Два брата - Александр Волков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Радужное настроение Ракитина меркло, по спине бежали холодные струйки пота. Болтовня полупьяного подьячего открыла ему многое, о чем он и не подозревал.
«А ведь недаром царь сдает мне в аренду эту пороховую мельницу, — сообразил он. — Верно, там неладом дела идут. Ой, не сгибнуть бы тебе, Иван, с этим новым делом!..»
Бушуев доверительно привалился к плечу Ивана Семеныча:
— Пропадешь, купец, без верного глазу, ей-богу пропадешь!
— А где его взять, верный-то глаз? — с досадой спросил Ракитин.
— Есть такой! — веско ответил Елпидифор Кондратьич.
Внезапная догадка пришла на ум Ракитину.
— Это ты, что ли? — спросил он.
— А хошь бы и я!
— Ежели я тебя позову в управляющие, пойдешь?
— Полторы сотни на год положишь — пойду!
— Полтораста? Не много будет?
— Эй, купец, крупное дело зачинаешь — не жадничай! Больше потерять можешь!
Ракитина охватил порыв мало свойственного ему великодушия:
— Сто восемьдесят дам!
— Верно?
— Верно!
— Давай руку!
Собеседники хлопнули по рукам, отпили из бутылки.
«Эх, многовато я ему посулил!» — подумал Ракитин.
— Не скупись, купец! — точно в ответ на свои мысли услышал Ракитин. — За сто восемьдесят я тебе цепным псом служить буду, я любому твоему недругу горло перерву!
Маленькие черные глаза Бушуева смотрели из-под лохматых бровей ласково и преданно. Ракитин почувствовал, что приобрел верного защитника своих интересов.
— Иван Семеныч, слышь! — окликнул купца Бушуев. — Ты покамест о нашем уговоре никому не сказывай. Я к тебе на службу перейду, когда мельницу примешь.
— А почему?
— Сейчас я казенный человек, мне поручат контракт составить, и я тебе помирволить могу. А коли уволюсь я, на это дело другого поставят, и тебе его особо подмазывать придется!
— Спасибо!
Ракитин с чувством пожал руку приказного.
* * *Пороховая фабрика стояла на берегу Сестры, у большой плотины, перегораживавшей реку. Действовала фабрика силой воды и потому называлась мельницей; в старину всякое предприятие, получавшее энергию от водяных колес, именовалось мельницей; были мельницы мукомольные, сукновальные, шерстобитные, лесопильные.
Бушуев и пороховой мастер Антип Крохин принялись водить будущего хозяина фабрики по разбросанным ее строениям.
Прежде всего прошли в большое бревенчатое здание, где пол и стены глухо дрожали. Равномерный стук больших пестов, дробивших порох в деревянных ступах, заставлял при разговоре повышать голос.
— Толчильный анбар, — объяснил Крохин.
Ракитин шагнул через порог.
— Стой, стой, купец! — вдруг схватил его за рукав мастер. — У тебя чем сапоги подбиты?
— Как — чем? — удивился Иван Семеныч. — Подковками.
— Железными?
— Железными.
— В таком разе тебе сюда ходу нет. Садись на порог!
Недоумевающий Ракитин сел, и Антип обвязал ему сапоги обрывками кошмы.
— Теперича можешь шагать. А то стукнешь железкой по порошинке — и готово, все одним мигом взлетит!
Ракитин опасливо переступил порог. Бушуев, приехавший в валенках, расхаживал свободно.
— Зачем же порох рассыпаете?
— Ненароком, мил человек. Разве убережешься? Порох здесь толчем, а бус[153] по воздуху летает.
Ракитин постарался поскорее выбраться из опасного места.
В другом амбаре размельчали в порошок увлажненную серу и уголь. Затем Ракитин побывал в помещении, где литровали[154] селитру, и в сушильной избе. В амбаре, где просеивали серу, полуголые рабочие ходили в нестерпимо удушливой серной пыли, обвязав лица тряпками. Ракитин не пробыл там и двух минут и выскочил закашлявшись.
— Как это они терпят?
— Привычка, — равнодушно ответил Бушуев.
«Хороша привычка — медленно помирать, — невольно подумал купец. — А впрочем, не нами началось, не нами и кончится».
У Ракитина осталось довольно сумбурное впечатление от хождения по разным амбарам и избам. Но так как он был от природы сообразителен, то понял в общих чертах, как идет производство пороха.
Литрованная селитра смешивалась с несколькими частями серы и отборного ольхового или крушинного угля. Все эти вещества в порошкообразном состоянии ссыпались в дубовые бочонки и там основательно перемешивались; перед перемешиванием масса увлажнялась во избежание взрыва.
