Замкнутое пространство (сборник) - Алексей Смирнов

Будтов, чьи заботы вновь сосредоточились на моющих и чистящих средствах, внезапно похолодел. К тому же начал болеть поврежденный бок, и он вспомнил про лихой автомобиль: тогда, убегая, Захарий Фролыч был слишком занят обменом веществ на посуду и воспринял смертельную угрозу как мелкую помеху, подлую выдумку судьбы, имеющую целью перемолоть, перекрошить содержимое сеточки. Но после, когда в него стали стрелять, сеточка была уже пуста, а значит, палили не по посуде. Бомба, «фиат» и ночные ассасины выстроились в ряд, и Будтов признал, что Топорище, пожалуй прав. Похоже, что он свидетель, и жить не должен. Знать бы только, чему он свидетель…

Захария Фролыч прокашлялся и осторожно рассказал товарищу про взбесившуюся машину.

Бугристое лицо Топорища, и без того не слишком подвижное, закаменело намертво. Он погладил лежавший в кармане пистолет, прихваченный с пустыря.

— Думай, Фролыч, думай, — процедил он сквозь зубы. — Спасаться тебе надо, бежать.

— Куда ж я побегу? — потерянно спросил Будтов.

— Не знаю, куда. Только они тебя в покое не оставят.

— Попробую у Дашки перекантоваться, — сокрушенно молвил Захария Фролыч, подозревая, что к женщине без гостинца нельзя, а делиться не просто жаль нечем.

Топорище немного подумал.

— Стремно, — сказал он с сомнением. — Ну, как к ней придут? Если только рискнуть… забежать на минутку, разузнать про того хмыря, который тобой интересовался.

— Ох, бля… Может, один из тех, кого ты завалил?

— Запросто. Она могла не узнать, в потемках-то. Но все равно надо спросить. Давай, подымайся! Сразу и пойдем.

Будтов, кряхтя, поднялся и тяжело поплелся к выходу. Отряхиваться он не стал. Вдруг Захария Фролыч остановился, уставился на Топорище:

— А чего это ты такой заботливый? Надо, что ль, чего?

— Так повязаны мы теперь с тобою, — пожал плечами тот. — Раз уж я ввязался… Вот найдут они тебя, яйца отрежут — ты им вмиг про пустырь разболтаешь. Нет, дело надо довести до конца.

Возле выхода Будтов остановился:

— Топор, поправиться бы надо.

И взгляд его, и интонации стали умоляющими, собачьими — как будто Топорище (а в обстоятельствах исключительных и судьбоносных — Топор) был ему женой или милиционером. А просто так ничего не бывает, Захария Фролыч верно почуял, что нужно именно просить, поскольку Топорище, до нуклеиновых кислот пропитанный морилкой, строго ответствовал:

— И не думай, Захария, и не думай!

Фановый голос приобрел торжественность, запахло неуместным витийством.

— Но как же не думать, — проскулил Будтов, одновременно понимая, что все.

— Не время сейчас, — изрек Топорище в манере героя сталинского эпоса на колхозно-пограничные темы. И милостиво добавил, сбиваясь с эпоса на критический реализм, а то и на фэнтэзи: — Вот к Дашке придем, там подумаем. Может, у нее чего есть…

Точно, совершенная фэнтези. Захария Фролыч поверхностно вздохнул и осторожно толкнул скрипучую железную дверь. Он оказался под лестничным пролетом, и обстановка напомнила ему о бомбе. Будтов вторично оценил опасность, грозившую если и не ему лично, то от того не менее серьезную. И настороженно огляделся: нет ли взрывчатки и тут.

Взрывчатки не было. Зато, едва они вышли на пустынную, мрачную улицу, как тут же увидели недавний «фиат», который медленно катил, высвечивая фарами дорогу. Топорище не зря побоялся размениваться на оздоровительные планы и мечты: автомобиль резко остановился, начал разворачиваться; стекло быстро опустилось, из оконца высунулась черная рука. В свете фонаря сверкнула дорогая запонка. Захария Фролыч, наученный опытом, понял, что снова будут стрелять. Он пригнулся, и очень вовремя: пуля умертвила таксофон.

— Ноги! — крикнул Топорище, задыхаясь. — Против колес не попрешь!

Он схватил Будтова за рукав и потащил в подворотню.

Сзади рокотал мотор.

— Х-холера… — бормотал Топорище, несясь во всю прыть и подталкивая Захария Фролыча, бежавшего впереди. — Нашли они тебя, Фролыч! Нашли!..

Будтов, ничего не соображал, понимая одно: нашли, это верно. Он спасался, как мог. Но им не повезло — подворотня подвернулась не такая, какая нужна, она не вела в лабиринт других подворотен и дворов, спасительно узких и заваленных строительным мусором. Оба выскочили на проспект и остановились, не зная, куда податься. Будтов безумно смотрел налево, Топорище — направо, направление взглядов менялось с мультипликационной скоростью.

