Ад - Александра Маринина

Она запуталась в собственных вопросах и, ощутив полное бессилие, тихо и горько заплакала в подушку.

Геннадий Ревенко скончался через два дня. Лариса больше не плакала, была серьезной и сосредоточенной, словно ей предстояла большая и ответственная работа. Она попросила подругу посидеть с маленьким Костиком, чтобы не быть связанной расписанием работы яслей, и сама ездила вместе с Любой заказывать гроб и венки и договариваться с администрацией крематория. Как только ей позвонили из больницы и сообщили о смерти отца, через полчаса раздался звонок представителя ритуальной службы, но Лариса от его услуг отказалась.

— Тетя Люба, я же не знаю, а вдруг это мошенники какие-нибудь, деньги возьмут, а потом обманут и ничего не сделают. Откуда они узнали, что папа умер? Откуда у них мой номер телефона? Наверняка бандиты, — сказала она Любе, когда они, уставшие и голодные, возвращались домой после целого дня, проведенного в печальных хлопотах и переговорах то с похоронным бюро, то с крематорием.

— Ларочка, телефон им дали в больнице. Сейчас все так делают. Ритуальные службы борются за клиентов, поэтому им важно успеть первыми предложить свои услуги. Они договариваются с больницами, чтобы им сразу же сообщали обо всех летальных исходах и давали телефон родственников умершего. Ты напрасно испугалась, они не мошенники и не бандиты.

— Значит, нужно было соглашаться? — растерянно спросила Лариса. — Я глупость сделала, да?

«Да, — подумала Люба, — конечно, ты сделала глупость. Они приехали бы к тебе домой с каталогами, и ты спокойно выбрала бы гроб и венки, вместо того чтобы таскать меня через весь город и истязать вопросами о том, каким должен быть гроб, какая обивка лучше и какой венок красивее. А у меня не хватает духу объяснить тебе, что при кремации гроб должен быть самым дешевым, потому что ему все равно гореть в огне. И венки тоже могут быть любыми, и надписи на лентах не нужны, потому что венкам этим негде лежать, могилы не будет, урну с прахом выдадут не раньше, чем через неделю, и ее тихо и незаметно подзахоронят в могилу, где лежат твои мама и бабушка. Но тебе ничего этого в голову не приходит, ты думаешь только о том, как достойно похоронить своего непутевого отца, которого ты при жизни стыдилась, проклинала и боялась, и у меня просто не поворачивается язык сказать тебе все это. И с крематорием ритуальная служба договорилась бы сама. И транспорт обеспечила. Она бы все сделала, и мне не пришлось бы тратить время и силы на то, чтобы заниматься этим вместе с тобой».

Но вслух она, разумеется, сказала совсем другое. Если бы Лариса согласилась, было бы неплохо, но они и сами справятся. Ничего страшного.

Похороны прошли быстро и спокойно, на поминки попытались прорваться какие-то синюшного вида мужики с опухшими физиономиями, но Родислав быстро и решительно выставил их из квартиры. Помянуть Геннадия собрались Романовы, Лариса и три ее подружки, которые Ларисиного отца не знали и никогда не видели, они просто пришли поддержать девушку. Костик плакал и требовал внимания, Лариса нервничала, и заниматься малышом пришлось Леле, которая с нескрываемым удовольствием вышла из-за стола и ушла вместе с ребенком в другую комнату. Она не любила детей, дети ее раздражали, но еще больше она не любила застолий, и уж совсем не любила Ларису, которую считала тупой, примитивной и необразованной хамкой.

Когда все разошлись, Люба осталась, чтобы помочь Ларисе убрать и вымыть посуду. Костик уснул, телевизор не работал, и в квартире было необычно тихо и как-то умиротворенно. Не было атмосферы горя и страдания, было спокойно и немного пусто. «Ужасно, — снова подумала Люба. — Как ужасно вот так умереть, и никто по тебе не плачет, никто не горюет. Твоя смерть принесла только облегчение, которое стыдно показать, и все кругом притворяются, что понесли утрату. Не дай бог так уйти, не дай бог».

— Хочешь, я останусь с тобой на ночь? — предложила она Ларисе.

— Что вы, тетя Люба, не надо, — слабо улыбнулась та. — Со мной все в порядке.

— Точно?

— Точно. Вы за меня не беспокойтесь, я справлюсь. Вы не думайте, я сильная, да и потом, мне теперь легче будет. Никто не пьет, денег не ворует, не орет, не дерется. У меня Костик из-за всего этого нервный стал, а теперь он успокоится. И я успокоюсь. Правда-правда, не волнуйтесь за меня.

