Дровосек - Дмитрий Дивеевский

…Светлана не знала, что такое бывает в природе. Оказывается, тридцать семь лет на свете существовала лишь часть ее личности, даже и не подозревавшая, что для полного превращения в целое нужен еще кто-то. Этот кто-то пришел так просто, как просто пробивается из-под земли родник. Ей всегда казалось, что первый миг близости с любимым должен быть безоглядным и безумным, лишающим разума. Ведь это – целая эпоха в жизни женщины. Так оно и было. Данила достал из кармана золотую цепочку с крестиком, повесил Светлане на шею и стал целовать ей лицо, плечи, грудь… Она почувствовала, что у нее пересыхают губы, свело судорогой низ живота. Что-то неизведанное, будто из глубины веков, пришло в ее разум и стало руководить им. Светлана отстранилась от Данилы на секунду.

– Подожди, – прошептала она и стала расстегивать на нем рубашку. – Покажи, где поцеловать.

Данила указал пальцем на ключицу, и она впилась в его кожу, ощущая животное желание вобрать его в себя. Данила издал хриплый стон и в одно мгновение сорвал с нее одежду. Дальнейшее было полетом, далеко от земли…

Когда Данила на рассвете ушел, Светлана приняла душ, легла в постель и стала думать о происшедшем. Нечасто случалось так, что мысли в ее голове путались. Она была системно организована, но сейчас что-то случилось с ее организованностью, в голове и в душе царил хаос. «Что я сделала? Хорошо это или плохо? Кому я изменила – себе или мужу? Но ведь мужу я не нужна, а я живой человек, значит – это не в счет. Не в счет? Если он узнает, тогда ты увидишь, как это не в счет. Он… Ты его боишься или своей совести? Нет, ничего не боюсь. Совесть – что это такое, когда приходит любовь? Но ведь ты всю жизнь прожила по совести, что с тобою случилось? А свои принципы ты предала или нет? Ты бы одобрила такое поведение будущей жены своего сына? Что бы ты ему сказала? А Данила – он же весь измученный, он же так открылся, что душа за него стонет. Я же для него опора и надежда, никто его кроме меня не защитит, это правда. Ничего не говорил. Все и так понятно. Какой же он сильный и беззащитный. Я уже понимаю, что люблю его. Я сейчас только впитываю его, а утром проснусь, безоглядно в него влюбленная. Проснусь в другом мире, нет, проснусь в его мире. Господи. А как же мое трезвомыслие? Ведь у меня отдельная жизнь – да разве это жизнь? Без любви – это прозябание. Сама себя обманывала, столько лет держала себя в темнице и до конца жизни собиралась в ней себя держать. А разве это правильно, разве для того я на свет появилась, чтобы Леонида не обижать, чтобы его достоинство беречь? А разве не стоит от его равнодушного супружества отказаться? Господи! Что я говорю. Я совсем с ума схожу. А Данила – он спит сейчас или нет? Какой удивительный, сладкий какой. Молчит. А от самого горячий ток идет, люблю его. Вот, дождалась, наконец-то. Что в душе моей делается, Боже мой, завертелось все. Ничего знать не хочу».

Наконец она забылась, унося с собой в сон смешанное чувство вины перед всем светом и счастливое ощущение грядущей любви.

Через три месяца командировка Светланы закончилась, и она улетала в Москву. Складывая чемодан у себя в квартире, она пыталась представить себе встречу с мужем, и это давалось ей нелегко. С одной стороны, все просто: физической близости между ними нет, и не нужно будет перешагивать через себя, притворяться соскучившейся и отдавать ему свое тепло. Но помимо физической близости существовал еще и налаженный семейный дуэт, в котором все было чисто и прилично, а теперь все это разрушилось. В душе у нее царил Данила, и, будучи натурой цельной, она не хотела представлять на его месте никого, даже мужа.

Светлана ощущала, что ее встреча с Данилой не была случайностью. Был ли это рок, провидение, игра мистических сил, она не знала. Она знала лишь, что этот подарок судьбы относится к разряду чудес. Ее взаимопонимание с Данилой быстро углубилось до неизвестных ей ранее пределов. Она без труда читала то, что происходит в нем, а он будто локатором воспринимал движения ее души.

Ближе к ее отъезду они стали бывать на природе. Убедившись, что за ним нет «хвоста», Булай подхватывал Светлану в городе, и они уезжали в леса, которые уже готовились к пробуждению. На деревьях набухали почки, громко кричали птицы, и царило блаженство набирающей силы новой жизни. Они останавливали машину где-нибудь на далекой лесной стоянке, перебирались на заднее сиденье. Светлана клала голову на плечо Даниле, и они могли сидеть так часами, углубившись в себя и в медленное дыхание окружавшей их весны. Теперь она знала, что такое блаженство, и это блаженство было связано с новым, счастливым восприятием всего окружающего, в центре которого стоял Данила.

