От Анны де Боже до Мари Туше - Ги Бретон

Сам дофин ее мало волновал, и она готова была видеть в постели принца Генриха кого угодно; но чтобы судьба выбрала для этого именно ту женщину, которая нанесла ей самую жгучую обиду в жизни! Нет, вынести это не было сил, и она пришла в состояние такого нервного возбуждения, что Франциск I забеспокоился.

Запершись у себя в комнате, она клокотала от гнева и лихорадочно размышляла, как избавиться раз и навсегда от Дианы. Сатира показалась ей подходящим оружием. Она решила выжить свою соперницу при помощи язвительных шуточек и издевок…

На следующий день Анна обдумала свой план. Она пригласила к себе одного из своих протеже, поэта Жана Вульте, выходца из Шампани, и попросила его сочинить стихи, полные иронии и жестокой насмешки в адрес любовницы дофина.

Уверенный в том, что ему хорошо заплатят, поэт немедленно принялся за работу и нарифмовал на латыни несколько гнусных эпиграмм, которые тут же стали известны всему двору. В этих эпиграммах Жан Вульте грубо и безосновательно обвинял Диану де Пуатье в том, что она не жалеет для своего лица ни белил, ни губной помады, что у нее вставные зубы и накладные волосы.

Ответ Дианы последовал незамедлительно: она незаметно распустила слухи, подвергающие сомнению верность фаворитки.

Таким образом, война между двумя дамами была объявлена.

Поняв, что она обнаружена, герцогиня Этампская сбросила маску и пошла в открытое наступление на соперницу. Она то публично называла ее «беззубой» или «морщинистой старухой», то с громким смехом говорила, что родилась в день свадьбы Дианы, что было, конечно, неправдой, ибо разница в их возрасте составляла всего девять лет.

Тогда Диана пустила в оборот новые, более конкретные обвинения, которые, как она надеялась, взволнуют короля. Вдруг пошел шепоток о том, что фаворитка «пересчитывает паркетины на полу в компании с почтеннейшим де Дампьером, с графом де ла Мирандолой, поэтом Клеманом Маро и несколькими другими сеньорами; помимо вышеназванных, при дворе можно назвать еще с десяток, а то и больше, тех, кто, не беря греха на душу, готов подтвердить, что дотрагивался до ее очаровательной безделушки…»

Надо отметить, что если м-м д'Этамп просто клеветала, называя Диану «морщинистой старухой», то Диана не особенно ошибалась, говоря, что фаворитка обманывает короля.

Но Франциск I был слишком привязан к белокурой герцогине, чтобы пойти на разрыв, даже в припадке ревности. Это подтверждает следующая история. Однажды, когда король был на охоте, фаворитка поставила мадемуазель Рене де Колье в коридоре, у слухового, окна и сказала:

— Как только вы увидите, что его величество въезжает во двор, постучите в дверь моей комнаты.

Мадемуазель, разумеется, задремала, и Франциск I, пройдя в комнату любовницы, нашел ее в объятиях молодого Кристиана де Нансе. Так что обвинения вдовы Великого сенешаля получили неожиданное подтверждение.

Несколько мгновений герцогине Этампской казалось, что она пропала.

Король понял, что скандал вынудит его прогнать неверную, и предпочел сделать вид, что не узнал ее.

— Пусть эта женщина немедленно встанет! — сказал он. — А вы, месье, как вы осмелились здесь заниматься своими шашнями с горничной м-м д'Этамп? Отправляйтесь в тюрьму и поразмыслите там о непристойности вашего поведения…

И, сильно побледнев, он вышел.

Так что у Дианы де Пуатье не было ни малейшего шанса развести короля с его любовницей. Более того, желая показать, что он не придает никакого значения обвинениям вдовы, Франциск I, отправляясь с визитом к папе, взял с собой м-м д'Этамп.

* * *

Борьба между фаворитками приобрела такой ожесточенный характер, что весь двор разделился на два лагеря. Никто уже не вспоминал о войне с императором, торопясь примкнуть к сторонникам ретивой герцогини Этампской или надменной вдовы Великого сенешаля.

Существовали также партия дофина и партия короля. Так что Франциск I и его сын по вине своих любовниц оказались разделенными в тот самый момент, когда Карл Пятый сколачивал новые силы для борьбы с Францией.

На стороне Франциска I и м-м д'Этамп была Маргарита Ангулемская, сестра Франциска I, дю Белле, адмирал де Брион и еще несколько сеньоров, поддерживавших идеи, выдвинутые Лютером. Среди сторонников дофина и Дианы де Пуатье были королева Элеонора, Великий Магистр Анн де Монморанси, принцы Лотарингские и, как это ни покажется странным, Екатерина Медичи, проявившая себя мягкой, обходительной и предупредительной по отношению к любовнице своего мужа.

Проявляя поразительную выдержку, флорентийка прятала терзавшую душу ревность и улыбалась Диане и ее друзьям. Но уже тогда ее начали посещать мысли о мести. И мало-помалу, под воздействием горечи и ненависти, душа ее превратилась в одну из самых черных, какие когда-либо поселялись в человеческом теле…

Одна странная история послужила ей примером, которым она позже не преминула воспользоваться.

В октябре 1537 года, когда двор пребывал в атмосфере холодной войны, случилось событие, потрясшее буквально всех: умерла м-м де Шатобриан.

Экс-фаворитка скончалась в возрасте сорока трех лет, сохранив до последнего дня свою ослепительную красоту. Король был сражен. Вскочив на коня, он, не переводя дыхания, примчался в Шатобриан, чтобы склонить голову над свежей могилой своей некогда обожаемой «крошки».

Вернувшись в Фонтенбло, он на какое-то время утратил интерес к ссоре «дам» и «погрузился в свою скорбь», как пишет историк тех лет, и даже сочинил глубоко меланхолическую поэму, оканчивающуюся такими словами:

Душа умчалась ввысь, на небо, А плоть прекрасная в земле.

А тем временем Клеман Маро тоже сочинил эпитафию на смерть прекрасной Франсуазы, и последний стих этой эпитафии заслуживает того, чтобы быть начертанным на могиле любой фаворитки:

Здесь нет ни капли из того, что раньше надо всем торжествовало.

Стих этот, как и положено, посмаковали, потом двор забыл о м-м де Шатобриан и снова погрузился в свои интриги. Мало кто из придворных шутников счел нужным хотя бы ухмыльнуться, когда сеньор де Шатобриан через десять дней после смерти жены получил от короля документы, «подтверждавшие его право на получение доходов от земель и сеньорий и на пользование этими владениями точно так же, как раньше этим пользовалась его недавно скончавшаяся жена».

Все считали совершенно нормальным, что губернатор Бретани желает воспользоваться дарами, полученными женой «за то, что король с ней спутался, а его сделал рогоносцем».

Прошло еще три месяца, и в январе 1538 года среди жителей Бретани поползли слухи, ввергшие королевский двор в оцепенение: м-м де Шатобриан умерла не своей смертью, а от руки собственного мужа.