Будь Человеком - М. Ножкин

Следили за ними и из захваченного лайнера. Пассажиры — с надеждой на избавление, бандиты — с надеждой уйти от возмездия.

По дороге пилотов обогнал пассажирский трап, за рулём которого сидел крепкий молодой человек с военной выправкой. Трап с ходу ловко прилип к борту самолёта у самой двери.

Первым на трап ступил Александр Михайлович. Синицын поднимался за ним на расстоянии вытянутой руки. Вот и верхняя площадка. Недолгая пауза, и овальная дверь медленно поплыла внутрь самолёта. Из полутьмы раздался знакомый уже скрипучий голос:

— Входить по одному! Стреляю без предупреждения!

Диспетчер привычно пригнулся и шагнул внутрь самолёта на освещённый полуденным солнцем пятачок.

Александр Михайлович огляделся. Прямо против него, привалившись спиной к стенке, стоял долговязый брюнет с автоматом, чёрный зрачок которого мрачно глянул вошедшему в лицо. Справа, спиной к диспетчеру и лицом к пассажирам, переминался с ноги на ногу длинноволосый парень с пистолетом. Слева, у распахнутой двери пилотской кабины, стоял вооружённый главарь.

— Стой! — приказал он вошедшему. — Подыми руки!

Не выпуская оружия, начал быстро ощупывать одежду и карманы диспетчера. Делал он это уверенно. Как-то даже профессионально, что ли. Ощупал пиджак, брюки, присел на корточки, проверил, нет ли чего в носках, башмаках. Поднялся, показал на пилотскую кабину.

— Проходи! — ткнул он пистолетом в ожидавшего на трапе Синицына. — Теперь ты!..

Павел Иванович неторопливо пригнулся, так же неторопливо шагнул внутрь самолёта. Он внимательно следил за процедурой досмотра и теперь встал точно на то место, на котором стоял диспетчер.

— Руки! — приказал скуластый и начал шарить у него по карманам.

Синицын стоял с поднятыми руками, безучастно поглядывал на мрачного брюнета с блестящими глазами, на его чуть колеблющийся автомат, до которого было рукой подать, на слипшиеся, давно немытые космы бандита справа…

Скуластый ощупал пиджак, брюки, нагнулся к башмакам…

В тот же миг поднятые руки Синицына сцепились в замок, и он обрушил на шею бандита страшной силы удар.

Бандит рухнул на пол и захрипел, хватил воздух окровавленным ртом.

И буквально через мгновение резким ударом правой ноги Синицын выбил автомат из рук долговязого. А ещё через секунду тот уже стоял посреди тамбура с заломанными за спину руками, корчась от боли.

Диспетчер тем временем оседлал скуластого и связал ему руки собственным ремнём.

Волосатый бандит обернулся на шум, да так и замер с открытым ртом. Грозный Салман мешком валялся на полу, а долговязый напарник с перекошенным от боли лицом двигался прямо на него.

— Эй, ты чего? Стой! — волосатый перевёл пистолет на долговязого, невольно отступая в пассажирский салон.

— Брось оружие! — приказал Синицын из-за спины долговязого бандита, которого двигал перед собой, как живую защиту.

— Стой, дурак, стрелять буду! Убью! — кричал волосатый, продолжая отступление.

— Не стреляй, сука! — заорал на него долговязый. Но волосатый бандит уже ничего не слышал и не понимал. Он продолжал пятиться, исступленно повторяя: — Стой! Стой!

В какой-то момент страх пронзил всё его существо, и он нажал на курок. Раз, и другой, и ещё… Долговязый завопил, вскинулся и обмяк, стал оседать на пол. Синицын напряг все свои силы, не давая ему упасть. Он буквально нёс застреленного уже бандита на руках, продолжая наступление…

Нервы у волосатого не выдержали: он повернулся и бросился по проходу в хвост самолёта. Кто-то из пассажиров подставил ему ногу, и он растянулся в проходе между кресел.

Синицын откинул долговязого в сторону, одним прыжком настиг упавшего бандита, заломил ему руки, прижал к ковровой дорожке…

И вот тут наконец пассажиры дали волю накопившимся эмоциям. Кто плакал, кто смеялся. Гвалт в самолёте поднялся невообразимый…

Крепкие ребята в камуфляже выносили двоих бандитов и выводили третьего.

Синицын распахнул лётный френч, вышел вслед за ними на площадку трапа, достал мобильный телефон.

— Алло, Дмитрий Николаевич?.. Это я… Бекас. Да-да, всё в порядке. Подробности при встрече. Ты обещание не забыл?

— Какое?

— Я с завтрашнего дня в отпуске… Точно. У себя на даче… В деревне… Приезжай в гости. Буду ждать…

Жаркий июльский полдень. Солнце в зените. Лёгкие облачка неспеша плывут к горизонту. Лёгкий ветерок чуть колышет прибрежную осоку.

