Черный альпинист - Юрий Ищенко

— Спасибо, — пробурчал Тахир репродуктору, пошел дальше, точно зная, какие песни последуют. И угадал — зашелся криком «Чингиз-хан».

Пошел ко второй полноводной речке. Здесь, на берегу его тащил на плечах Сашка с пика Пионера. А когда-то, уйдя из секции бокса, Сашка сильно завидовал Тахиру, уехавшему в горы. И решил отправиться путешествовать сам, в одиночку — с Алма-Атинского озера до турбазы «Алма-Тау». Это сто с лишним километров, но пацана расстояния не смущали. Прихвастнуть хотелось. И заблудился, неделю шлялся промеж хребтов, озер, скал, лугов. Пища быстро кончилась, тогда он сперва возненавидел горы, а потом проникся трепетом к ним. Так Тахиру потом рассказывал. Что, когда стал молить горы спасти его, попались заросли черной рябины, пожевал, затем кусты смородины с высохшими ягодами, — он набрал пол-рюкзака и брел дальше. И, ночуя в пещере, наткнулся на мумие. Огромные потеки на стене, слитки в пуд весом, от старого, почти черного, до совсем свежих желто-коричневых наростов. Он слепил лепешки из ягод с мумие, чтобы не так горько, и пошел, уже сильный, худой, воспрявший духом. И через пару дней с вершины увидел серое пятно смога над Алма-Атой. Кричал, плакал, молился на той вершинке. После этого целиком ушел в горные дела и приключения. Здесь, на турбазе, у Сашки был тайник с мумие, еще спасительным. Тайник находился у той речки, под грудой камней. Никто, кроме Тахира, о нем не знал.

Он нашел эту груду валунов, отвалил самый большой. Прутиком поковырял в норе, проверяя на наличие змей и прочей пакости. Засунул руку и вытащил пакет из брезента, обмотанный целлофаном. От нескольких килограммов зелья остались крохи — несколько бурых комков. Рассмотрел комочек — на краях остались следы зубов. Кто-то, какая-то сволочь жрала его и Сашки мумие прямо здесь. Он ссыпал остатки себе в карман, пакет прятать не стал, бросил. По камням перепрыгнул обратно через прозрачно-черную стремнину. На снежных обшлагах берега у самой воды чернели подмокшие отпечатки ног. Босых ног. Крупные следы.

Тахира зазнобило, огляделся — темень уже, ничего не разглядеть, лишь колеблющиеся тени вокруг, каждая смертельно похожа на притаившегося маньяка. Выдержал секунду, легко обнажив из кобуры «стечкина». Отдышался и послушал шорохи. Пошел скорым шагом к замурованной домине.

Солдаты не спешили его впускать, он кричал, немного опасаясь, что на шум приманит врага. Матерился, а сверху несся хохот. Наконец сбросили клубок лестницы. Запутавшись, размоталась лишь до половины, пришлось ему карабкаться по грубой кладке, цепляться за небольшие выступы. Ухватился за веревки, на руках подтянулся, полез — ввалился в комнату. И сразу дал по морде Мурату.

— Что, нормально впустить не мог? — спросил зло.

— Да пошел ты, — объяснился Мурат: он и напарник были мертвецки пьяны.

Своего горючего у них быть не могло. Тахир прошел к своему рюкзаку, пошарил внутри — парни выпили его спирт, литровую флягу.

— Ты не дергайся, — предупредил из угла вялым голоском Гена. — Видишь, завшивели мы тут. А у тебя с собой должно быть. Раз не предложил за встречу и новую разлуку, сами решили взять.

Гена сидел на корточках у раскаленной железной печурки. В печке трещали еловые дрова, потрескивая угольками на бетонный пол. Гена был в изжеванных трусах, держал под рукой укороченный «калашников». Его одежда сушилась, испуская едкий пар, на коленцах дымохода, вылезшего в дырку потолочную.

— Ладно, замяли, — кивнул Тахир, — мне хоть оставили?

— На столе, — Мурат подал кружку.

Тахир проглотил спирт, поморщился — развести поленились.

Мурат, хоть и косился на него, потирая морду, скоро отошел, успокоился. Скинул одежду, повесив рядом с Генкиной, лег ничком на топчан и захрапел. Над голым волосатым задом кружились мухи. Гена уютно грелся у печки, посматривая на Тахира.

— Эй, паря, с утра уходишь? — спросил вдруг.

— Пойду, — кивнул Тахир. — Поможете на перевал груз закинуть?

— Может, и поможем, — невнятно пробормотал Гена, — если заслужишь. Ты меня оприходовать не желаешь?

— Я по бабам ходок.

— Ты уже не ходок. Это за тобой теперь смерть ходит — милая, тихая. Пока тихая. Когда шею сворачивать тот начнет, тогда плохо, больно, жутко станет…

— Не каркай.

— Да я ничего, так. Паршиво здесь, сам видишь. Вот дурью маемся, выручает, однако. Я с другим месяц назад две недели отдежурил. Он помешался, мне же его пристрелить пришлось. Веришь? А Мурат ласковый, поддержал. Трахни меня в зад, других возможностей не будет.

— А ящики потащишь? Точно? Учти, свой зад я не подставлю.

Ночь прервалась тем, что Мурат вдруг начал палить из пулемета по окрестным склонам, выбивая искры из камней, посылая трассирующие очереди куда-то далеко вниз, к повороту ущелья, срезая огромные ветки с близстоящих елей. И орал что-то гневное, невразумительное… Ответа от вояки Тахир не добился; просто оглушил ударом кулака по затылку, отнес и бросил голого воина на топчан. И сам продолжил сон.

Утром, не желая церемониться, выстрелил два раза из «стечкина», обозначив подъем. Умылся водой со льдом из котелка, спустил вниз рюкзак и ящики, прихватил одну пару лыж (коротких и широких, на них можно было и бежать, и съезжать по склонам крутым), — лыжи остались от сибиряка, снега к приезду того в горах еще не выпало.

Связался по радиопередатчику с базой в Талгаре, узнал прогноз погоды: паршивый, ожидается какой-то мощный циклон, одно из двух — снег или затяжной дождь. Надо было спешить. В восемь утра вышли на тропу.

К двенадцати вышли к перевалу — тропа на высоте стала словно отлитой изо льда. Хотя снега было мало, ветер сильный, все уносил вниз, в долины. Солдаты сбросили ящики, хмуро пожелали удачи и поспешили вниз. Он стал упаковывать боезапас в большой кусок полиэтилена. Вдруг услышал выстрелы, скорее всего с перепугу решили мальчики пошуметь. Вниз, в следующую долину спустил на полиэтилене ящики, скользил сверток отлично, разок в хитрой расщелине застрял, ну да Тахир прыгал вниз следом, на высоких горных ботинках швейцарского производства стояли австрийские «кошки» — десять ножей под каждой подошвой, держали намертво на мерзлой почве. Освободил сверток и запустил дальше.

Внизу осмотрелся, сходил к оврагам у реки, поросшим молодой рябиной, нашел сухую ямину, годную для тайника. И в три захода перенес ящики. В тайнике он оставил радиопередатчик, «калашников» и «интерармс» (не удержался и прихватил вчера красивую игрушку), все гранаты, ракетницу и боеприпасы. В рюкзаке, с которым пошел дальше, вверх по долине за пик Пионера, лежали разобранная снайперская винтовка и «стечкин».