Четвертый под подозрением - Хьелль Даль

— Вычеркни из наших отношений Инге Нарвесена. Мы с Инге… это была просто глупость. Ничто!

— Ильяз, кажется, тоже не очень радовался, верно?

Она замкнулась; в ее синих глазах ничего нельзя было прочесть.

— Я видел Ильяза в тюрьме Уллерсмо.

— Раньше он таким не был.

— Каким он был раньше?

— Сильным. С ним было весело. Он принимал мир таким, какой он есть. — Элизабет задумалась, подыскивая нужные слова. Фрёлик ждал. Она подставила лицо ветру и продолжала: — И меня он принимал такой, какая я есть. — Она снова на миг задумалась. — Но Ильязу постоянно требовалось напоминать, что мне бывает больно… что у меня тоже есть чувства.

Они шли по пляжу. Волны омывали им ноги. Франк Фрёлик остановился, чтобы закатать брюки. Покосившись на Элизабет, он заметил, что ее ноги покрылись бронзовым загаром. Ногти она покрасила в красно-коричневый цвет. На долю секунды он представил себе, как она сидит на солнце, задрав колени, и сосредоточенно красит ногти на ногах.

Просторное платье липло к телу, очерчивая ее фигуру при каждом шаге. Она шла с гордо поднятой головой, ветер играл ее черными волосами.

Фрёлик снова заговорил:

— Может быть, ты и связалась с Инге Нарвесеном, чтобы проучить Ильяза, но не думаю, что Нарвесен это понял. Даже когда ты рассказала Ильязу о сейфе и лежащей в нем картине.

— Ильяз — заблудшая овечка, — сказала она. — Он совсем сломался…

— Но шесть лет назад Ильяз находился в здравом уме и вполне мог отвечать за свои поступки. Напрасно убил человека.

— Он совсем сломлен. Ты видел его и знаешь, что он не в себе. Тебе приятно быть винтиком в системе, которая вот так перемалывает людей?

— В том, что Ильяз очутился за решеткой, виноват только один человек — сам Ильяз. Напрасно он украл сейф. Напрасно он убил человека.

— Тюрьмы должны лишать преступников свободы, а не убивать их изнутри.

— Я все понимаю. У тебя потребность перевалить вину на кого-то другого. Но изображать из себя ангела мщения глупо.

— Что ты имеешь в виду?

— Не «что», а «кого». Тебя.

— Ты что же, обвиняешь меня в том, что я превращаю эмоции в действие?

— Элизабет, все дело именно в твоих действиях, поступках, из-за которых погибают другие.

— Я не несу ответственности ни за кого, кроме себя самой.

Фрёлик расхохотался.

— Что тут смешного?

— Твоя напыщенная чушь. — Он передразнил ее: — «Я не несу ответственности ни за кого, кроме себя самой!» И в то же время именно ты попросила Ильяза и родного брата украсть картину, чтобы потом заново продать ее Нарвесену! А теперь ты, из-за которой все началось, утверждаешь, что не несешь ответственности ни за кого, кроме себя?

Элизабет не ответила, только покосилась на него. Они снова зашагали молча, бок о бок. Франк Фрёлик первым нарушил молчание:

— Я знаю, когда Ильяза посадили, ты решила повременить с продажей картины, но потом передумала и решила снова продать ее Нарвесену, не делясь с остальными. Почему?

Она промолчала.

— Насколько я понял, вы с Мерете Саннмо сговорились в ту ноябрьскую ночь, когда она поехала с твоим братом и его дружками в порт. Когда они стали свидетелями убийства.

Элизабет остановилась. Фрёлик продолжил:

— Я проснулся, когда ты разговаривала по телефону. Тебе звонила Мерете. Представляю, что она пережила, когда у нее на глазах забили насмерть охранника. Но как тебе удалось заставить ее выдать полиции остальных?

— Ты не прав, — отрезала Элизабет. — Интересно, что ты обо мне думаешь? — Ее синие глаза сверкнули. — Мерете была глупой коровой! Зачем мне просить ее доносить на родного брата? Мне она позвонила уже после того, как настучала в полицию. Она звонила, чтобы рассказать о том, что она сделала, чтобы я ее пожалела! Уже одно это говорит о том, какая она идиотка. А ведь раньше она без конца приставала к Юнни, просила, чтобы ее тоже взяли на дело. От таких вещей она просто ловила кайф. Когда наконец ее взяли и все пошло как пошло, она поняла, что жизнь — суровая штука. И не нашла ничего лучшего, как позвонить копам и рассказать, что случилось!

— Может быть, она хотела, чтобы кто-нибудь помог умирающему? — тихо возразил Франк Фрёлик. — Он ведь лежал на земле в луже крови.

— Ну и промолчала бы, а она заложила всех, кто участвовал в деле — всех, разумеется, кроме себя! Вот мне и пришлось вступиться за брата. Но тебе ведь это и так известно, да?

Сапфировые глаза снова стали безмятежными. Три оттенка синего, подумал Фрёлик. Небо, платье и ее глаза.

