Север и Юг - Элизабет Гаскелл

Когда этим утром мистер Торнтон вышел из дома Хейлов, он был почти ослеплен своим гневом. Его изумлению не было предела. Маргарет, эта нежная, грациозная, воспитанная девушка, вела себя словно грубая торговка рыбой. У него было такое ощущение, будто он получил затрещину. Он даже чувствовал физическую боль: его голова гудела, в висках пульсировала кровь. Его тошнило от шума, яркого света, от грохота телег и движения людей на улицах. Он называл себя глупцом, достойным подобных страданий, однако не видел их причину и даже не понимал, насколько его мнимая вина соответствовала возникшим последствиям. Ему было бы легче, если бы он мог сесть на пороге и поплакать, как маленький ребенок, которого обидели до слез. Мистер Торнтон говорил себе, что ненавидит Маргарет, но исступленное, подобное молнии чувство любви расщепляло его самообман, когда он пытался оформить в слова эту якобы заявленную ненависть. Его утешало лишь то, что он не стал говорить ей о своих душевных муках. Он правильно сделал, когда сказал, что она может отвечать ему презрением, вести себя с гордым и высокомерным безразличием, но это ни на йоту не изменит его чувств. Она не заставит его отказаться от них. Он любит ее и будет любить! Он отбросит прочь эту жалкую телесную боль.

Мистер Торнтон остановился на миг, чтобы принять окончательное и твердое решение. Мимо проезжал омнибус – пассажирская карета, направлявшаяся в сельскую местность. Очевидно, кондуктор подумал, что он хотел занять место, и остановил омнибус у обочины. Мистеру Торнтону не хотелось извиняться и объяснять свои действия, поэтому он сел в карету и поехал – мимо длинных улиц с унылыми домами, мимо роскошных особняков с ухоженными садами, мимо деревенских оград, пока они не въехали в небольшой поселок. Все пассажиры вышли, и то же самое сделал мистер Торнтон. Люди пошли в направлении рынка, и он поначалу следовал за ними. Но потом он свернул на широкие поля. Быстрая походка и подъем на холм освежили его рассудок.

Теперь он понимал, каким жалким выглядел в глазах Маргарет; какой абсурдный способ был выбран им для объяснения в любви. Ведь он и раньше знал, что это будет самым глупым поступком в его жизни. И вот ему пришлось столкнуться с последствиями, которые, будь он в здравом уме, мог бы предсказать. Неужели он был околдован ее прекрасными глазами и мягким полуоткрытым ртом, еще вчера прижимавшимся к его плечу? Он не мог избавиться от этого воспоминания. Руки Маргарет обвивали его шею – в первый и последний раз. Он получил лишь поверхностное представление о ней, но не понял ее. Вот почему она казалась то храброй, то робкой, то нежной, то высокомерной и царственно-гордой. И тогда мистер Торнтон подумал, что со временем его впечатления сотрутся, превратившись в тлен, и он забудет о ней. Он видел ее в разных нарядах, в разном настроении и не знал, какое состояние души подходило ей лучше всего. Даже этим утром она выглядела такой величественной… Как сверкали от возмущения ее глаза! Еще вчера она делила с ним опасность, а сегодня совершенно не заботилась о нем!

Если утром мистер Торнтон вел себя до крайности глупо – так он говорил себе по меньшей мере раз двадцать, – то вечером его поведение не стало мудрее. После шестипенсового путешествия на омнибусе он еще больше убедился в том, что на свете не было и никогда не будет женщины, похожей на Маргарет. Она не любила его – и, вероятно, никогда не полюбит. Но ни она, ни даже целый мир не смогут помешать ему любить ее! В таком настроении он вернулся на маленькую рыночную площадь и сел в омнибус, направлявшийся в Милтон. Поздним вечером он вышел из пассажирской кареты около своего склада. Знакомые места вернули его к прежним привычкам и мыслям. Он знал, как много нужно сделать – больше обычного из-за вчерашних волнений. Прежде всего ему следовало повидать своих коллег из городского магистрата. Затем он должен был завершить приготовления, начатые утром, для обеспечения безопасности вновь прибывших ирландских рабочих. Нужно было уберечь их от любых столкновений с недовольными милтонскими рабочими. И наконец, он должен был вернуться домой и встретиться с матерью.

Миссис Торнтон весь день просидела в столовой, каждую секунду ожидая новостей о том, как мисс Хейл приняла ее сына. При любом внезапном шуме в доме она вздрагивала, подхватывала свое рукоделие и начинала усердно работать иглой, хотя стекла очков туманились от слез, а рука предательски дрожала. Время от времени дверь открывалась и какие-то ненужные люди входили по каким-то неважным делам. Чуть позже непреклонное выражение, застывшее на ее лице, сменилось расслабленным унынием, столь непривычным для суровых черт. Отбросив мысли о мрачных переменах, которые должны были произойти после женитьбы сына, она погрузилась в размышления о привычных домашних делах.

