Возвышение Сайласа Лэфема - Уильям Хоуэллс

— До самого плохого еще не дошло, Персис, — сказал муж. — Но с новым домом придется подождать, пока я не разберусь в своих делах.

— По мне, так хоть продавай его, — воскликнула жена в пылу самообвинения. — Я только рада буду, если продашь.

— А я — нет, — сказал Лэфем.

— Знаю, — сказала жена и с грустью вспомнила, сколько сердца вложил он в этот дом.

Он сидел, задумавшись.

— Полагаю, что все еще уладится. А если нет, — он вздохнул, — что поделаешь? Может, и Пэн не стоит так убиваться из-за Кори, — продолжал он с новой для него горькой, неведомой ему прежде иронией. — Нет худа без добра. К тому же остается еще шанс, — закончил он, снова горько усмехнувшись, — что Роджерс все-таки объявится.

— Вот уж чему не верю! — воскликнула миссис Лэфем, но в ее глазах блеснула надежда. — Какой шанс?

— Один на десять миллионов, — сказал Лэфем, и глаза ее опять потухли. — Он говорит, будто какие-то англичане хотят купить эти предприятия.

— И что?

— Ну, я дал ему двадцать четыре часа, чтобы доказать, что он врет.

— Ты не веришь, что есть покупатели?

— Только не на этом свете.

— А если вдруг?

— Вдруг, Персис… Да нет, чепуха!

— Нет, нет! — воскликнула она. — Не может он быть таким уж подлецом. Зачем бы ему тогда говорить? А если он этих покупателей приведет?

— Тогда, — с гордостью сказал Лэфем, — я отдам им все за столько же, за сколько мне их всучил Роджерс. Я на них наживаться не хочу. Но думаю, что сперва придут вести от Б.О. и П.А уж с этих покупателей придется взять, что дадут. Сдается мне, конкурентов у них не будет.

Миссис Лэфем не могла отказаться от надежды.

— А если ты возьмешь свою цену с этих англичан, пока они не прознали, что предприятия хочет скупить дорога, — это избавит тебя от Роджерса?

— Вроде того, — сказал Лэфем.

— Тогда, я уверена, он все сделает, чтобы это устроить. Не можешь ты пострадать за то, что оказал ему услугу. Не может он быть таким неблагодарным! И зачем бы ему заговаривать об этих покупателях, если их нет? Не унывай, Сайлас. Увидишь, он завтра с ними придет.

Лэфем рассмеялся, но она привела ему столько доводов за то, что надо верить Роджерсу, что у него тоже затеплилась надежда. Кончилось тем, что он попросил горячего чаю, и миссис Лэфем, отправив чайник на кухню, велела заварить свежего. Потом, перейдя от отчаяния к надежде, он с аппетитом поужинал. Перед сном они, уже полные надежд, обсудили дела, которые он раскрыл перед ней полностью, как бывало всегда с тех самых пор, как впервые за них взялся. Им вспомнились те давние времена, и он сказал:

— Случись это тогда, я бы не очень тужил. Молод был, ничего не боялся. А после пятидесяти легче пугаешься. Упади я сейчас, мне уж, пожалуй, не подняться.

— Чепуха! Чтобы ты испугался, Сайлас Лэфем? — гордо воскликнула жена. — Хотела бы я посмотреть, что может тебя испугать и какой удар может тебя свалить так, чтобы ты не поднялся.

— Ты и вправду так считаешь, Персис? — спросил он, радуясь ее мужеству.

Среди ночи она окликнула его, и в темноте ее голос звучал особенно тревожно:

— Ты не спишь, Сайлас?

— Нет, не сплю.

— Я все думаю про этих англичан, Сай…

— Я тоже.

— И выходит, что ты будешь ничуть не лучше Роджерса, если продашь им…

— И скрою, как обстоит дело с Б.О. и П.? Я об этом уже подумал. Так что ты не бойся.

Она судорожно зарыдала:

— Ох, Сайлас! Сайлас! — Бог ведает, чего тут было больше: гордости за честность мужа, облегчения от того, что не надо доказывать свою правоту, жалости к нему.

— Тише, тише, Персис! — упрашивал он. — Еще разбудишь Пэн. Не плачь! Не надо.

— Дай мне поплакать, Сайлас! Мне полегчает. Сейчас перестану. Ничего, ничего. — Она потихоньку успокаивалась. — Очень уж обидно, — сказала она, когда снова могла говорить, — упускать такой случай, когда его посылает тебе само провидение.

— Ну, пожалуй, не провидение, — сказал Лэфем. — Так или иначе, хвататься за него не стану. Всего вернее, что Роджерс наврал, и никаких покупателей нет. Но если они есть, они не получат от меня предприятий, пока я не выложу им все начистоту. Не печалься, Персис. Я как-нибудь вывернусь.

— О, я знаю. И потом найдутся же люди, они помогут, если узнают, что у тебя нужда…

— Помогут, если узнают, что нужды нет, — сказал саркастически Лэфем.

— Ты рассказал обо всем Биллу?

— Нет, не смог. Уж очень долго я был самым богатым в родне. Не мог я признаться, что мне грозит беда.

