Совокупность лжи - Дэвид Игнатиус

Феррис посмотрел на фотографию, стараясь не шевельнуть ни одним мускулом на лице. Он боялся этого. Боялся, что Хани начнет рыскать вокруг Садики. Хофман посоветовал Феррису отрицать какие-либо контакты с архитектором.

— Кто это? — спросил Феррис, непонимающе глядя на фотографию.

— Его зовут Омар Садики. Архитектор из фирмы, расположенной здесь, в Аммане. Они строят мечети в Саудовской Аравии. Работают с благотворительными фондами, финансирующими медресе. Он постоянный прихожанин мечети в Зарке, за которой мы следим уже долгое время. Мы знаем о нем многое.

Хани замолчал, глядя на лицо своего гостя, словно желая в чем-то убедиться.

Феррис сохранял спокойствие, отслеживая каждый вдох и выдох. Он ждал, когда Хани скажет что-то еще, но иорданец тянул время, ожидая, что его спросят.

— Он как-то связан с Инкирликом? — кинул пробный шар Феррис.

— Мы считаем, что да. Свидетельства не слишком очевидны, но они ведут в эту сторону. За день до взрыва он вылетел из Аммана в Анкару. Предположительно, по работе. Но мы связались с турками, и они сказали, что в Анкаре этот Омар встречался с одним турком, когда-то побывавшим в Афганистане. И наш мистер Омар провел в Турции всего два часа. Вполне достаточно, чтобы провести планирование операции. Если, конечно, он делал это. А затем вернулся в Амман.

Феррис на мгновение задумался. Если он не будет осторожен, можно потерять результаты месяцев работы.

— Неплохая добыча, Хани. И что вы с ней будете делать?

Иорданец с любопытством посмотрел на него и достал из лежащей на столе пачки сигарету. Закурив, он задержал дым в легких, а потом клубом выпустил его наружу.

— Вот поэтому я и хотел увидеться с тобой, Роджер. Мы хотим проследить за этим мистером Садики, выяснить, с кем он общается. На сегодняшний момент он самая лучшая ниточка из всех, что у нас есть. Я пока не собираюсь арестовывать его. И также надеюсь, что вы не станете предпринимать ничего необычного. Думаю, это было бы ошибкой.

Феррис развернулся и пошел к софе. Он почувствовал облегчение, но старался скрыть это. Если иорданцы арестуют Садики, это будет иметь катастрофические последствия. Архитектор будет, заикаясь, повторять, что не имеет никакого отношения к Инкирлику, и через пару часов допроса станет ясно, что это правда. Игра закончится. Феррис снова посмотрел на Хани, лениво попыхивающего сигареткой.

— Думаю, вы правы, — сказал он. — Оставьте его на свободе.

Хани прищурился.

— Да. Следить и ждать. Обычно это самый правильный образ действий. Я не зря был уверен в тебе. Но пообещай мне, что вы не станете трогать его. Никаких полуночных представлений, поскольку я буду следить. Можешь дать мне слово?

— Да уж конечно. Мы и близко к нему не подойдем. И вы тоже. Все будем следить и ждать, хорошо?

Хани кивнул и слегка улыбнулся.

— Тебе надо будет позвонить мистеру Хофману. Думаю, ему следует знать об этом.

— Сразу же, как вернусь в посольство. Он очень обрадуется. Вы отлично работаете, Хани. Никто, кроме вас, не смог бы раскрыть этого. Наша благодарность вам за это.

Хани тычком погасил сигарету. В его глазах все еще светилось любопытство. Или Феррису так казалось.

— Мы союзники. Разве мы можем не помогать друг другу?

Они пожали друг другу руки. Феррис спросил, не требуется ли какая-нибудь техническая поддержка для слежения за Садики. Это была та область, в которой у американцев всегда было что предложить. Но шеф УОР ответил, что в этом нет необходимости, разве что Садики опять покинет пределы Иордании. Феррис спросил, не следует ли оповестить турков или других союзников, и иорданец снова слегка улыбнулся.

— Пока нет, — сказал Хани. — Пусть это будет нашим секретом.

Когда спустя сорок пять минут Феррис пересказал этот разговор Хофману, он снова занервничал. Хофман раз за разом повторял «Вот дерьмо!», словно ожидая еще худших новостей. Но когда Феррис дошел до момента окончания разговора и обещания Хани не трогать Садики, Хофман наконец расслабился. Слава богу, сказал он. Феррис понял, насколько его шеф боялся того, что операция провалится.

— Думаешь, он знает? — спросил Хофман.

— В смысле?

— Думаешь, он догадывается, что мы начали игру с Садики?

— Возможно. Он умен. Но я сомневаюсь. Все улики в наших руках. Чем больше он станет копаться в этом деле, тем скорее он пойдет по тому пути, который я проложил.

