Испанские поэты XX века - Хуан Хименес

«Отчизна-мать, заступница святая…»

Перевод Ю. Петрова

Новому графу дону Хулиану{105}

Отчизна-мать, заступница святая,чью землю ныне затопило смертью,ты, дерево сухое здесь сажая,Всевышнего склоняешь к милосердью;

— Куда пойдет свершивший грех предатель?Где сыщет он убежище земное?Будь милосерд к изменнику, Создатель,в любви зачатый, он рожден был мною.

Он сын и твой. Лечи его отнынегорчайшим одиночеством в пустыне;пусть карой будет общее презренье,

пусть он в горах на дерево взберетсяи, вешаясь, свой смертный грех узреет —и ужас искупленьем обернется.

Бурьян

Перевод М. Квятковской

Макбетовские ведьмы{106}сквозь бурьян напроломскачут по кругу с криком:— Быть тебе королем!(thou shalt be king, all hail!)

И среди широкого дола:— Пусть меня оставит удача! —восклицает идальго добрый.— Пусть оставит меня удача,мне останется сердца доблесть!

И под этим солнцем, что светитпо ту сторону времени явленного(кто поймет, что это — коронаМакбета окровавленного?),

вещие чародеичистят проржавленный лом —старому рыцарюмеч и шелом.

«Эти дни голубые, это солнце далекого детства…»

Перевод М. Квятковской

Эти дни голубые, это солнце далекого детства…{107}

Федерико Гарсиа Лорка

СТИХОТВОРЕНИЯ

Из «КНИГИ СТИХОВ» (1921){108}

ОСЕННЯЯ ПЕСНЯ

Перевод О. Савича

Сегодня чувствую в сердценеясную дрожь созвездий,но глохнут в душе туманамоя тропинка и песня.Свет мои крылья ломает,и боль печали и знаньяв чистом источнике мыслиполощет воспоминанья.

Все розы сегодня белы,как горе мое, как возмездье,а если они не белы,то снег их выбелил вместе.Прежде как радуга были.А снег идет над душою.Снежинки души — поцелуии целые сцены порою;они во тьме, но сияютдля того, кто несет их с собою.

На розах снежинки растают,но снег души остается,и в лапах бегущих летон саваном обернется.

Тает ли этот снег,когда смерть нас с тобой уносит?Или будет и снег другойи другие — лучшие — розы?

Узнаем ли мир и покойсогласно ученью Христову?Или навек невозможнорешенье вопроса такого?

А если любовь — лишь обман?Кто влагает в нас жизни дыханье,если только сумерек тень намдает настоящее знанье.Добра — его, может быть, нет —и Зло — оно рядом и ранит.

Если надежда погаснети начнется непониманье,то какой же факел на светеосветит земные блужданья?

Если вымысел — синева,что станет с невинностью, с чудом?Что с сердцем, что с сердцем станет,если стрел у любви не будет?

Если смерть — это только смерть,что станет с поэтом бездомными с вещами, которые спятоттого, что никто их не вспомнит?О солнце, солнце надежд!Воды прозрачность и ясность!Сердца детей! Новолунье!Души камней безгласных!Сегодня чувствую в сердценеясную дрожь созвездий,сегодня все розы белы,как горе мое, как возмездье.

ВЕСЕННЯЯ ПЕСНЯ

Перевод Инны Тыняновой

Выходят веселые детииз шумной школы,вплетают в апрельский ветерсвой смех веселый.

Какою свежестью дышитпокой душистый!Улица дремлет и слышитсмех серебристый.

Иду по садам вечерним,в цветы одетым,а грусть я свою, наверно,оставил где-то.На кладбище, над черепамизабывших время,трепещет земля цветами,взросло их семя.И кипарисы, покрытыпыльцою нежной,вперили пустые орбитыв простор безбрежный,качая своей утомленнойглавой зеленой.

Апрель, ты несешь нам звезды,вешние воды,зажги золотые гнездав глазах природы!

ДОЖДЬ

Перевод В. Парнаха

Есть в дожде откровенье — потаенная нежность.И старинная сладость примиренной дремоты,пробуждается с ним безыскусная песня,и трепещет душа усыпленной природы.

Это землю лобзают поцелуем лазурным,первобытное снова оживает поверье.Сочетаются Небо и Земля, как впервые,и великая кротость разлита в предвечерье.

Дождь — заря для плодов. Он приносит цветы нам,овевает священным дуновением моря,вызывает внезапно бытие на погостах,а в душе сожаленье о немыслимых зорях,

роковое томленье по загубленной жизни,неотступную думу: «Все напрасно, все поздно!»Или призрак тревожный невозможного утраи страдание плоти, где таится угроза.

В этом сером звучанье пробуждается нежность,небо нашего сердца просияет глубоко,но надежды невольно обращаются в скорби,созерцая погибель этих капель на стеклах.

Эти капли — глаза бесконечности — смотрятв бесконечность родную, в материнское око.

И за каплею капля на стекле замутненном,трепеща, остается, как алмазная рана.Но, поэты воды, эти капли провидятто, что толпы потоков не узнают в туманах.

О мой дождь молчаливый, без ветров, без ненастья,дождь спокойный и кроткий, колокольчик убогий,дождь хороший и мирный, только ты — настоящий,ты с любовью и скорбью окропляешь дороги!

О мой дождь францисканский, ты хранишь в своих капляхдуши светлых ручьев, незаметные росы.Нисходя на равнины, ты медлительным звономоткрываешь в груди сокровенные розы.

Тишине ты лепечешь первобытную песнюи листве повторяешь золотое преданье,а пустынное сердце постигает их горьков безысходной и черной пентаграмме страданья.

В сердце те же печали, что в дожде просветленном,примиренная скорбь о несбыточном часе.Для меня в небесах возникает созвездье,но мешает мне сердце созерцать это счастье.

О мой дождь молчаливый, ты — любимец растений,ты на клавишах звучных — утешение в боли,и душе человека ты даришь тот же отзвук,ту же мглу, что душе усыпленного поля!

ЭЛЕГИЯ

Перевод М. Самаева

Окутана дымкой тревожных желаний,идешь, омываясь вечерней прохладой.Как вянущий нард эти сумерки плоти,увенчанной таинством женского взгляда.

Несешь на губах чистоты неиспитойпечаль; в золотой Дионисовой чашебесплодного лона несешь паучка,который заткал твой огонь неугасшийв цветущие ткани; ничей еще ротна них раскаленные розы не выжег.

Несешь осторожно в точеных ладоняхмоточек несбывшихся снов и в притихшихглазах горький голод по детскому зову.И там, во владеньях мечты запредельной,виденья уюта и скрип колыбели,вплетенный в напев голубой колыбельной.

Лишь тронь твое тело любовь, как Церера{109},ты в мир снизошла б со снопами пшеницы;из этой груди, как у девы Марии,могли бы два млечных истока пробиться.

Нетронутый лотос, ничьи поцелуиво мгле этих пламенных бедер не канут,и темные волосы перебирать,как струны, ничьи уже пальцы не станут.

О таинство женственности, словно поле,ты ветер поишь ароматом нектара,Венера, покрытая шалью манильской,вкусившая терпкость вина и гитары.

О смуглый мой лебедь, в чьем озере дремлюткувшинки саэт{110}, и закаты, и звезды,и рыжая пена гвоздик под крыламипоит ароматом осенние гнезда.

Никто не вдохнет в тебя жизнь, андалузка,тебя от креста не захочет избавить.Твои поцелуи — в ночи безрассветнойсреди виноградников спящая заводь.

Но тени растут у тебя под глазами,и в смоли волос пробивается пепел,и грудь расплывается, благоухая,и никнет спины твоей великолепье.

Горишь ты бесплодным огнем материнства,скорбящая дева, печали пучина,высокие звезды ночные, как гвозди,все вогнаны в сердце твое до единой.

Ты — плоть Андалузии, зеркало края,где женщины страстные муки проносят,легко веерами играя.И прячут под пестрой расцветкой нарядов,под сжатой у самого горла мантильейследы полосующих взглядов.

Проходишь туманами Осени, дева,как Клара, Инес или нежная Бланка{111};тебе же, увитой лозой виноградной,под звуки тимпана плясать бы вакханкой.

Глаза твои, словно угрюмая повестьо прожитой жизни, нескладной и блеклой.Одна среди бедной своей обстановкиглядишь на прохожих сквозь мутные стекла.Ты слышишь, как дождь ударяет о плитыубогонькой улочки провинциальной,как колокол где-то звонит одиноко,далекий-далекий, печальный-печальный.

Напрасно ты слушаешь плачущий ветер —никто не встревожит твой слух серенадой.В глазах, еще полных привычного зова,все больше унынья, все больше надсада;но девичье сердце в груди изнуреннойвсе вспыхнуть способно с единого взгляда.

В могилу сойдет твое тело,и ветер умчит твое имя.Заря из земли этой темнойвзойдет над костями твоими.

Взойдут из грудей твоих белых две розы,из глаз — две гвоздики, рассвета багряней,а скорбь твоя в небе звездой возгорится,сияньем сестер затмевая и раня.

АЛМАЗ