— Понятно.

— И потом, до сегодняшнего дня все обстояло не так уж страшно. Но мы ведь не испугаемся, если станет и впрямь страшно.

— Не испугаемся.

22

С утренней почтой миссис Лэфем получила письмо от Айрин, особенно важное тем, что не упоминало ни об его авторе, ни о состоянии ее духа. Оно содержало лишь новости о дядиной семье, о том, какие все к ней добрые; о том, что кузен Билли возьмет ее и своих сестер кататься на буере, как только встанет лед на реке.

Письмо пришло, когда Лэфем уже ушел в контору, и мать пошла обсудить его с Пенелопой.

— Как тебе кажется? — спросила она и сказала, не дожидаясь ответа: — Мне вообще-то не очень по душе, когда женятся родственники, но если Айрин и Билли поладят… — и она нерешительно взглянула на Пенелопу.

— Для меня это ничего не изменит, — безучастно сказала девушка.

Миссис Лэфем потеряла терпение.

— Тогда вот что, Пенелопа! — воскликнула она. — Может, для тебя что-нибудь изменит, если я скажу, что у отца большие неприятности. Он весь извелся, полночи не спал, только об этом и говорил. Старый негодяй Роджерс взял у него много денег; и все другие, кому он помогал, тоже его подвели. — Миссис Лэфем так излагала обстоятельства дела, что ей некогда было входить в подробности. — И я хочу, чтобы ты вышла наконец из своей комнаты и постаралась бы подбодрить его и утешить, когда он нынче вернется. Будь здесь Айрин, она уж наверняка не стала бы хандрить, — не удержалась она.

Девушка приподнялась на локте.

— Что произошло у отца? — спросила она живо. — У него трудности? Он может разориться? Нам придется остаться в этом доме?

— Глядишь, еще рады будем здесь остаться, — сказала миссис Лэфем, сердясь и на себя за то, что дала дочери повод для догадок, и на избалованную богатством дочь, не представлявшую себе настоящей бедности. — Я хочу, чтобы ты встала и доказала, что можешь думать о ком-нибудь еще, кроме себя.

— О, конечно, встану, — сказала девушка быстро и почти весело.

— Я не говорю, что дела так уж плохи, как были совсем недавно, — честно призналась мать, отступая немного от утверждений, основанных более на чувствах, чем на фактах. — Отец надеется выпутаться, может, так оно и будет. Но я хочу, чтобы ты что-нибудь для него сделала, отвлекла бы, подбодрила, чтобы он не согнулся под тяжким бременем. И перестань хоть на время думать о себе, веди себя разумно.

— Да, да, — сказала девушка. — Можешь обо мне больше не беспокоиться.

Перед тем как уйти из комнаты, она написала записку; вниз она сошла одетая для улицы и сама отнесла ее на почту. Записка была адресована Кори:

«Не приходите, пока я не дам вам знать. На это у меня есть причина, которую сейчас я объяснить не могу; и вы не должны ни о чем спрашивать».

Весь день она пребывала в состоянии какого-то веселого отчаяния, а вечером сошла вниз поужинать с отцом.

— Что ж, Персис, — сказал он с усмешкой, садясь за стол. — Наши благие решения пока придется отложить. Как видно, англичане подвели Роджерса.

— То есть он не пришел?

— По крайней мере, до половины шестого его не было, — сказал Лэфем.

— Ох ты! — только и сказала жена.

— Но я, пожалуй, выпутаюсь и без мистера Роджерса, — продолжал Лэфем. — Есть одна фирма, я ожидал, что она лопнет, а она еще держится, и если я не пойду вместе с ней ко дну, то выплыву. — Вошла Пенелопа. — Привет, Пэн! — вскричал отец. — Не так уж часто тебя теперь увидишь. — Когда она проходила мимо него, он притянул ее к себе и поцеловал.

— Да, — сказала она, — но сегодня я решила повеселить вас немного. Говорить я не буду, одного моего вида вполне достаточно.

Отец засмеялся.

— Это мать тебе наговорила? Вчера я и впрямь приуныл; но, кажется, я не столько ушибся, как испугался. Не хочешь ли сходить сегодня в театр? В Парке дают «Селлерса». Ну, как?

— Сама не знаю. Думаешь, без меня там не обойдутся?

— Никак! — вскричал полковник. — Давайте все пойдем. Разве только, — вопросительно добавил он, — кто-нибудь может прийти?

— Никто не может прийти, — сказала Пенелопа.

— Отлично! Тогда пойдем. Ты только не мешкай, мать.

— Уж я-то вас не задержу, — сказала миссис Лэфем. Поначалу она намеревалась рассказать о бодром письме Айрин; но, поразмыслив, почла за лучшее вовсе не упоминать сейчас об Айрин. Когда они вернулись из театра, где полковник без умолку смеялся на протяжении всей комедии, то и дело толкая в бок Пенелопу, чтобы удостовериться, что и она получает удовольствие, жена сказала, точно все это делалось для развлечения дочери, а не его собственного: — Думается, у девочек все пойдет на лад, — потом сообщила ему о письме и о надеждах, какие оно в ней пробудило.