В силу существовавших в посольстве условностей, Данила не мог поехать в аэропорт провожать ее. Это должен был сделать Пилюгин. Поэтому они прощались на рассвете, за несколько часов до отлета Светланы.

Казалось, Данила никогда не сможет оторваться от нее. Он мучил и мучил ее своей любовью, доставляя ей наслаждение и выматывая из нее последние силы. Он умел любить, и теперь Светлана знала, что это главный признак мужской личности. Тот, кто умеет любить, сможет и все остальное.

Потом она целовала его плечи и, смеясь, спрашивала:

– Ты ведь не забудешь меня, Данила, не забудешь?

Он не хотел отвечать шуткой. В голове его давно уже зародилась мысль, которую он хотел сказать ей, но из обычной своей сдержанности не спешил. Точно так же, как и у Светланы, у него происходил в душе переворот. Он знал, что в его судьбу вступает новая, по сути, вторая женщина. И ее появление будет иметь большие последствия.

– Я приеду в июле. Скорее всего, в отпуск, потому что, наверное, мне продлят командировку еще на год. Мы проведем его вместе, и я думаю, многое тогда определится. А пока я хочу тебе сказать, что буду каждый день разговаривать с тобой моим сердцем и говорить тебе самые нежные слова, какие только умею.

Светлана чувствовала себя наполненной счастьем, и будущее казалось ей легким и определенным.

Никто из них не мог знать, что грядущие события резко перечеркнут их планы. Отпуска у Булая не состоится, а на Родину он попадет совсем при других обстоятельствах.

Глава 14

1988 год. И все-таки мы разные

Грянул траурный марш. Над затихшими улицами Окоянова поплыли скорбные звуки прощания с еще одним его жителем. Толпа молчаливых людей потянулась за гробом, который несли на белых перевязях четыре молодых человека. Редкий июньский дождь покрапывал на лица людей, прибивал придорожную пыль.

Данила смотрел со стороны на эту процессию, и сердце его переполнялось горечью. Бедная одежка, бумажные венки, дешевый красный креп гроба, покосившиеся дома по обочинам разбитой дороги – все говорило об общей беде. Слышались сдержанные рыдания вдовы. Белая, как полотно, едва передвигала ноги мать покойного. Хоронили одноклассника Данилы, Женю Юшкова, добровольно ушедшего из жизни.

«Нет сил жить», – написал он в предсмертной записке. Нежданная смерть, необъяснимая кончина. Данила мог лишь догадываться, что Женя, когда-то воспитанный родителями-педагогами примерным советским мальчиком, испытал не одно крушение иллюзий за свою сорокалетнюю жизнь и не сумел найти средства против полученных травм. Та жизнь, в которой он привык чувствовать себя хорошо, умирала, а он искренне верил, что она настоящая.

Из поколения Булая было выбито уже немало его сверстников. Причины разные. Сначала Чехословакия, потом Афганистан. Были погибшие в автоавариях и от несчастных случаев. Кого-то загнала на тот свет водка. Но за все прежние годы было только одно самоубийство. В шестьдесят седьмом году Валера Земфиров выстрелил в себя, когда его молоденькая жена на последнем месяце беременности сбежала к своему первому мальчику, вернувшемуся из армии. Но это была любовь, не знающая пощады к открытым и преданным сердцам.

А теперь словно туча нависла над Окояновым. Самоубийства стали случаться все чаще и чаще.

– В чем же дело? – думал Булай. – Ведь мы живем не хуже, чем в послевоенные годы. Тогда почти голодали, порой ходили в опорках. Но настроение было другое, и дети рождались, и люди стремились к лучшему. А сейчас в сердцах что-то непонятное. От того и нечисть всякая на свет лезет. Отец рассказывал, на выселках трупы нашли с отсеченными головами. Мучили кого-то. Было ли такое в наших местах когда-нибудь вообще?

Данила находился на побывке у себя на родине. Он ни одного отпуска не пропускал, чтобы не приехать к своим старикам хотя бы на недельку. Здесь Булай погружался в забытую атмосферу детства. Все вокруг напоминало те блаженные годы, когда на душе жила только радость познания мира и существования в любящем окружении близких людей. Данила вынес из детских лет нежную любовь к родителям, которые отдавали все силы, чтобы вырастить своих детей достойными людьми. Он запомнил ту атмосферу широкого родства, которая сейчас уже стала забываться в России. Дяди и тети, двоюродные и троюродные родственники воспринимались как близкая родня. Он помнил, как на день рождения отца, в марте, смотрел в окно на приближавшуюся толпу гостей. Они шли, аккуратно ступая по грязному деревянному тротуару, держа в руках сумки с угощениями и патефон. Родные и близкие лица. Застолье всегда сопровождалось песнями, неведомыми ему, советскому мальчику. Песни, которые сохранились в памяти прежнего поколения.