Святой Илья из Мурома - Борис Алмазов

В одной полутёмной лавке, под навесом, стучал по блюду, выбивая диковинный узор, старый еврей. Увидев Илью, он бросил работу и начал раскладывать перед покупателем товар.

Весело подмигивая, он доставал и раскладывал всё новые и новые сокровища. Блестки и солнечные зайчики разбегались от серебряных зеркал, серёжек, тонко сплетённых цепочек, подвесок. Илья выбрал тяжёлые височные украшения, какие носили вятичи, расплатился арабскими дирхемами, которые наряду с византийской монетой ходили в Киеве. Своей монеты Владимир не чеканил. Старик пригласил Илью угоститься по случаю покупки. Илья вошёл в маленький дворик Старик-ювелир омыл руки, сел к невысокому столику. Глазастый подросток принёс кувшин с хазарским вином, изюм на заедку.

Старик расспрашивал о Хазарии, о том, как брали, а потом обороняли Тьмутаракань.

   — Мои родители жили в Хазарии, — говорил он. — Нас привёз сюда Святослав как искусных мастеров. Я плохо помню этот город. Говорят, он очень красив...

   — Город как город, — сказал Илья, рассказывая, как столкнулись с хазарами-христианами и чуть не перебили друг друга.

Старик сокрушённо тряс пейсами. Илья понимал, что он сочувствует искренне — сам не раз испытал ужас нашествия и осады. Живя в Киеве, считал себя киевлянином, а Илью своим защитником. Когда подступали к Киеву печенеги, сын старика стоял на стенах и был убит стрелою.

   — Вот, живу с внуком. Учу своему ремеслу.

Илья заметил, что Дарьюшка переглядывается с глазастым подростком — внуком старика. И вдруг подумал, что дочка подросла и скоро придётся выдавать её замуж. Когда они вернулись домой, Дарьюшка что-то показывала матери.

   — Что это у неё? — спросил жену Илья.

   — Да хозяйский внук ей колечко подарил.

   — Вона как... И когда успел? — вздохнул Илья, после вечерней молитвы укладываясь на лавку. Странное предчувствие беды долго не покидало его.

Глава 3

Выбор веры

Вернувшись на прерванную ранением службу, Илья был принят как один из самых уважаемых и знатных воевод. Давно прошло то время, когда сидел он за нижним столом. Теперь, миновав средний, сидел он чуть ли не рядом с княжеским местом. Иначе как Илья Иванович его и не величали.

Он был ещё очень слаб, потому что раны оказались трудные, и пока к ратной службе не годился — правил службу гражданскую. Ходил в терем княжеский, сидел в боярской думе, помогал припас князю в войско отправлять, собирал из молодых воев новую дружину, обучал её. И узнавал при княжеском дворе многое, чего из-за болезни не знал. Всю зиму, что он валялся в бреду, шли во дворце события нешуточные. Как и прежде, продолжались пирования. Без них было невозможно, потому это была оплата службы дружинников. Но на пирах сам князь появлялся теперь нечасто. Всю зиму с утра до ночи бывал он с боярами и послами иноземными. И становилось ясно: князь готовит деяние для руси и для славян новое и важное. Смутно догадывались: князь народу киевскому веру выбирает.

Так дело и обстояло. Мало что толпами съезжались ко двору иноземные послы, в основном жрецы да священники, во многие земли были умные воеводы посланы, тамошние обычаи посмотреть.

Никогда перед посланцами своими князь такой задачи не ставил. Ездили прежде — войска просить, оружия, но чтобы вызнать, какая в краях иных вера, каким богам люди тамошние веруют и какая от тех богов польза — такой цели у посольств никогда не было, Маскировались такие посольства под купеческие, приезжали как бы торговать, но главная задача была — вызнать веру.

Всю зиму неустанно князь толковал со жрецами, которых усердно приглашали отовсюду, вёл разговоры о том, какая вера лучше, со своими самыми близкими боярами и воеводами, мнением коих дорожил. Принимая жрецов, старался внимательно не только слушать, но и наблюдать каждого — многое ведь, что человек скрыть хочет, по нему заметно. Принимал их в покойце невеликом, без престола, почти рядом с ними сидя. Обсуждал каждый разговор с теми, кто при нём бывал.

Три великие религии господствовали вокруг нарождающейся державы.

Первая и самая мощная — ислам. Поэтому именно мусульманских послов-проповедников выслушивали особенно внимательно. Несколько дней беседовал князь с посланцем камских болгар, тех, против которых было два похода, результат коих был сомнителен. Стеной стояла исламская рать, и не смог князь пробиться к Волге, дабы укоренить там свои города. Подробно, дог мат за догматом, обряд за обрядом, пересказывали послы-проповедники основы ислама. Каждую ночь, сойдясь в княжеском тереме, бояре и князь обсуждали услышанное.

