ниже, прекрасно вписываются в такую схему.

2. «Империя» Кнуда Великого

Чешские и польские историки, говоря о «большой дружине», имеют в виду всегда Польшу и Чехию. Насколько я знаю, не обращалось внимания на аналогии этому явлению в других странах. Между тем, придерживаясь выше обозначенных критериев явления– многочисленность и связь с трибутарными отношениями, – надо указать на одну яркую аналогию в скандинавском регионе.

Ф. Граус рассматривал Скандинавию как регион, где были распространены только древние «малые» («домашние») дружины и лишь в XIII в. сформировалась королевская hirð (см. ниже) – объединение знати и служилых людей, которое он находил возможным назвать «государственной дружиной»[546]. По всей видимости, он ориентировался на саги, а также на сообщения о набегах норманнов на Англию и континентальные королевства. В самом деле, судя по сагам, вошедшим в знаменитый цикл Снорри Стурлусона «Круг земной», группы воинов в распоряжении датских, норвежских и шведских конунгов X–XII вв. были по размерам довольно скромны. Их вполне можно назвать словом дружина в его «классическом» смысле как обозначение архаического «домашнего» или «товарищеского» объединения воинов во главе с предводителем, выступавшим в роли скорее вождя, чем правителя[547].

Слабость центральной власти и ограниченные финансовые возможности не позволяли правителям скандинавских государств содержать многочисленные военные группировки в своём прямом подчинении на постоянной основе. Знать была сильна, и её представители, опираясь на свои кланы и своих зависимых людей, далеко не всегда были склонны считаться с конунгом, признавая его верховную власть. Снорри Стурлусон пишет, что в эпоху викингов (то есть до середины XI в.) в Норвегии было много знатных людей, многие из которых называли себя конунгами и дружины которых по численности и боеспособности были вполне сравнимы с дружинами «настоящих» конунгов из рода Инглингов. В «Саге об Олаве святом» (гл. 22) так сказано о типичном представителе знати того времени: «Эйрик ярл не затевал войны с Эрлингом, поскольку у того было много влиятельных родичей и сам он был человеком могущественным и имел много друзей. При нём всегда была большая дружина, такая же, как если бы он был конунгом (með fjölmenni svo sem þar væri konungshirð). Часто летом Эрлинг отправлялся в походы и добывал себе добро…»[548]

Вместе с тем, в тех же сагах ясно прослеживается стремление скандинавских конунгов расширять собственные дружины, увеличивая тем самым своё могущество по сравнению с представителями знати. Для этого применялись разные способы, помимо просто приёма на службу любого удалого молодца по его желанию. Наиболее эффективный способ повысить боеспособность собственных сил и при этом уменьшить сопротивление знати состоял в том, чтобы заманить в свою дружину или принудить к вступлению в неё самих магнатов с их людьми. Разумеется, конунгам (королям) это далеко не всегда удавалось, и здесь возникали спорные и даже конфликтные ситуации.

Случаев такого рода упоминается немало в «Круге земном», но вот один из примеров, взятый практически наугад, – рассказ из «Саги о Харальде Суровом» (гл. 49) о том, как датский король Свейн пытался заставить служить себе молодого лендрмана Асмунда, якобы творившего бесчиния. Снорри, в частности, пишет: «при встрече их конунг говорит, что Асмунд должен быть в его (í hirð hans), а собственного войска (enga sveit) не должен иметь, и Асмунд подчинился конунгу. Однако после того как Асмунд провел с конунгом немного времени, ему не понравилось там, и он однажды ночью убежал и возвратился к своим товарищам (til sveitar sinnar), и стал чинить ещё больше зла, чем прежде»[549]. Вне зависимости от реальных обстоятельств дела, важно, что для автора (который, впрочем, явно на стороне конунга) является само собой разумеющимся, что конунг старался привлечь Асмунда к себе в дружину, а тот сопротивлялся (очевидно, расценивая вступление в дружину конунга совсем не как почёт, а скорее как наказание) и опирался при этом на собственных людей. Снорри выбирает разные слова для обозначения дружин Свейна и Асмунда (королевская дружина – «hirð», а людилендрмана – «sveitar»[550]), но эта его терминологическая дифференциация здесь едва ли уместна – слово hirð стало применяться для обозначения объединений людей на службе правителя значительно позднее описанных событий (о происхождении этого слова см. в главе I, с. 68, а о терминологии ещё ниже). В то время принципиальной разницы между дружинами знатных людей/конунгов не было, и едва ли были какие-то различия в их обозначениях.

В XIII в., когда королевская власть усилилась, эта «централизаторская» тенденция нашла выражение в попытках норвежских королей объединить если не всю, то большую часть знати под своим контролем в своей дружине-hirð (оставив в ней, разумеется, и собственно королевских слуг). Основной источник сведений о королевской hirð – это её «устав», известный в редакции 1270-х гг. под названием «Hirðskra». В этом документе сказалось явное влияние монархической идеологии и западноевропейской рыцарской культуры, и поэтому в этом случае особенно трудно судить, насколько правовые нормы и королевские постановления совпадали с реальной практикой. Тем не менее, с неизбежными сомнениями и оговорками норвежские историки признают, что «централизаторская» тенденция в конце концов, к началу XIV в., привела к сплочению знати в один «класс» с соблюдением определённого баланса интересов в её отношениях с правителем, а эта hirð стала своеобразной переходной формой от архаической дружины к единой организации королевского двора и бюрократического аппарата[551].

В данном случае важно, что само стремление центральной власти усилить контроль над подчинёнными ей магнатами, включив их в «государственную» иерархию, шло рука об руку с ограничением размеров частных дружин знати. Так, «Hirðskra» постановляет, что количество собственных людей (хускарлов – húskarlar, об этом слове см. ниже) у лендрманов (высший ранг королевских сановников) должно быть не более 40. При этом численность свиты, с которой лендрманы появлялись при дворе короля, не должна была быть более 6 человек (у герцогов – не более 4 человек)[552].