— Да, в ту ночь я ушла от тебя, — прошептала она, подойдя к нему вплотную, — но только потому, что должна была помочь Юнни. А тебя впутывать не хотела, понимаешь? Я же не могла знать, что тебе поручат именно то дело. Откуда мне было знать?

Фрёлик не сводил взгляда с ее руки. Ее длинные, тонкие пальцы гладили его по плечу.

— Мне все видится несколько иначе, — шепотом ответил он. Ее пальцы замерли. — Ты оставила в моей квартире ключ от банковской ячейки.

— У тебя было безопасно.

— Ну да, ты поступила очень практично. Когда мужчин арестовали, ты раздобыла второй ключ. Когда их освободили, ты уже ехала в Ашим. Один ключ лежал у тебя в кармане, а второй хранился в надежном месте — в моей квартире. Ты поехала в Ашим после того, как дала показания в суде. В банке ты назвалась именем Ильяз Зупак и достала из ячейки картину…

Элизабет молча смотрела вдаль.

— Разве Юнни не знал, что ты задумала? — спросил Фрёлик.

Она не ответила.

— Значит, знал, — кивнул он.

— Ты когда-нибудь видел, как самолет выруливает на взлетную полосу? — вдруг спросила она. — В его маневрах мне всегда чудится что-то роковое, фатальное. Он катится все быстрее и быстрее… Но взлетная полоса короткая. Достигнув нужной скорости, самолет уже не может остановиться. Если пилот попробует затормозить, произойдет катастрофа. Есть только одно решение: продолжать двигаться вперед и вверх, оторваться от земли…

— Значит, Юнни перехватил тебя там, в банке?

— Чего ты, собственно, хочешь? — раздраженно спросила она. — Ты приехал сюда, чтобы похвастать своей догадливостью?

— Самое главное для меня — установить факты.

— Зачем?

— Затем, что по сути своей речь идет о тебе, обо мне… О нас.

Они посмотрели друг другу в глаза.

— Ты уверен? — тихо спросила она.

— Мне известно, что Юнни поехал за тобой в Ашим. Мне известно, что его видели с другим человеком на лесной тропе, которая спускалась к Гломме. Мне известно, что твой брат либо поскользнулся и упал в реку, либо его столкнул человек, с которым он гулял по лесу. Может, поможешь мне дополнить картину?

— Что значит — речь идет о нас? — спросила она.

— Юнни был в Ашиме, — не сдавался Фрёлик. — Ты тоже там была.

Элизабет повернулась к нему. Синие глаза смотрели на него как будто издалека — сонно и мечтательно.

— Я тебе не верю. Для тебя дело вовсе не в нас. Дело в тебе самом.

— Твой брат упал в реку случайно?

— Конечно! А ты что подумал?

— Кто предложил прогуляться вдоль реки?

— Я.

— Зачем?

— Чтобы успокоить его.

— Что-то не верится.

— Можешь верить во что хочешь. Никто никогда не встанет между мной и моим братом.

— Но ты не позвонила в Службу спасения, когда он упал, хотя в реке сильное течение и вода чертовски холодная! Юнни еще можно было спасти. Самое большое, что ему грозило, — простуда от переохлаждения, воспаление легких. Его бы вытащили спасатели и на вертолете доставили в больницу!

— Ты сам не понимаешь, что несешь. Думаешь только о себе и жалеешь себя!

— Может быть, я и не знаю, что произошло между вами на берегу реки, зато знаю, что к машине брата ты вернулась одна, позвонила Рейдун Вестли и попросила ее о помощи. Ты встретилась с ней после того, как избавилась от машины Юнни. Она спрятала тебя в своем загородном домике. Затем ты каким-то образом связалась с Нарвесеном, велела ему ехать в Фагернес, где он встретился с Мерете Саннмо. И еще я знаю, что Нарвесен передал ей пять миллионов наличными за картину. Мне другое интересно: что послужило поводом для всех твоих действий. Что или кто? Неужели я?

Услышав последнее слово, Элизабет презрительно улыбнулась. Ветер по-прежнему играл с ее длинными волосами, морская пена ласкала ей ноги.

— Тебе всегда нужно быть в центре внимания? — спросила она. — Я не такая. Я сделала то, что сделала, потому что никогда не думаю о себе. Во всем виновата Мерете. Все началось с нее, с ее звонка в полицию. Мне ничего другого не оставалось. Я вынуждена была поддержать Юнни.

— Это ты-то никогда не думаешь о себе? Мерете Саннмо послушно выполняла все твои указания. Она отвезла картину Нарвесену, взяла у него деньги и приехала к тебе в хютте Рейдун Вестли. Там ты отняла у Мерете деньги, ее убила, а хютте подожгла. С помощью косметики ты придала себе сходство с ней и по ее документам улетела в Афины. Для того чтобы проделать такую сложную операцию, надо было ненавидеть ее до дрожи. Любой, кто способен так ненавидеть другого, не думает ни о чем, кроме себя.