— Да, легенда нами сделана. А Хани не гений, и я не устану повторять тебе это. Думаю, у нас все в порядке. Хочешь, чтобы я приехал и поговорил с ним?

— Нет, если вы не планируете посвятить его в детали операции. Если вы приедете, у него возникнут подозрения. Он подумает, что вы снова решили провернуть какой-нибудь финт.

— Что я, собственно, и делаю.

— Правильно. Но давайте не будем делать это столь явно.

— Счастливого Рождества, — сказал Хофман. Сочельник уже наступил.

Феррис приехал к Алисе вечером. У нее на голове был сдвинутый набок рождественский колпак, и она нарумянила щеки. Это сделало ее слегка похожей на тех женщин, которые под Новый год рекламируют скотч или снегоочистители. Феррис не виделся с ней несколько недель и боялся, что она может уехать в Бостон отмечать Рождество с матерью. Но она осталась здесь, прекрасная, как никогда.

Обвив его шею руками, она привстала на цыпочки и поцеловала его, а потом крепко обняла его. Феррис почувствовал ее руки на своих костлявых боках.

— Что случилось? Ты перестал есть? Ты, похоже, похудел килограммов на пять.

— Был занят, часто не хватало времени, чтобы поесть.

— Да уж, кожа да кости. Еще немного, и я тебя в постели не найду, — сказала она, застенчиво улыбаясь.

Они вместе пошли наверх, в тайный сад, который представляла собой ее квартира. Она поставила в гостиной рождественское дерево, небольшой кривоватый кедр, едва переживший дорогу из Ливана, но щедро украшенный гирляндами, игрушками и даже мишурой. Как она все это нашла в Аммане? CD-проигрыватель играл рождественские гимны в исполнении хора Королевского колледжа, а под деревом лежало с полдесятка подарков в яркой обертке. Феррис ухитрился выкроить время среди дня, чтобы заранее сходить в магазин, и сейчас вынул свои подарки из сумки и аккуратно сложил их к остальным.

Алиса побежала на кухню и вернулась с двумя бокалами вина. Они выпили достаточно, чтобы слегка захмелеть, и Алиса принялась водить пальцем по шву его брюк и молнии.

— Не сейчас, — сказал Феррис. — Дух Рождества только пробуждается во мне.

На самом деле он не чувствовал себя готовым к близости. Со времени его внезапного отъезда из Аммана у него накопилось слишком много того, что он хотел бы сказать ей. Он не хотел говорить этого в те редкие разы, когда они общались по телефону, поскольку теперь уже был почти уверен, что Хани прослушивает номер Алисы. Поэтому приходилось коротко отговариваться, типа «Не могу говорить сейчас» или «Объясню позже». Она понимала его. До определенной степени она встроилась в его стиль жизни, осознавая, что у него есть секреты и бывают моменты, когда она должна дать ему свободу действий и подождать, пока он не скажет ей больше.

И он принялся рассказывать. Не все, даже не самую большую часть всего происходящего, но достаточно. Рассказал, что ему пришлось отправиться домой, чтобы предстать перед следствием. Когда он впервые заговорил о разводе, его жена угрожала ответными мерами и удовлетворила свою жажду мести, вытащив кое-какое грязное белье относительно его предыдущей работы в посольстве США в Йемене. Ему пришлось вынудить ее прекратить шантаж и согласиться на развод.

— А что у тебя было против нее? — спросила Алиса.

— Такая же грязь. Ничего особенного. В основном, всякие финансовые дела. В любом случае, я все это уладил.

— Как? — спросила она. Ей хотелось знать это.

— Убедив ее в том, что продолжать дело не в ее интересах.

— Это похоже на шантаж.

— В каком-то смысле. Скажем так, моя жена, бывшая жена, оставила за собой слишком много хвостов. Она знала, что я о них знаю, но думала, что я не стану этим пользоваться. Буду вести себя исключительно галантно.

— Значит, ты все-таки шантажировал ее. Скверно это, да?

— У меня не было выбора. И пусть это тебя не пугает. По сравнению с ней ты чиста, как снег на Северном полюсе.

Она снова наполнила бокалы вином. Из колонок доносилось «Двенадцать рождественских дней».

— А куда ты поехал потом, после Вашингтона? Думаю, не на Северный полюс.

— Я поехал в Турцию, — ответил Феррис.

— О боже. Я надеюсь, что тебя там не было, когда взорвалась эта ужасная бомба. Они до сих пор не сказали, сколько погибло американцев. Должно быть, много. Поэтому они и хотят замять все это.

Феррис вздрогнул. Он воочию столкнулся с результатом своей операции. А теперь ему придется дурачить свою подругу.