Впервые в жизни Люба Романова возвращалась домой с поминок с легким сердцем. Она в Ларисе не сомневалась. Действительно, девочка сильная, она со всем справится. Хотя какая она девочка? Уже двадцать восемь лет, уже мать, сына растит. Давно ли ей было десять, когда мать погибла, а отца посадили, и была она несчастным, испуганным, осиротевшим ребенком? Давно ли украла Лелину любимую кофточку? Давно ли спрашивала Лелю, целовалась ли она с мальчиками, а Люба приходила в ужас и боялась, что Лариса научит ее дочь плохому? Давно ли заявляла, что хочет поступать в институт, потому что не хуже других? Давно ли? Давно. Как много всего произошло за минувшие восемнадцать лет. Целая жизнь. Глупый невоспитанный ребенок превратился в самостоятельную взрослую женщину. Поумневшую, конечно, но не намного. Ну как это так: спать одновременно с двумя мужчинами, не предохраняться и потом не знать, от кого родила! Ничем, кроме глупости, этого не объяснить.

— Слушай, я тут про Лелю такое подсмотрел! — Ворон от возбуждения хлопал крыльями, из глаз вылетали икры. — Она…

— Стоп, стоп, — недовольно остановил друга Камень. — Когда это было? Сколько прошло времени после похорон Геннадия? Ты мне хронологию не нарушай, а то я запутаюсь.

— Ничего я не нарушаю, — Ворон попытался было обидеться, но сразу же передумал, потому что обида означала бы пустые пререкания, а ему хотелось рассказывать. — Геннадий умер в сентябре девяносто восьмого, а я перебираюсь в февраль девяносто девятого. Это же совсем близко, по нашим с тобой меркам — просто рядышком, как вчера и сегодня. Но если ты настаиваешь…

— Да, — твердо ответил Камень. — Я настаиваю.

— Ну ты и зануда, — Ворон неодобрительно покачал головой. — Ладно, так и быть. Значит, в конце октября девяносто восьмого года обанкротился Инкомбанк. Тебе это интересно?

— А у Романовых там были вклады?

— Были, но они еще летом все свои деньги наличными забрали.

— Тогда неинтересно. Дальше давай.

— В ноябре убили Галину Старовойтову.

— Это я помню. Она к Романовым отношение имела?

— Не имела.

— Тогда давай дальше, — скомандовал Камень.

Ворон вздохнул и принялся послушно перечислять события.

— В декабре сменили главу президентской администрации, состоялся учредительный съезд движения «Отечество», прошло совещание министров обороны СНГ, подписана Декларация «О дальнейшем единении России и Белоруссии»…

— Слушай, — рассердился Камень, — что ты мне голову морочишь? Какое «Отечество»? Какая Декларация? При чем тут президентская администрация? Ты мне про Романовых и их окружение рассказывай.

— А что рассказывать? — Ворон картинно повернулся на ветке вокруг своей оси, изображая пируэт. — Нечего рассказывать, все по-старому. Колю пока не нашли. Холдинг Бегорского постепенно набирает обороты после дефолта, Любины советы очень дельными оказались. Они год закрыли без потерь и даже с прибылью, хотя и не такой большой, как в предыдущем году. Я тебе, старому ворчуну, самое интересное выбираю, а ты кочевряжишься. Ну, будешь про Лелю слушать или опять политику потребуешь?

— Давай про Лелю, — нехотя согласился Камень.

— В феврале, двадцатого числа, это как раз суббота была, состоялась премьера фильма «Сибирский цирюльник».

— Севильский, а не сибирский, — поправил Ворона Камень.

— Много ты понимаешь! Образованность хочешь показать, а сам ни черта не смыслишь! — взъярился Ворон. — Именно что сибирский, а никакой не севильский. Про севильского — это опера такая, Россини написал, а про сибирского Никита Михалков кино снял.

— Михалков? Это что же, автор русского гимна, что ли?

— Не, сынок его. Автор гимна уже старенький совсем. Ты не перебивай. Значит, премьеру устроили пышную, аж в самом Кремлевском дворце, где раньше, при советской власти, съезды партии проходили. На премьеру четыре с половиной тыщи человек пригласили, во как! А среди них — сплошное высшее руководство и всякие заметные деятели: премьер-министр Примаков, Черномырдин, Горбачев и прочие. В фойе устроили выставку исторического костюма эпохи Александра Третьего. Короче, шуму было — полный караул. Вечером после премьеры на Соборной площади фейерверк устроили, да с колокольным звоном, да еще на время кремлевские звезды погасили, чтобы, значит, эффектней получилось. Одним словом, размах царский.

— Ну а Леля тут каким боком?

— Так она ж на премьере была. У нее поклонник образовался со связями, у него папа в Администрации Президента служит, вот он и подсуетился насчет пригласительных билетов. Посмотрели они кино, на Соборную площадь идти Леля отказалась, не люблю, говорит, толпу, да и холодно, зима все-таки. А вот в ресторан пойти согласилась. Есть у нее такая слабость, любит она рестораны, несмотря на все свое эстетство и богемные замашки. Все-таки гены на помойку не выкинешь, кровь Родислава дает о себе знать. Ну вот, значит, приходят они в ресторан, садятся за столик, делают заказ, все честь по чести. Сидят на первом этаже, а на втором этаже свадьба гуляет. Не сказать, чтобы очень уж шумная, но заметная, во всяком случае, гости с этой свадьбы постоянно внизу, в холле толкутся. Наша Леля выходит попудрить носик и на обратном пути в этом самом холле сталкивается с Вадимом. Представляешь?