Новобрачным потребуется новый запас льняного белья. У миссис Торнтон имелось множество корзин, наполненных тканями, скатертями и салфетками. Она принесла их в комнату и принялась перебирать рулоны и отдельные вещи. На некоторых из них были вышиты буквы Д. Х. Т. (Джордж и Ханна Торнтоны). Другие, принадлежавшие сыну и купленные за его деньги, были помечены инициалами Д. Т. Вещи с буквами Д. Х. Т. были сделаны из голландского дамаста старого производства, изысканно прекрасного и не имеющего ничего общего с нынешним текстилем. Миссис Торнтон долго стояла и смотрела на них. Когда она вышла замуж, все это было ее гордостью. Затем она нахмурилась, плотно сжала губы и аккуратно отпорола буквы Д. Х. Она долго искала красную маркировочную нить, чтобы вышить другие инициалы, но та, похоже, была полностью использована. Миссис Торнтон не нашла в себе мужества, чтобы послать служанку за новой катушкой. Она печально смотрела на пустоты, оставшиеся после срезанных букв, и перед ее внутренним взором проносились видения, связанные с сыном. Джон всегда был ее гордостью, ее собственностью.

Он до сих пор не пришел, потому что, без сомнения, задержался у мисс Хейл. Новая любовь заменила прежнюю, согнав мать с первого места. Укол напрасной ревности пронзил ее сердце. Она не знала, была ли эта боль физической или психической, поэтому на всякий случай села на стул. Но через миг миссис Торнтон снова стояла на ногах – такая же прямая и непреклонная, как всегда. Впервые за этот день на ее лице появилась мрачная улыбка. Она была готова к возвращению триумфатора, который никогда не поймет ее сожалений по поводу его брака. О будущей невестке миссис Торнтон почти не думала. Став женой Джона, она, естественно, займет место хозяйки дома. Более того, она получит множество других привилегий: славу их фамилии, дом и комфорт, пурпурные и тонкие льняные ткани, честь, любовь, подчинение и толпу друзей. Все это перейдет к ней так же естественно, как драгоценности на королевской мантии, а значит, вряд ли будет оценено по достоинству.

Выбор Джона сделал бы королевой даже простую кухарку. А мисс Хейл была не так уж и плоха. Родись она в Милтоне, миссис Торнтон полюбила бы ее без лишних слов. Эта девушка была остра на язык, имела вкус, характер и даже изюминку. Конечно, она вела себя ужасно предвзято и невежественно, но что еще можно было ожидать от этой южной породы? Сравнив ее с Фанни, миссис Торнтон внезапно огорчилась и потому, увидев дочь, говорила с ней неоправданно резким тоном, обругав за лень и медлительность. Затем она раскаялась, взяла в руки «Комментарии Генри» и попыталась сосредоточиться на чтении, вместо того чтобы с гордостью и удовольствием продолжать осмотр скатертей и салфеток.

Наконец раздались его шаги! Она следила за ними, дочитывая фразу из книги. Пока ее взгляд скользил по строкам, а память механически повторяла слова, она отмечала, что Джон уже идет по коридору. Ее обостренные чувства улавливали каждый звук, доносившийся из холла: вот он подошел к шляпной стойке, вот он почти у дверей. Почему он медлит? Пусть скажет ей самое худшее.

Тем не менее она не приподняла голову и не отвела взгляда от книги. Мистер Торнтон подошел к столу и остановился там, ожидая, пока она закончит читать абзац, который так поглотил ее внимание. Переборов себя, она посмотрела на сына.

– Ну, Джон?

Он знал, что означал ее короткий вопрос. Но он будто окаменел. Ему хотелось ответить какой-нибудь остротой. Его злость могла бы породить фривольную шутку, но мать заслуживала большего. Он обошел стол и встал за ее спиной, чтобы она не могла видеть его. Склонившись к бледному застывшему лицу миссис Торнтон, Джон поцеловал ее в щеку и тихо прошептал:

– Никто не любит меня, кроме тебя, дорогая мама.

Он отвернулся и, прислонившись к каминной полке, опустил голову, чтобы скрыть набежавшие слезы. Миссис Торнтон встала. Ее всю трясло. Впервые в жизни эта сильная женщина чувствовала себя слабой. Опустив ладони на плечи сына, она заставила его посмотреть ей в глаза.

– Материнская любовь дается Богом, Джон. Со временем она становится прочнее и сильнее. Девичья любовь похожа на клуб дыма – она меняется при каждом порыве ветра. Она отвергла тебя, мой мальчик, верно?