Забравшись по пояс в небольшую речку, рыболов в соломенной шляпе ловит рыбу нахлыстом, то есть забрасывает леску без поплавка и грузила — только с кузнечиком на крючке — под самые кусты, нависшие над водой. Особая рыбалка! Вдоль берега едет телега с большой копной сена и вилами наверху. Возница, типичный русский мужичок средних лет, останавливает лошадь.

— Тпру… тпру… отдохни, милая! — И к рыболову: — Здорово, Иваныч. Как дела?

Рыболов поворачивается. Это Синицын.

— Как сажа бела. Вся рыба на дно легла, Митрич. Жарко.

— А что ж ловишь?

— А я не ловлю. Я кузнечиков плавать учу, — отшутился Синицын. — А ты баню-то достроил?

— Готова! Заходи париться, — пригласил Митрич.

— Зайду! Веники готовь.

— Всегда готовы! — подмигнул Митрич и дёрнул поводья. — Н-но, милая, поехали…

Синицын поправил кузнечика на крючке, поплевал на него и, пригнувшись, опять забросил удочку под кусты.

Невдалеке послышалось неторопливое урчание мотора, и на берегу, аккурат напротив Синицына, остановилась светлая «Волга». Из неё вышел генерал Артамонов, размялся, окликнул рыболова:

— Как насчёт халвы, Бекас?

Синицын резко обернулся, выхватив пистолет из-под мышки, потом сплюнул:

— Тьфу, ё-моё! Ну и шутки у тебя, генерал.

— Генеральские, — рассмеялся Артамонов. — Принимай гостей!

— Сейчас, — кивнул Павел Иванович и пошёл к берегу, сматывая удочку.

— Ну здравствуй, отшельник.

— Здорово, начальник.

Друзья обнялись

— Красотища тут! — развёл руками генерал. — Два часа от Москвы, и — настоящая, живая Россия.

— Пока ещё живая… Дороги сюда нет, вот эти новые… так называемые русские… сюда и не торопятся… Ну что, пойдём домой, перекусишь с дороги?

— Погоди, успеем. Дай хоть по родной земле босиком потопать, — генерал начал разуваться. — А то от асфальта совсем ошалели.

— И от асфальта ошалели, и от реформаторов, и от властей…

— Ну-ну, не заводись. Ты же на отдыхе…

— Да какой тут отдых! Душа стонет. Гляди, что вокруг творится!..

— А что мы можем сделать? У нас присяга, мы на государевой службе.

— Это ты на государевой. А я — на государственной, — отрезал Синицын.

— Это как понимать? — нахмурился Артамонов.

— А очень просто. Государю служат холуи. А государи бывают разные: то тираны, то болваны, то предатели, то продажные шкуры… А я служу государству. То есть своей Родине. России. И служить буду, пока не сдохну…

— Если так, значит, и я на государственной службе. И я служу России. Как и все мы, Артамоновы. Я же русский офицер в пятнадцатом поколении!

— Знаю, знаю… И почти все твои предки были генералами, и почти все твои предки служили в разведке…

— Так и есть… — генерал невольно подтянулся. — А первый Артамонов пошёл от князя Пожарского!

— Кстати, о князе… Когда Дмитрий Пожарский с Кузьмой Мининым шли освобождать Москву от поляков с клятвой — за Веру, Царя и Отечество! — какому царю они служили?.. Никаких царей тогда не было… безвластие…

Генерал замялся, насупил брови.

— Ну… не знаю… надо подумать…

— А думать нечего. Вера была, Отечество было, а царю они служили во-о-он тому!.. — Синицын поднял палец к небу. — Царю небесному они служили! То есть высшей справедливости, добру и совести.

Генерал даже охнул от изумления.

— Ну, Иваныч, ты даёшь!.. Эко загнул… Прямо философ!..

— Это не я, это бабка моя, Марья, так нас учила…

— Вот за что тебя люблю, Иваныч. За верность долгу, за надёжность, да за прямоту. Хоть она тебе ох как дорого обходится…

— Да ладно… — махнул рукой Синицын.

— Нет, не ладно, — завёлся генерал, — если б не твоя принципиальность, давно бы уж генерал-лейтенантом был!

— А мне и в полковниках хорошо, меньше спросу.

— Это тебя ещё Бог уберёг в 91-м, да Звезда твоя геройская за Афган, а то бы быстро скрутили, — не унимался Артамонов.

— Да не скрутили бы, не дался бы! — нахмурился Синицын. — А Бог действительно уберёг, ты же знаешь — перед самым ГКЧП за бугор послали. Да на пять лет! Да практически без обратной связи.

— Говнюки! — взорвался Артамонов. — Всю агентуру сдали!

— Не до нас было. Такие дела здесь творили! Такую страну разрывали! Такую службу разгоняли! Таких ребят предали! Эх!.. — Синицын грохнул по багажнику кулаком, и багажник вдруг открылся.

— Ну всё, всё, — обнял его Артамонов. — Не заводись. Теперь уже дела налаживаются. Молодёжь пришла… Гвардейцы возвращаются… Кое-кто…