Ночи и рассветы - Мицос Александропулос

Тзавелас сам подбросил веток в огонь, чтобы показать, что с ним сделали националисты. Оба уха были отрезаны до основания. Но еще страшнее, чем две дыры, зиявшие на месте ушей, были рубцы на щеках — следы глубоких ножевых ударов.

— Ну, хватит! Спать! — приказал комиссар. — И ты, товарищ, ложись. Как тебя зовут?

— Космас.

— Ложись на мое место, товарищ Космас. Спокойной ночи.

Командир подвинулся. Кто-то из партизан накрыл Космаса темной шинелью.

II

Он проснулся с приятным ощущением тепла и сразу почувствовал, что выспался. Костер погас, в шалаше ни души, поверх черной шинели наброшено еще несколько одеял.

В щели просачивался яркий дневной свет. Космас отодвинул закрывавшее вход одеяло и зажмурился. Блестели мокрые ветви. Дымился испарениями лес. Рыхлый снег таял, с деревьев и с крыши шалаша капало.

— Ну, как выспался, товарищ?

На поваленном дереве сидела девушка, маленькая и круглая, в просторной шинели, подпоясанной патронной лентой. В руках у нее было вязанье, на коленях винтовка. Девушка назвалась Бубулиной.

— Время идти, в батальоне ждут.

— Далеко отсюда батальон?

— Два шага. Там тебя большой командир дожидается.

— Большой командир? Кто?

— Комиссар Леон.

Бубулина вскинула винтовку на плечо, и они двинулись в путь.

— Какой он из себя, комиссар Леон?

— Молодой, красивый…

Бубулина не умолкала и не сбавляла ходу. Одной рукой она отводила ветви, а другой, в которой держала вязанье, показывала Космасу, какой высокий комиссар Леон и какие закрученные у него усы.

Бубулинины два шага растянулись на многие километры. Они перевалили через хребет, и тогда, протянув руку, Бубулина показала куда-то вниз:

— Видишь мельницу?

В нескольких метрах от их ног начинался крутой обрыв, и далеко-далеко внизу белело величиной с горошину какое-то строение.

— Вижу. Там и есть батальон?

— Там мельница. Пройдем ее — и считай, что прибыли!

Она уже направилась было к спуску, но Космас удержал ее за руку:

— Давай передохнем!

— Запоздали мы, товарищ!

— Две минутки. — Он решил растянуть их, как Бубулина свои два шага.

Солнце заходило за гору. Вечерняя прохлада пробиралась за шиворот. Небо заволакивали тучки — ночью, видно, снова выпадет снег. Обрыв ждал их, молчаливый и бесконечный. Ныли ноги, колючая боль терзала руку… Но думать об этом не хотелось.

Космас присел на камень. Он впервые видел так близко эти глубокие снега, высокие пики и крутые склоны, поросшие елями, кедрами, буками… Издали горная громада представлялась ему неразрывной и однообразной, на самом же деле это была очень запутанная страна бесконечных суровых гряд, то лесистых, то голых и хмурых, разметанных в разные стороны, как каменные космы. Теперь горы не казались ему неподвижными. Они расступались, открывая взору все новые и новые цепи холмов. Где-то там, за холмами, Космас найдет Янну, Спироса… При мысли об этом холодный ветер казался теплее, спуск с обрыва уже не пугал крутизной, и шаги Космаса становились такими же широкими, как у Бубулины, — с одной вершины на другую.

— Что скажешь, Бубулина, до ночи доберемся?

— Только бы мельницу пройти, а там…

На этот раз Бубулина сказала правду. Они миновали мельницу и не успели оглянуться, как оказались в штабе партизанского батальона.

Навстречу им выбежали девушки. А следом за ними еще трое партизан.

— Вот и комиссар! — сказала Бубулина.

Космас хотел было спросить, который из трех комиссар Леон, но не успел — их окружили партизанки. Сдерживая смешок смущения, девушки поздоровались с Космасом за руку. Космас назвал им себя, и в ответ зажурчали, полились их имена. Все знаменитые героини были налицо: Манто, Аретуса, Хайдо, Тзавелена…{[65]}

— А ну, дай-ка я обниму тебя, Космас!

Высокий партизан раздвинул девушек и подошел к Космасу. И голос, и смеющиеся глаза очень знакомы. Но борода, усы, военный мундир… Партизан крепко обнял и дважды поцеловал Космаса. Потом отстранился.

— Так ты все еще не узнал меня?

Ну да! Это был Телемах!

— Знаю, все знаю… И от Спироса, и от Янны…

Они не виделись больше года, и Космасу сразу бросилось в глаза, как мало напоминал теперь комиссар Леон скромного учителя Телемаха, колесившего по Афинам с информационными сводками и подпольными газетами. Новыми были не только имя, борода, военный мундир и начищенные связным сапоги. Что-то новое появилось и в его речи: «Мой ординарец», «Моя лошадь»… Леон произносил эти слова очень естественно и, видно, привык к ним, как привык к немецкому «вальтеру», висевшему у пояса в новенькой кобуре.

— В тот день меня послали к вам в типографию. И если б ты задержался, в ловушке оказался бы я, а следом Спирос и Янна… Я затесался в толпу и видел, как тебя вывели и бросили в машину. Ну, думаю, пропал парень.

— Видать, не судьба мне погибнуть во цвете лет!

— Нет, ты просто молодчина! О твоем побеге я узнал от Спироса уже здесь. Он сказал, что ты в надежном месте и собираешься к нам. Боялся, что не долечишься и сбежишь раньше времени. Может быть, ты и впрямь поторопился? Как рука?

Вместо ответа Космас обхватил Леона за плечи. Тот поморщился.

— Как видишь, здоровее здоровой. Иногда чуть гноится, но это пустяки… Пройдет…

— Смотри, не храбрись попусту. У нас здесь и холод, и грязь. Запустишь — потом греха не оберешься. Приедем в штаб дивизии, покажись врачу.

— Да брось ты о руке. Скажи лучше…

— Ну?

— Как дела у Спироса?

Леон лукаво рассмеялся.

— Хорошо. Ждет тебя, И он, и дочка, по-моему, тоже. Ты уж так прямо и спрашивал бы.

— Я и спрашиваю. Когда ты видел ее в последний раз?

— Дней пять-шесть назад. Но не знаю, застанешь ли ты ее.

— Уехала?

— Собиралась. Правда, дороги сейчас перекрыты, операции в самом разгаре. Будем надеяться, что успеешь.

Неужели не успеет? Космас как будто предчувствовал это. Еще в Афинах, собираясь в горы, он почему-то больше всего боялся разминуться с Янной в дороге.

Янна ушла в горы на месяц раньше. Они простились субботним вечером в том домике в Метаксургио, где Космас залечивал свои раны. Янна пришла, и радостная, и грустная, и вдруг сказала, что завтра уезжает.

— Ничего, — успокоил ее Космас, — я скоро поправлюсь и приеду тоже.

Она села к нему на кровать. Оба были очень взволнованы, даже потрясены предстоящей разлукой.

— Через месяц я буду в горах! Как только поправлюсь… Мне обещали…

— А я ведь могу еще вернуться!

— Нет, нет! Дожидайся меня там! Хочу увидеть тебя в роли Жанны д'Арк — на коне и с копьем в руке!

III

Утром их ждал покалеченный «джип». Впрочем, от «джипа» сохранилось одно только название. По существу же этот странный драндулет был заново создан шофером. Чтобы оценить его изобретательность, достаточно было взглянуть на мотор — хитрую мозаику из проволоки, телефонных проводов и жестянок: то тут, то там торчали затычки — разноцветные тряпки, пакля, лоскуты кожи.

Однако удивительнее всего был сам шофер Гефест, высоченный парень лет двадцати, рядом с которым громоздкий «джип» казался детской игрушкой. Уверенный вид шофера действовал успокаивающе. Не будь Гефеста, ни один разумный человек не отважился бы сесть в его «джип». Зато с Гефестом волноваться было нечего: в случае опасности он сумел бы, одной ногой упершись в землю, притормозить, а то и совсем остановить машину.

Труднее всего оказалось сдвинуться с места. Гефест крутил ключ и затыкал дыру в капоте. Леон давал газ, а Космас, сидя на корточках, придерживал какой-то клапан. Как только мотор заработал, из клапана вырвался столб черного дыма и обжег ему руки.

Мотор зарычал, и машина, не дожидаясь, пока шофер сядет за руль, покатилась по дороге.

— Садись! Живо! — приказал Гефест, упершись плечом в капот и не позволяя «джипу» двинуться с места.

Потом он вынул ключ и одним прыжком оказался на своем месте. В течение нескольких секунд, пока он не завладел рулем и педалями, «джип» почувствовал себя на свободе и резво подскочил, а Леон с Космасом слетели с сиденья и больно ударились о доски. Гефест весело расхохотался, и машина рванулась вперед.

— На кой черт понадобилась тебе эта развалина? — возмутился Космас. — Этот обормот вывалит нас где-нибудь на дороге!

— Ш-ш! — Леон приложил палец к губам. — Молчи лучше, а не то высадит. Связных и лошадей я отослал вперед. Придется идти пешком.

Пока дорога шла по ельнику, путешествие было довольно приятным. Потом начался спуск. Машину бросало из стороны в сторону. Мотор то задыхался, то снова набирался сил. Каждую секунду они могли сорваться с откоса. Минуя опасное место, Гефест довольно посмеивался, и его спокойствие понемногу передавалось Космасу. Стремительный спуск возбуждал в нем азарт. Обеими руками ухватившись за поручни, он приподнялся, наклонился к Гефесту и крикнул, чтобы тот прибавил скорость. Гефест, очевидно впервые встретив такую поддержку, засмеялся и в знак согласия кивнул головой.