Над пропастью юности (СИ) - "Paper Doll"

Из последнего письма Джона узнала, что его уволили из салона продажи автомобилей, чему Фрея не во многом была удивлена. Он был не многословен, а потому общение с людьми, которым нужно было продать то, что они вряд ли хотели бы купить, было своего рода искусством, которым он не владел. Почему-то ей даже стало смешно от новости, что обратилась для парня неудачей. Тем не менее, Джон заверил, что «переживать не о чем», ведь он удачно устроился неподалеку в мастерской, где теперь чинил автомобили. Платили меньше, но он куда лучше был в ремонте, нежели в продажи.

Писать Джону стало гораздо легче, чем прежде. Приходилось заново убеждать себя в любви к нему, и слова подчинялись Фрее легко и без заминки. Она перестала вытаскивать наружу фотографию парня и смотреть на неё в поисках вдохновения, лишними были воспоминания о лете. Фрея доставала эту любовь где-то из-под кожи, удивляясь самой себе, откуда той было взяться внутри неё. Слова были естественно простыми, полными сердечности и души, чего она никогда прежде не могла найти в себе, даже когда Джон был рядом и прижимал к себе одной рукой. Мимо внимания оставалось и то, что на месте Джона она воображала кое-кого другого. Внешний облик в голове стоял размытый, но ментально Фрея должна была знать, кому писала нежные строки на самом деле.

О положении собственных дел Фрея писала менее охотно. Последнее время более всего её занимало то, что после злополучного вечера в доме Инканти, профессор больше не связывался с ней. Занятий в этом семестре с ним не было, а потому подловить его где-нибудь ещё у неё не хватало смелости, которой с лихвой хватило в тот самый вечер. Лишь спустя три недели после произошедшего Фрея обнаружила себя топчущейся напротив дверей сеньйора Инканти. Она заламывала руки, переводила затрудненное дыхание, никак не могла найти себе места, но и постучать в дурацкую дверь тоже будто бы не могла. Подходила к ней, поднимала вверх сжатую потную ладонь, а затем опускала вниз, оглядываясь испугано вокруг, не было ли у её волнения свидетелей.

Она даже не подозревала, что должна была сказать. Может быть, извиниться за то, что всё испортила? А может, просто убедиться в том, что он не сумел разочароваться в ней? Не менее важным было узнать, не отрекся ли он от неё вовсе за подобную выходку, что оказалось бы унизительно.

В конце концов, Фрея прибилась к подоконнику, как раненная птица. Сжала в ладонях подол твидовой черной прямой юбки, скрестила ноги, облаченные в бесцветные чулки, глаза закрыла, будто бы в немой молитве. И, наверное, какие-то высшие силы сжалились, поскольку дверь открылась самовольно перед ней и, выглянувший наружу сеньор Инканти заметил её и одним движением руки позвал зайти внутрь.

Она подошла к нему на ватных ногах с неуверенной улыбкой на розовых губах. Ещё раз вытерла потные ладони о юбку, прекратив сжимать её края, оставшиеся теперь измятыми. Оказавшись в кабинете, первое, что Фрея заметила, это нарисованный собственноручно пейзаж, возвышающейся на мольберте над другими работами, сложенными ровным рядом на полу.

— Я двно хтел увидться с вми, Фрея. Нкотрое врмя мня не было в горде, но я рад, что вы сми пршли ко мне, — он стал рядом с ней напротив картины и наклонил голову, рассматривая её с неподдельным интересом, будто видел впервые. — Замчатльно.

Это был пейзаж. Он был довольно необычный, за что она получила выговор от профессора, перед которым представляла свою работу. Его замечания были мягкими, но тон настойчиво неодобрительный и близок к оскорбительному. Она чувствовала выступающие на глазах слезы, но всё же держалась не так уж плохо, крепко сжав зубы вместе, отчего те едва заметно скрежетали.

Фрея соединила два очаровательных вида в один, что в голове выдавалось причудливо красиво. Изобразила церковный зал, полон священной тишины и покоя с его белыми стенами, испещренными цветными витражами, через которые пускала вместо света снег, белизна которого слепила глаза. Он падал на дома и деревья, занявшие своё место там, где должны были ровным рядом стоять деревянные скамьи. Это был пейзаж, окруженный стенами, где безграничность неба сменялась свободой души, посвященной в таинство веры, в которой был живой свет. Вид был действительно завораживающий, но в то же время противоречащий всяким правилам, которым её обучали следовать.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Вам действительно нравиться? — неуверенно спросила Фрея, краем глаза взглянув на Инканти, который улыбался лишь уголками губ, сложив руки перед собой.