Машина удовлетворенно взревела, настигая.

— Разбегаемся! — крикнул Захария Фролыч.

— Нет! — упрямо рявкнул Топорище.

— Ну, вместе здесь сдохнем, — простонал тот, однако ошибся.

Горячая волна ударила их в спины. Беглецы бросились ничком на асфальт; рулевое колесо пронеслось над ними, упало на проезжую часть и покатилось. Подворотня заполнилась огнем и громом; там, где только что ликовали преследователи, выл костер.

— Молодцы ребята, успели, — лежавший Топорище утерся рукавом, а Будтов снова его не понял.

— Ты про кого? — спросил он, дрожа.

— Про нас, про кого же, — ответил Топорище. — Чем мы не молодцы?

Но Захария Фролыч ему не поверил.

Глава 4

Дудин немного опоздал: Де-Двоенко, когда он прибыл, уже приступил к осмотру места очередного дерзкого преступления. Лейтенант столкнулся с ним в дверях, когда майор выходил из квартиры Волнореза.

— Все виноваты, — подытожил тот, кладя руку на плечо Дудина. — Нет, какова наглость! На все наплевать, явиться, доделать дело…

— Надо было охрану, — покачал головой Дудин. — Моя вина. Не подсуетился.

— Вместе ответим, — вздохнул Де-Двоенко, теребя кончик длинного носа и думая о другом. — Что на пустыре?

— Два мертвяка. Не местные. Одному проломили голову, второго задушили цепью, да так, что вообще башку свернули на хрен. Очень грамотно.

— Грамотно? Это плохо.

— Почему? — встрепенулся Дудин.

Но Де-Двоенко не ответил.

— В жакт, конечно, сходим, — продолжил лейтенант, — но это, по-моему, дохлый номер. Уверен, что там таких в глаза не видели.

— А черный точно опознал? Может, у него зрение слегка повредилось…

— Аллахом клянется. И мамой.

— Все равно его придется отработать.

— Само собой.

— Что на верхних этажах? — спросил Де-Двоенко равнодушно.

— Глухо. А что у вас с ухом, товарищ майор?

— А? — Де-Двоенко машинально дотронулся до уха, кое-как залепленного телесным пластырем.

— Ухо, спрашиваю, где поранили?

— Да не поранил, зараза какая-то кусила, расчесал, — небрежно объяснил майор.

И в эту секунду у обоих зазвонили телефоны.

Де-Двоенко вынул свой, пряча его в костлявой лапе так, чтобы Дудину не бросились в глаза странности конструкции. Выслушав сообщение, он схватился за сердце и прислонился к стене. Но, мгновенно собравшись, гаркнул в микрофон:

— Кто?.. Как это произошло?..

В его вопросах слышалось изумление наивысшей пробы.

— Это не ваш вопрос, — бросил он заинтересовавшемуся Дудину.

Тот кивнул и начал в свою очередь слушать то, что говорили ему.

— Мы нашли его, — просто и внятно сказали в трубке.

— Дальше, — Дудин напрягся.

В трубке назвали имя, фамилию, отчество и адрес.

— Боже мой, — прошептал лейтенант и тоже взялся за сердце. — Это не ваш вопрос, — ответил он на взгляд Де-Двоенко.

Раннее утро застало полковника Андонова на ногах. Ночью он не спал ни секунды, но главная работа была впереди. И не только работа. Когда полковник очутился перед величественным старинным особняком с атлантами, серпастыми гербами и прочей красотой, его простуженные глаза испуганно забегали; Андонов потрогал горемычное ухо, шмыгнул носом и совсем не по-военному затрусил в подъезд. Дверь была огромная, тяжелая, пришлось приналечь. Скотина водитель даже не шелохнулся.

Древний лифт, лязгая и подвывая, поднял его на четвертый этаж. Полковник вышел, одернул китель, снял фуражку и подкрался к массивной двери без номера. Рядом на цепочке висел резной молоток, который чудом до сих пор не украли; правда, Андонов никакого чуда в этом не видел. Он прекрасно знал, что ждет любого, кто вздумает посягнуть на сей предмет: ему приходилось быть свидетелем дальнейшего и даже участвовать в экзекуции лично.

После трех деликатных ударов дверь распахнулась. Горничная сделала книксен и приняла фуражку. Полковник пригладил редкие волосы, зачесанные назад, и мягко ступил в кабинет. В кабинете, в кожаном кресле, закутавшись в японский халат, бодрствовал дедуля. Дедуля был сущий боров — розовый, гладкий, с умильным ежиком седых волос и мягкими толстыми пальчиками. На каждом из пальчиков сидело по два перстня; некоторые из них, как было известно Андонову, содержали в себе опасную отраву. Но полковника больше страшили не перстни, а широкие рукава халата.