Смесь раскладывалась на медные противни; два десятка противней ставились один на другой и помещались под пресс; масса застывала в форме прямоугольных лепешек. Лепешки разбивали деревянными молотками на куски и дробили на зерна в толчильном амбаре. Последним делом было просеивание через сита и сортировка пороховых зерен по величине.
Ракитин понял теперь, почему из обихода пороховой мельницы изгнано железо и допускаются только дерево и медь; понял, почему при приближении грозы всякая работа на мельнице прекращается и люди бегут из нее. Рабочие-пороховщики жили под вечной угрозой взрыва. Зная, что, как ни берегись, взрыва избежать трудно, пороховщики только старались лишить его силы: скопление больших масс измельченной серы, угля, а тем более готового пороха никоим образом не допускалось. Приготовленный порох хранился в дубовых бочонках, в глубоком подвале, удаленном от фабричных строений, и его старались почаще увозить в город.
Когда Антип Крохин отходил в сторонку, подьячий торопливо бормотал Ракитину:
— Богатое дело! На ходу дело! Одних котлов медных семипудовых четыре штуки! Поддонов свыше сотни! Бочонков дубовых сорок четыре штуки насчитал! Я все на заметочку, хозяин, беру. А как кончим обход, опись составлю, чтобы работники добро не растащили.
По окончании осмотра пришли в контору — маленькую избу, прилепившуюся к сушильному амбару. Ракитина усадили на лавку возле стола, заваленного отчетами и рапортичками. Иван Семеныч принялся выяснять доходность предприятия.
— Сколько пороху готовите в год? — был его первый вопрос Крохину.
— До полутора тыщ пудов.
— Какой ценой сдается зелье в казну?
— Два рубли двадцать шесть алтын и четыре деньги с пуда.[155]
«Самое большее четыре тыщи двести рублев всего приходу на год», — высчитал в уме Ракитин. Вслух спросил:
— Селитру почем покупаете?
— Рупь двадцать алтын пуд — нелитрованную.
— Отход при литровании велик?
«Купец понимает дело! — одобрительно подумал Бушуев. — Прямо в точку бьет!»
— Отход? — Крохин почесал в затылке. — Фунтов восемь с каждого пуда клади.
— Так. Сера в какой цене?
— Десять рублев берковец.[156]
— Уголь почем обходится?
— Десять алтын пуд.
Ракитин быстро сделал все необходимые вычисления. Оказалось: на составные части пороха при выработке полутора тысяч пудов надо затратить примерно две тысячи четыреста девяносто рублей. А еще жалованье управляющему, мастеру, работникам, отопление, освещение…
— Работников сколько? — спросил Иван Семеныч.
— Восемь подмастерьев по восемнадцать рублев на год да двадцать семь учеников по тринадцать рублев. Мне плата — двадцать восемь рублев, — доложил Крохин.
«Пятьсот двадцать три рубли, — подсчитал Ракитин. — Да Бушуеву на сто восемьдесят размахнулся… Это что же получается — мне меньше тыщи остается? Ай да его царское величество! Нечего сказать — удружил, превознес своей милостью! А этот дурак Елпидифор болтает: золотые горы, огромаднейший капитал! Ему-то, положим, на бедность, тут и золотые горы, а мне…»
Впрочем, Ракитин не склонен был долго унывать. Он сообразил, что царские милости не кончатся предоставлением ему в аренду порохового завода: он сумеет выпросить у Петра Алексеевича тысчонку-другую на расширение мельницы, и это будет недурным добавлением к его капиталу. Мало того: как пороховой уговорщик[157] он будет пользоваться еще большим значением в купеческом мире… И самое главное — сердце Ракитина забилось от радости — царское внимание настолько поднимет его в глазах купца Русакова, что тот выдаст теперь за него Анку.
«А уж я ему постараюсь разукрасить это дело, — думал развеселившийся Ракитин. — В моей торговле он разбирается как у себя на ладони, а пороховым делом я запорошу старику глаза!»
* * *Извлечения из договора о сдаче в аренду казенной пороховой мельницы купцу Ивану Ракитину:
«…А по сему он, Иван Ракитин, принявши по описи, при сем прилагаемой, все хоромное и дворовое строение и все к тому относящиеся принадлежности, обязуется в оных никаких порух и убытков не причинять и по истечении урочных десяти лет, буде сей договор не окажется продлен, все возвратить в сохранности.
…Ежели его, Ивановым, небрежением либо хитростью оная мельница сгорит, то с него, Ивана, все доправить в государеву казну по описи сполна. А ежели волею божией та мельница запалится от молнийного поражения, передать дело на государево усмотрение, как он, великий государь, по своей милости учинить изволит.