— Исключтльная краста. Я нмрен отпрвить это своему дргу в Лондн. Здесь пдбного не понмают, — он отошел в сторону, только чтобы подойти к столу и достать из-под него прозрачную стеклянную бутылку с янтарной жидкостью и разлить по двум стаканам, один из которых любезно предложил Фрее. С не меньшей любезностью она отказалась, присев на мягкий диван, когда Инканти оставался сидеть на краю стола, взбалтывая напиток.

Фрее стало отчасти спокойнее. Он уезжал, а потому большого повода для беспокойства на самом деле не было. Фрея успела придумать наихудший сценарий развития событий, где она перестала быть частью узкого круга приближенных к профессору людей, среди которых хоть ещё и не успела приспособиться, но всё же успела убедить себя в своей исключительности.

Единственной проблемой продолжал оставаться Реймонд, о котором Фрея не была намерена и словом обмолвиться теперь. Последний раз он преследовал её днем накануне. Фрея возвращалась домой с занятий, когда парень подошел сзади и спугнул её всё теми же повторяющимися словами — «ты должна умереть». Испуг скорее был вызван неожиданностью, чем искреннем страхом, которому она решила не поддаваться, невзирая ни на что. Вот только в этот раз Реймонд, кроме пустых слов пригрозил ещё и втиснутой в тонкую ладонь вырезкой из местной газеты, где упоминалось об убийстве мужчины в отдаленной части города. Фрея остановилась, только чтобы прочитать короткую заметку, а когда подняла голову вверх, Реймонд успел раствориться, исчезнуть, убежать, будто никогда его рядом с ней и не было.

И она успела о нем позабыть, как и о прежней тревоге, стоило Инканти обнадежить тем, что её работа отправиться в Лондон, что граничило с самой безумной мечтой, которую Фрея только могла придумать. Поверить в любовь к Джону и их побег за океан было проще, чем в то, что однажды одна из её работ появиться на столичной выставке.

— Её поместят в галереи? — неуверенно спросила девушка, подавляя довольную улыбку, в которой была доля тщеславия.

— Нет, — и её надежды разом разбились об категоричность отказа. Фрея заметно поникла, оставив на лице идиотскую улыбку приличия ради. Неужели могло хватить нескольких секунд, чтобы она взобралась на воображаемый пьедестал, с которого затем покатилась кувырком вниз, ломая кости? Фрея разуверилась так же быстро, как успела напрасно себя обнадежить. — Но он её оцнит. Затм можт быть размстит в своем салне, где кждую суббту собрается слвки пчтеннго общства. По крйней мре я светвал ему это сдлать, — Инканти мягко улыбнулся, тронув Фрею за плечо, вынудив её поднять потухшие глаза на него. Это тоже было не так уж плохо. По крайней мере, ей хотелось в это верить, исходя из того, что она едва сумела разобрать сказанное.

— Спасибо. Я рада, что вам понравилось. Я рада, что всё в порядке.

— Я не зню, что произшло мжду тбой и сеньором Реймдом, и мня это не ксаеться. Это не моё дло, чтбы это ни было, — Инканти поднял руки вверх в знак своей непричастности. Осушив один из стаканов, он приступил ко второму. — Я всго лишь хчу, чтбы это не влияло на это, — он вытянул вперед ладонь с сжатым стаканом и указательным пальцем указал на картину.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Обещаю, ничто на это не повлияет, — Фрея резко выпрямила спину, сложила руки на колени, втискивая ногти в чулки, разрывающееся от этого натиска. Инканти бросил короткий взгляд на её руки, хмыкнул и залпом осушил второй стакан, слегка поморщившись при этом. Её детская послушность имела своё очарование.

— Что ты сейчс чвствуешь? — нахмурившись, спросил мужчина. Он сложил руки на груди и остановил взгляд на её сжатых вместе с коленях, чего Фрея не заметила, сосредоточив собственный взгляд на картине.