Два брата - Александр Волков

— Узнаю Алексашкины проделки. Все чужие, все только о себе думают! — Царь заворочался в постели, на бледно-желтых щеках вздулись желваки. — Сначала надо медведя убить, а потом шкуру делить!

Петр разорвал манифест, бросил обрывки на ковер:

— Сожги!

Екатерина подобрала клочки и кинула в камин.

— Слушай! — В голосе Петра звучала глубокая горечь. — Я сам не меньше вашего озабочен, чтоб Алешка не сел на престол. Вы с Данилычем себя бережете. А для меня… это — погибель моего дела! Но что затеяли вы, сие неблаговременно. Так Данилычу и скажи. Рано за себя перепугались!

Через несколько дней по городу разнеслась молва: государь поправляется. Меншиков и его партия подняли головы, сторонники Алексея приуныли.

— Крепко, проклятый! — толковали они по углам. — Недаром дьяволу душу продал. Тот его и поддерживает.

— Ему сроку по земле ходить положено пятьдесят годов.

— Пятьдесят годов! Эва, утешил! Значит, еще семь годов! За семь годов от нас и звания не останется — начисто выведет.

Глава XXI

ВЫЗДОРОВЛЕНИЕ

Уже больше года по Европе ходили слухи о необычайном изобретении некоего доктора Орфиреуса. Утверждали, что Орфиреусу посчастливилось изобрести вечное движение, perpetuum mobile, решить задачу, над которой мучились изобретатели много столетий.

Орфиреус возил машину по германским городам и показывал любопытным за деньги.

Главную часть машины составляли два огромных колеса, чуть ли не до потолка. Колеса соединялись запутанной системой рычагов. Одно из колес было насажено на вал; веревка, намотанная на тот же вал, через пару блоков шла к грузу.

Посетители осматривали машину, расспрашивали, как она действует.

— Сие есть тайна, — вежливо отвечал Орфиреус. — Я вам продемонстрирую действие моей махины, господа!

Он раскручивал одно из колес, и оно начинало вертеться с легким скрипом.

Рычаги качались взад-вперед, передавали движение другому колесу. На вал наматывалась веревка, поднимала кверху груз.

Посетители, вытаращив глаза, смотрели на действие чудесной машины. Минуты проходили за минутами, колеса всё двигались, а главное — тянули груз!

— Как видите, господа, моя махина не токмо сама движется, но и создает силу! — говорил «изобретатель».

Люди уходили ошеломленные. Машина Орфиреуса действительно была необъяснимым чудом.

Посетители, постояв за дверью вместе с Орфиреусом, возвращались в комнату через полчаса. А «чудесная» машина все продолжала работать![150]

Петр еще в начале 1715 года узнал об «изобретении» Орфиреуса.

Во время выздоровления, когда ему нельзя было заниматься государственными делами и он был свободен, царь целыми часами думал о машине Орфиреуса. Петр решил потолковать о ней с Егором Марковым.

— Катюша, — сказал он жене, — вели позвать ко мне Егора Маркова.

Узнав, что ему приказано явиться к царю, Марков перепугался. «Государь узнал, что я бывал у царевича!» — решил Егор. Он вошел в спальню Петра сам не свой. В комнате было полутемно, царь не заметил волнения Маркова.

— Ну-ка иди сюда, Егор — царский механикус! — сказал царь.

Голос его был веселый, и Марков понял сразу, что Петр Алексеевич на него не сердится. Он приблизился к постели.

— Слушай-ка, Егор, ты про махину Орфиреуса знаешь? Трактуют, будто сия махина сама собою движется. Ты понимаешь, какую важность имеет перпетуй-мобиль? Представь себе: поставили его около твоего токарного станка, он его вертит да вертит. У тебя ноги свободны, ты всю мысль, всю силу употребляешь на одно: точить! Ведь небось лучше выточил бы, чем теперь? А?

Глаза Петра засверкали от удовольствия. Он двинул рукой, точно прикладывая резец к обрабатываемой вещи.

— Само собой, вашей величество! Не в пример свободнее было бы. Только сомнительно…

Но царь продолжал, не слушая Маркова:

— Нет, Егор, ты подумай: ежели таких махин изрядное число построить, они могут ткацкие и прядильные станки двигать, молотами бить, кои гвозди куют! Знатно бы получилось! Сколько людей освободилось бы!

— Людей-то нам надобно, ваше величество! Сколько я по фабрикам ни ездил, стон стоит: «Работников надо!» Да вот в последний раз посылали вы меня на игольную фабрику Томилина, что в Переяславском уезде. Приехал, говорю: «Государь вами недоволен: иголок мало даете, даже Адмиралтейству не хватает паруса шить!» А Томилин в ответ: «Мне потребно сто человек для исполнения всех заводских работ, а у меня двадцать восемь». И везде так.