   — Стало быть, в раю каждый по многу жён иметь будет? — усмехаясь, говорил Добрыня. — Как тут ты, Владимир, живёшь, так и там округ тебя девки виться станут!

   — Полно те зубы скалить! — огрызался Владимир. Потому как остался Добрыня вдовцом — стал он племянника блудом попрекать. И жизнь Владимира иначе как мерзостью не называл.

   — А вот мне интересно, чем же ты блудить-то будешь, как они тебе бесило собачье укоротят?..

   — Да не укоротят, — взялся поправить не имеющий чувства юмора боярин Бермята. — Не укоротят, а только крайнюю плоть надрежут...

   — Ножом?

   — А чем же?

   — А коли кто под руку подтолкнёт или с похмела не так отхватит?

Бояре гоготали, князь топал ногами, колотил по головам ближних. Еле успокоил.

   — Похмелья у них нету! — кричал обиженный Бермята. — Они медов не пьют! И вино хмельное им заказано пить!..

   — Ну, тады подставляйся без страху! — утираясь от смеха, гоготали бояре. — Это ишо по пьяни можно, а на трезвую голову срам такой терпеть!..

   — Да как же это — вина не пить, мёда не пить... А как же тогда пирование править? У нас все вои сего не примут. Как же кормление им установим?

   — Молчите все! — кричал князь. — Ты! — позвал он нарочитого боярина, с караваном купеческим ходившего в Камскую Болгарию. — Ты сказывай, как они закон свой правят.

Боярин встал, снял шапку, прокашлялся.

   — Порядок есть, — сказал он. — Порядок, сильно к войне способный. К примеру, воев перебьют — вдовые все по другим мужам уходят и детей рожают, так держава никогда недостатка в гожих к войне мужчинах не имеет. А чтобы не разбирали, коя пригляднее, все с закрытыми лицами бабы пребывают.

   — Как с закрытыми лицами? А как же красоту её увидеть? — загалдели бояре. — А для чё же тогда жить?..

   — Мудро! — говорили те, что постарше. — Мудро — чтобы, значит, все за мужьями жили.

   — В дому у них порядок, примерно как у нас.

   — А молятся как?

   — Молятся строго. Пять раз в день. Где кто бы ни был — коврик расстилает, на колени бряк и молится.

   — Сядут, калачом ноги, — не утерпел молодой помощник боярина. — Подуют так-то на правое и левое плечо своё, грянутся об пол лбом и взирают овамо и семо, яко бесноваты. Несть в той молитве ни радости, ни красоты...

   — Вера она, может, и полезная, — сказал старый рус Стемид. — А только чужая.

   — Перуну, что ли, поклоняться? — вскипел Добрыня. — Людей резать?

   — Перуну уж почти не верует никто, — сказал спокойно старый Стемид, — но та вера была простая. А эта вовсе непонятная...

   — Чужая вера, — согласился князь. — Думаю, нам не гожа.

   — Вот понашлют они сюды священников своих, да за священниками вои придут. Вот тогда завертимся, — сказал Бермята.

   — Это верно, — согласился тот, что в Болгарии побывал. — Они в Аллаха веруют с исступлением. По той вере ничего не боятся, на любую крайность готовы.

   — Вот те и будет завоевание без войны. Сосед-то у нас — грозный! — сказал Добрыня.

Вторая вера — латинская, что немцы исповедовали да Владимиру принесли. А ведь союз с папской Европой, к примеру, приведёт к гибели ещё не возникшего государства. Потому что вослед за монахами да попами хлынут на славянские земли воинские отряды, и жестокое подчинение римскому папе будет подобно добровольной сдаче в плен. Рядом был пример Польши, принявшей латинскую веру, чтобы защититься от германского нашествия. Но немцы как воевали славянские земли, так и воюют, а король польский Мешко шагу ступить не может без оглядки на Рим да спросу у папы римского.

   — Был памятен и первый поход, который совершил Владимир, едва вокняжившись в Киеве, на города червенские — территорию, спорную с Польшей. Вослед за принятием веры латинской тут же придётся города эти Польше отдать. Потому что Запад потребует, чтобы граница с дружественной Польшей, единоверной тогда, более не существовала...

Не одну ночь и не один день, взвешивая все «за» и «против», толковал с боярами и воеводами князь. Заново вспоминалась вся история отношений с Западом, пока не была выработана ёмкая и точная формула, сообщённая народу: