Повести - Петр Замойский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Гони, гони–и!
Остановились, не понимая, в чем дело. Лишь когда трое верховых отделились и помчались полем на бугор, догадались. Там, по направлению к имению, мчался один верховой.
— Это Николай Гагарин, — сразу узнал Костя. — Упредить хочет.
Заметив погоню, сын Гагары ударил лошадь.
— Гони, гони! — кричали преследователям.
Сын Гагары ударился к лесу на горе. Видимо, он хотел, чтобы его заметили из имения. Верховые догадались об этом, один отделился и понесся наперерез, а двое погнали следом. Скоро сын Гагары скрылся за лесом, там же пропали и верховые. Едва они скрылись, как на этой же горе показались, пыля, несколько подвод.
— Второе общество к Шторху за хлебом тронулось! — радостно крикнул кто‑то.
Мы бежали межой, нас обгоняли, кричали, чтобы мы вернулись. Я присматривался, искал Харитона, но его не было. Мы перебежали на вторую межу от дороги. Вот и грань! Дальше барская земля. Чужая, запрещенная!
Вон и усадьба. Вправо, на берегу пруда, ометы соломы. Стоит паровая молотилка, несколько кладей овса, проса. Влево — лесок, из‑за которого Косорукий попытался тогда захватить наше стадо. За леском большой сад, в саду барский дом, флигель, людская, контора, каменные конюшни, сараи, погреба. Перед въездом в усадьбу возле ограды — огромные, длинные амбары. Один из них двухэтажный, с подъездом наверх.
— Бежим скорее, а то ничего не увидим! — крикнул я.
Прибавили рыси. Больно кололо в боку. Подводы гремели впереди и сзади. Среди наших были гости из соседних сел. С горы спускались верховые, что гнались за сыном Гагары. Они галопом мчались к имению. Туда же приехали первые подводы.
— Гляди, что там такое? — вскрикнул Павлушка.
Мы остановились. Нам виден сад и крыши барских зданий. На пригорке недалеко от амбара, сгрудились подводы. Крик, ругань, чей‑то высокий голос.
— Э–э, никак стражники! — испугался Павлушка.
Недалеко от кучки верховых, которые были впереди подвод, гарцевали конные стражники. Они размахивали шашками, то наступали, то пятились, а толпа стояла на месте, кричала, грозилась кольями.
— Драка будет! — задыхаясь, крикнул Авдоня. — Тятька не утерпит.
От бега у меня спирало дыхание. Чем ближе, тем слышнее страшный гул голосов. Мы остановились почти у первых подвод. Тут целая орава ребятишек. В другой куче рекруты. Они вот–вот готовы броситься в схватку.
— Управляющего подайте! — крикнул Ворон стражникам.
— Добром говорим — уезжайте. Грабить не дадим! — ответил толстый стражник.
— Вас не спросимся.
— Стрелять будем!
— Попробуйте! Эй, мужики, — взмахнул Ворон железной клюшкой. — Что стали? Пошел к амбарам!
И первый направился к амбару.
— Назад! — крикнул стражник, направив шашку ему в грудь. — Детей, разбойник, вспомни!
— Бей их! — крикнул Ворон и так стремительно ударил клюшкой по руке стражника, что тот, выронив шашку, запрокинулся.
— Бей царских шкур!
Лавиной со всех сторон ринулся на стражников людской поток, полетели камни, палки. Лошади стражников, испуганные криком, шарахнулись в стороны.
Вдруг раздался выстрел, второй, третий. Толпа опешила, отступила, кое‑кто бросился бежать. Внезапно с диким криком, пригнув голову к шее лошади, Лазарь ринулся в самую середину стражников.
— Ур–а-рра–а!
За ним устремились всем навалом конные и пешие. Из восьми стражников только один успел ускакать в имение. Остальных сняли с лошадей.
У садовой изгороди стояла кучка служащих из имения.
Стражник подскакал к ним, что‑то кричал, указывал на толпу, но те, увидев, что народ двинулся к усадьбе, бросились — кто в лес, кто в сад. Подводы, перегоняя друг друга, рысью подъезжали к амбару.
Кто‑то пытался взломать двери, по они не поддавались.
В саду, где стояли яблони с красными листьями, послышался крик, затем раздались выстрелы.
Все метнулись за амбары, некоторые легли. Скоро и мужики начали стрелять. Стреляли из револьверов, отнятых у стражников.
— Мужики, из людской палят! — крикнул Лазарь. В руке у него револьвер. — За мной!..
Пригнувшись и прячась за постройки, человек двадцать побежали туда. Вновь раздалась беспорядочная стрельба. Затем все смолкло. А через некоторое время послышался крик, звон стекол, отчаянный вой собак.
Кузнец Самсон ломом отворачивал засов у двери, кто‑то рубил притолоки. Скоро одна дверь рухнула, за ней другая. Люди ввалились в амбар.
— Подъезжай! — крикнул кузнец.
Сразу подъехало несколько подвод. На телегах были разостланы торпшца.
В амбар лезли с ведрами, с мешками, с мерами.
Отперли второй амбар. И к нему подъехали подводы, и там началась насыпка.
— Ты зачем? — схватил меня кто‑то за плечо.
Вздрогнув, я оглянулся.
— Мишка!
Передо мной стоял брат.
— Отец приехал? — спросил он.
— А разь ты не знаешь его?
— Ну, я сейчас… Подожди меня, — и он быстро скрылся.
У амбаров суета. Бегали взапуски с мерами, мешками, ведрами. Избитых стражников заперли в кладовой, служащие разбежались. В имение вместе с Лазарем ушли Харитон, староста и рекруты. Подводы с хлебом отводили к сторонке. Домой никто не ехал, да и не отпускали на всякий случай.
Солнце садилось все ниже. Скоро совсем будет темно, а подводам нет конца. Я досадовал, что мы не запрягли Князь–мерина.
«Хоть бы мешок мне захватить. Меры полторы бы донес».
Из сада вышли Харитон и староста. У старосты в руках большая книга, кипа бумаг. Сам он, маленький, с. поцарапанным лицом, напоминал сейчас петуха.
— Мужики, вот книги из конторы! — крикнул он. — В них все грехи, все наши долги барыне. Куда их, мужики?
Принесли солому, бросили недалеко от амбара; староста, положив на нее книги и кипу бумаг, присел на корточки. Когда пламя охватило бумагу, староста весело крикнул:
— Квиты мы с барыней! Ни она нам, ни мы ей.
— Управляющий где? — подошел кузнец.
— В Кокшай убежал.
— Косорукий?
— Этого Лазарь потрепал. Коль не сдохнет, на свадьбе погуляем. Женим на Матане.
— Зря управляющего упустили. Депешу даст в город.
Из‑за амбара показалась новая подвода. Она рысью подкатила к двери. Глазам своим я не поверил.
— Мишка! — подбежал я к брату. — Ты на чьей лошади?
— Наша теперь. И телега наша. Бери мешки. Пудов двадцать пять навалим.
От его слов я опьянел. Сразу все — и хлеб, и лошадь в сбруе, и телега!
— Давай, братка, давай… Павлушка! — крикнул я своему товарищу, который был у костра.
Он прибежал, и мы с мешками протиснулись в амбар. Меня взяла оторопь. Такого огромного амбара и столько ржи я еще в жизни не видел. В амбаре много людей, но всем просторно. Только в дверях тесно. Быстро мы насыпали два мешка и еле доволокли до двери. Мишка сначала отнес один, потом второй. Он еще принес четыре мешка, и теперь мы втроем, задыхаясь, насыпали сухую, чуть пахнущую полынью, рожь.
Какой он, Мишка, сильный! Один донес мешок, а в нем меры четыре ржи.
На телеге у нас теперь пять мешков. Один пока порожний. Мишка схватил его и побежал в другой амбар. Скоро вернулся оттуда, бросил его и, тяжело дыша, проговорил:
— Пшено!
— Хватит, братка, давай домой, — испугался я.
Солнце совсем у края земли. Староста дал приказ трогаться. Уселись и мы на свою подводу. Телега на железном ходу, лошадь сильная, сбруя крепкая.
— Ничего нам за это не будет? — спросил я брата.
— Все равно. Время такое. Ждали милости от царя, а он, сволочь, и Думу разогнал.
— А ты как, будешь тут работать или уйдешь?
— В Иваново–Вознесенск трахну. Там знакомый у меня. На фабрику поступлю.
— Миша, возьми ты и меня отсюда! — взмолился я. — Что мне тут делать?
— Ладно, возьму, — согласился брат и чуть дернул вожжой. Лошадь легко взяла рысью. Впереди и сзади подводы. Не было ни шума, ни крика. Погоняли лошадей молча.
— А куда мы рожь ссыплем? — спросил я.
— В амбар.
— Нет, Миша, не надо в амбар. Будет обыск, найдут, засекут тогда либо отца, либо мамку. Давай доедем до большой дороги и свернем в сторону.
— Зачем? — удивился брат.
— Мы ее спрячем. Все теперь будут прятать. А я знаю такое местечко, днем с огнем не найдут.
— Будь по–твоему, — согласился он.
Из села слышался рев скота. Пригнали стадо.
Когда мы приехали в степь, было совсем темно. Остановились на берегу оврага, над обрывом. Нелегко таскать мешки. Того и гляди, сорвешься в овраг. Не только я, но и Мишка выбился из сил. На телеге осталось еще два мешка — один с рожью, другой с пшеном.
— Это увезем домой, — усталым голосом проговорил Мишка.
Он еще слазил в промыв, чиркнул спичку, осмотрел — не будут ли видны мешки днем. Нет, незаметно.