Царь тяжело вздохнул:

— Уж не говори, Егор! Как кладоискатель за сокровищем, гоняюсь за человеком, а где его взять? Земля велика, а людей мало! Работников в города насильно забирал, крестьян закреплял за фабриками, нищих, бродяг, монахов — долгобородых бездельников, — всех к делу приспособил, и всё недостаток.

Егор слушал царя. Слова Петра воскресили в памяти токаря и трудную его молодость, и каторжную жизнь работных людей, которую он наблюдал на заводах, и рассказы брата о великой крестьянской нужде.

«Людей не хватает, — подумал он. — А ведь есть они, только не видит царь».

Нерешительно, пугаясь собственных слов, Егор предложил:

— А ежели бы, государь, крестьян у помещиков взять да на фабрики определить?

Царь бросил на Маркова потемневший взгляд и закричал:

— В советчики лезешь? Место свое забыл? Вишь залетела ворона в высокие хоромы! — Петр сердито передразнил: — «Крестьян у господ взять»! А того не ведаешь, дурачина, что на дворянах все государство стоит, что первый дворянин — это я сам?! Нет, видно, избаловал я тебя своей милостью, что ты уж зазнаваться стал!

Слушая гневную отповедь царя, Егор стоял ни жив ни мертв. Едва нашел он в себе силы пролепетать:

— Прощения прошу, государь! Не подумавши сболтнул.

— То-то, не подумавши. Твое дело над станками думать, а не государевы заботы на себя брать.

Но, внимательно посмотрев на Егора, царь успокоился. «Бунтовских мыслей нет у него, — подумал, — так, от дурости ляпнул». И уже ласковее сказал:

— Ладно, на первый раз прощаю, но больше — не забываться у меня! Давай лучше о деле говорить. Вот Орфиреус не выходит у меня из головы. Я бы все-таки у него махину купил.

Егор, все еще не опомнившийся от страха, сказал дрожащим голосом:

— Оно бы хорошо перпетуй-мобиль заполучить, ваше величество, да только не верю я в него.

— Гм… гм… — Петр призадумался. — А может, этот Орфиреус до такого оборота додумался, какой никому еще в голову не приходил?

Вошел Арескин.

— Ваше величество, разговоры вредят вашему здоровью. Выпейте микстуру.

— Поди прочь со своими микстурами. — Царь сердито затеребил отросшие за время болезни усы. — Мне с моим механикусом здоровее разговаривать.

— Ваше величество, — грозно заговорил доктор, — или вы не хотите выздороветь?

— Фу, надоел, — с досадой сморщился царь. — Ладно уж, ступай, Егор! О махине Орфиреуса думай! Может, свою такую домудришься сделать? Не все же немцам верхи снимать, я чаю, наши, русские, посмекалистей, а?

Марков низко поклонился царю и, пятясь, вышел в дверь. Чувство неизъяснимой тревоги и неудовлетворенности одолевало его. Ему показалось, что он стал меньше ростом, незначительнее, что никто не обращает на него внимания, никто не кланяется ему, хоть он и царский механикус.

— Ворона, — горько прошептал он и со стыдом вспомнил, как перетрусил перед царем. — А что Илья сделал бы на моем месте? Так же бы у него поджилки затряслись? Ну, нет… Илья все бы ему высказал начистоту, а там хоть и голову под топор.

Мрачный, униженный и опустошенный вернулся Егор в мастерскую и удивил подмастерьев тем, что до самого вечера не сказал ни единого слова.

— Верно, от царя попало, — шептались ребята.

На следующий день Маркова опять вызвали во дворец. Со странным чувством робости, которого прежде не знал за собой, Егор шел к царю.

— А вдруг опять за вчерашнее точить начнет? Правду матушка говорит: близ царя — близ смерти.

Опасения Егора не оправдались: царь неожиданно завел с ним разговор о порохе.

— Ведомо ли тебе, сколько мы пороху в год тратим?

— Нет, государь, неведомо.

— Так вот, я тебе скажу: ни много ни мало — тридцать тыщ пудов!

Марков ахнул:

— Тридцать тыщ! Это куда же такую уйму?

Царь коротко рассмеялся и охнул: закололо в боку.

— Ты думаешь, война со шведами на убыль пошла и пороху мало надо? Не так, Егор! Порох и в мирное время зело потребен: для воинского учения. Плох тот полководец, что, сберегая порох, позволяет солдатам его только в бою расходовать! Они и израсходуют, да понапрасну… — Петр усмехнулся. — А сколько пороху нам для флота надобно! На море из пушки не скоро стрельбу поймешь, и покуда научишься попадать, много зелья зря уйдет. Не догадываешься ты, Егор, к чему я эту речь клоню?

Егор вопросительно посмотрел на царя.

— Годов восемь тому назад, — продолжал Петр, — уговорили меня все пороховое дело сдать на откуп. Контракты с другими заводчиками я порушил, и стал зелье в казну доставлять один пороховщик. Что ж ты думаешь, хорошо это получилось?